«Испытываешь к человеку чувство, но любовь ли это?»
Отвечаем.
Если вам с этим человеком легко и каждую минуту хочется смеяться от радости, значит, вы испытываете к нему чувство юмора.
Если вам хочется всякую секунду быть рядом с ним, помогать ему, заботиться о нем, значит, вы испытываете к нему… чувство жалости.
Если этот человек кажется вам самым нежным, самым красивым, самым умным и вообще самым-самым, значит, вы испытываете к нему… чувство зависти.
Если вы после этих объяснений еще что-то испытываете к нему, то это и будет любовь.
«Говорит — люблю. А вдруг обманывает?!. Как узнать точно?»
Узнать можно, и легко. По внешним приметам.
Если у человека выросли крылья, значит, он любит вас.
Если крыльев в помине нет, а глаза бегают, значит, обманывает.
Если и глаза бегают, и крылья выросли, значит, любит… но не вас.
«Как понимать: с милым рай и в шалаше?»
Никак не надо понимать, это шутка.
Вот уже немного прояснилось с любовью. Раньше люди ужасно как мучились. Выходит человек весной на улицу, вдруг чувствует: слабость, головокружение. Что это?.. Любовь подкралась или грипп?
Предположим, любовь, а вы глотаете аспирин. Поможет он? Никогда. Или, наоборот, у вас грипп, а вы кинулись в любви объясняться и получили согласие. Свадьбу успели сыграть, дети у вас пошли… в школу. И тут выясняется, что все это был грипп. Глотаете аспирин. Он уже не поможет.
Часто спрашивают: «Что такое платоническая любовь?»
У любви, товарищи, есть две стороны: духовная и физическая, одна отражает жизнь духа, другая — жизнь тела.
К духовной жизни больше тянет мужчин.
К жизни тела относятся: стирка, мытье посуды, приготовление завтрака, обеда, ужина. Здесь первенство принадлежит женщинам.
Духовная любовь по-другому называется платонической.
Есть еще идеальная любовь, в ней и духовная, и физическая связаны неразрывно. Скажем, если муж смотрит телевизор, а жена в это время моет пол, то это и будет идеальная любовь.
«Правда ли, что любовь слепа?»
Правда. Но сколько бы вы ей об этом ни говорили, она вас не услышит. Она еще и глуха.
И, наконец, главный вопрос. «Какое место по своему значению занимает любовь в жизни современного человека?»
Считаем. Сон в жизни человека занимает тридцать три процента времени, зарядка — один процент, работа— тридцать пять процентов, еда, дорога, отдых — по восемь процентов, то-се — четыре процента, остальное по праву принадлежит любви!
Это будет три процента.
Недаром, товарищи, говорят, что любовь в жизни современного человека занимает не последнее место. Последнее занимает зарядка, а любовь по своему значению стоит между зарядкой и то-се.
Я очень надеюсь, что теперь в вопросах любви вы подкованы хорошо.
Что-то случилось у Сергея Ивановича с антенной, телевизор ловил не все программы, а какие хотел.
Конечно, неспроста.
Не будь Сергей Иванович с детства сильно покалечен атеизмом, он бы мигом углядел провидение. А так что же?.. Пришлось страдать за убеждения.
Он одну программу включит — там проповедь. Только проповедь закончится — на экране рябь в тишине. Он на другую программу— там достают мощи святого, он на третью — там начинается крестный ход.
И куда ни кинься — или рябь, или о нравственном возрождении, или просто добрый разговор о загробной жизни.
Какой ни будь атеист, а если подряд недели две:
— Не укради!
— Не убий!
— Не возжелай!!
То дрогнешь, засомневаешься. А еще обстановка в стране такая, что выжить все равно вряд ли удастся, а помирать, дураку понятно, лучше все-таки с чистой совестью, с отпущенными грехами.
И Сергей Иванович решил очиститься.
Очищаться начал он на работе, зашел к начальнику своему Борису Ильичу, с которым отношения были испорчены давно и надолго.
Войдя, Сергей Иванович перекрестился. Борис Ильич от неожиданности перекрестился встречно, хотя был чистый еврей. Чистый значит, что у человека и отец, и мать евреи, а не как у нас бывает — отец русский, мать мордвинка, сам еврей, лишь бы выехать.
Сергей Иванович перекрестился во второй раз и кротко сказал:
— Я евреев раньше не любил.
— За что их любить? — неопределенно сказал Борис Ильич.
— Есть хорошие черты.
— Какие же?
Сергей Иванович вопроса, верно, не слышал, долго молчал, собирался с силами. Очищение давалось нелегко.
— О погромах мечтал. Чтобы место твое занять. А сейчас не хочу. Понял, что все люди — братья.
— И евреи? — уточнил Борис Ильич.
Опять не ответил ему Сергей Иванович — в себя ушел.
— Ну, вот, — сказал он минут через десять, — выложил нам все и легче мне стало. Пойду.
И сделал, как и пообещал, ушел. Борису Ильичу, напротив, полегче не стало. Он кинулся к телефону и долго и путано названивал кому-то насчет погромов.
Следующий визит Сергей Иванович нанес своему соседу, грузчику Гаврилову, чья жена недели три назад мыла лестничную площадку, а Сергей Иванович поднимался пешком и… возжелал. Кроме него, никто об этом не: шал, но ведь и очищал-то Сергей Иванович себя, а не кого-то.
Гаврилов, страдая ясновидением, сразу определил, взглянув на Сергея Ивановича: «Занимать пришел, гнида».
Но когда прошли на кухню и сели на табуретки, Сергей Иванович неожиданно сказал:
— Заповедь есть «Не возлюби жены ближнего своего».
Гаврилов был бабник и с ходу тезис этот отверг:
— А ближний кто?.. Брат, отец, и все.
— Ты мне как брат, — просветленно сказал Сергей Иванович. Гаврилов отрекся от него.
— Мы все — братья, — настаивал Сергей Иванович. Но до Гаврилова не доходила эта простая истина, он угрюмо молчал.
— Жену я твою возжелал, — кривясь, сказал тогда Сергей Иванович.
Гаврилов успокоился, посмотрел на часы и сказал:
— Она часов в восемь будет.
И тут до него дошло что-то.
— А чего было-то? — спросил он.
— Ничего, но я хочу, чтобы перед тобой совесть у меня была чиста.
Гаврилов скорей всего поверил, но, видимо, захотел подстраховаться. Он коротко взмахнул рукой-кувалдой.
Сергей Иванович не только легко слетел с табуретки, но и навсегда потерял всякий интерес к очищению.
Вот и вся история.
Казалось бы, что сделал человек?.. Всего два коротких бессмысленных визита, но именно после них в среднем по России гадить друг другу стали, кажется, меньше; вроде бы упала преступность, а воровство хоть и не упало, но и не выросло. То есть огромные произошли сдвиги в лучшую сторону.
А Сергея Ивановича с тех пор за глаза звали «святой дурачок».
Муж — это должность или звание?..
Если должность — служи, если звание — не позорь.
Так нельзя больше — кто хочет, тот и муж. Ты заслужи сперва, оправдай.
Кастрюлю берешь — гарантия год, на приемник — два, на холодильник — три, на мужа — ничего. Это ненормально. От мужа ведь больше пользы, чем от кастрюли.
Что получается? Три месяца прожила с ним, он исчез… на рассвете. Так же нельзя, я тоже живой человек.
Чистый ходил, во всем свежем, пыль с него сдувала, за день раз двадцать скажешь:
— Иди руки вымой!
Он у меня из ванной не вылезал почти, только поесть да поспать. Что ему еще нужно было?
Жил как в раю, сбежал как с каторги.
Надо что-то делать срочно, я не знаю. На инженера пять лет учат, на повара — два года, на мужа — десять минут в загсе. Это смешно! Какой он специалист?.. Что ему доверить можно?
Если это профессия — учись. Если хобби, то клуб какой-то должен быть. Все же через клуб сейчас. Собаку хорошую достать — через клуб. Родословную дают. Ошиблись — обменять можно.
Мужа берешь — как кота в мешке. Что он мне устроил? Три месяца прожили, исчез на рассвете.
Кажется, жила его интересами, на хоккей ходила. Придем со стадиона, он есть просит. Я говорю: подожди, давай матч обсудим.
Он, видите ли, не хочет обсуждать. Я спрашиваю:
— Ты меня любишь?
Молчит. Я еще раз спрашиваю:
— В чем дело?!
Он говорит:
— Люблю.
Хорошо, а зачем кричать? Скажи тихо, чтобы соседи не проснулись.
Такой веселый был до свадьбы, разговорчивый, обещал на руках носить. А что получилось?.. Всю семейную жизнь на ногах перенесла. Это какое здоровье нужно иметь?
Надо что-то делать, я не знаю.
Если муж — это почетная обязанность, пусть призывают самых достойных. Приемная комиссия должна быть. Годен — читай клятву, не годен — сиди в запасе. А где же еще? Или вообще белый билет ему.
Если семейная жизнь — это наказание, то надо по всей строгости закона — к двадцати пяти годам, к пятнадцати… Не к трем же месяцам, это не мелкое хулиганство. Сбежал — еще ему срок набавить. И никаких амнистий!
Если это болезнь, диспансеры должны быть. Пусть им там прививки делают или уколы. Что-то надо делать, я не знаю.
Так же нельзя, я привыкла к нему, он рядом всегда был, а тут на рассвете повела рукой — нет ничего.
К какому идеалу он стремился, я не понимаю. У меня внешние данные со знаком качества, в духовной жизни я вообще выше его была.
Придем из кино, он скорее к холодильнику. Я говорю:
— Положи на место! Давай фильм обсудим сперва.
Он забьется в угол, сидит молчит. Я говорю:
— Не молчи! Говори, что тебе понравилось?
Он ничего не говорит, только дрожит. Я спрашиваю:
— Что случилось? Если что-то не так, давай сядем, обсудим.
У него волосы дыбом. Зачем пугать так? У меня ведь тоже нервы есть.
Как дальше жить, товарищи? Я боюсь теперь замуж выходить. А если второй раз то же самое?..
Кто-то должен взять на себя всю ответственность. Я не знаю кто. Пусть Госстрах возьмет. Застрахуем их сразу на большую сумму, как движимое имущество.
Вопрос наболевший, я ко всем обращаюсь. Куда мы катимся?.. Подумать же страшно.
До открытия оставалось полчаса. Говорили о Боге.