Старик открывает удивленные глаза, смотрит на Оратора.
Не хочется верить, что его уже нет среди нас… и вас… и нас, среди живых. Прости, что мы не уберегли тебя. (Смотрит на Старика, в изумлении открывает рот.) Что же?.. Глаза-то что же ему не закрыли?.. Нехорошо как смотрит.
Сваха ладонью проводит по лицу Старика, закрывает ему глаза.
ЛЕТОПИСЕЦ (Оратору). Ничего, ничего, говорите.
ОРАТОР. Бывает, человек жил как не жил. Что сделал?! Кому помог?! Какой след оставил на земле?!. Нет ответа. Не так жил и умер дорогой наш… и ваш Иван Сидорович Петров.
Старик открывает удивленные глаза, таращится на Оратора.
Нет, не так! Шалишь, брат! Сидор Иванович и сегодня как живой стоит перед глазами у всех честных людей. (Смотрит на Старика, замирает.)
Сваха проводит ладонью по лицу Старика.
ЛЕТОПИСЕЦ (Оратору). Ничего, ничего, говорите.
ОРАТОР. Прощай, Сидор Сидорович!
Старик открывает глаза.
Ты еще долго будешь светить нам своим примером. Конечно, ты тоже был не без греха. Но мы все, слава богу, атеисты и в загробную жизнь не верим. Надеюсь, ты меня слышишь. (Смотрит на Старика.)
Старик согласно кивает ему.
(Передергивается, неуверенно.) Надеюсь, ты меня слышишь?
Старик согласно кивает.
(В зал.) Мне больше не наливать. (Отходит.)
ЛЕТОПИСЕЦ. На этом траурный митинг объявляю закрытым.
Все, кроме Свахи, отходят от Старика, вновь собираются в кучу, вновь слышны смех и позвякиванье стаканов.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК (Первому могильщику). Покойников не бойся. Бояться их не надо. Тут все дело в привычке. Вот сейчас иди к нему и привыкай.
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Не могу.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК (снисходительно). Ну, пойдем вместе.
Круг сослуживцев расступается, под хлопки, посвист, притоптывая, входит Первая сослуживица. Поет.
ПЕРВАЯ СОСЛУЖИВИЦА. Я миленка попросила:
«Обними меня, родной».
А миленок отвечает:
«Я сегодня выходной».
ВСЕ. Ух, ты! Эх, ты!
СВАХА. Как же так? Ведь неприлично.
ЛЕТОПИСЕЦ. Лучше не обращать внимания, Дарья Тимофеевна. Ну, что теперь поделаешь. Жизнь есть жизнь.
В круг вступает Вторая сослуживица.
ВТОРАЯ СОСЛУЖИВИЦА: Шила милому штаны,
Вышла рукавица.
Меня милый похвалил:
Ну и мастерица.
ВСЕ. Ух, ты! Эх, ты!
ТРЕТЬЯ СОСЛУЖИВИЦА.
Раньше спросишь: «Как жена?»
Говорят: «Здоровая».
Нынче спросишь: «Как жена?»
Говорит: «Которая?»
ВСЕ. Ух, ты! Эх, ты!
Сваха кидается к Старику.
СВАХА. Ваня, восстань! Восстань, Ваня!
СТАРИК. А если кого кондрашка хватит?
СВАХА. Пусть! Семь бед, один ответ. (Как в гипнотическом сеансе простирает к Старику руки.) Восстань! СТАРИК (в зал). Ну, трепещите все.
СВАХА (повторяет пасс). Восстань!
СТАРИК. Что-то никак не вылезу.
СВАХА. Поторопись, Ваня, не то разойдутся все. СТАРИК. Гвоздем, что ли, гимнастерку прихватили?
СВАХА. Уходят ведь!
Честная компания покидает кладбище.
Что же это, Ваня?
СТАРИК (сквозь слезы). Видишь, как работают? Халтура кругом, гвоздем гимнастерку прихватили. (Последним усилием «вырывает» себя из гроба — сходит с места.)
Все уже ушли. На сцене, кроме него и Свахи, остались только могильщики.
Убитые неудачей, понуро стоят Старик и Сваха. Первый могильщик прячется за спину Второго.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК (подходит к Старику). Твоя могила?
СТАРИК (отрешенно). Моя.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК. Добавишь полета, через пять минут похороним в лучшем виде.
СТАРИК. Добавлю.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК (сочувственно хлопает Старика по плечу). Давно умер?
СТАРИК. Вчера.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК. Ничего, с каждым может случиться. Ну, счастливо тебе. (Обнимает Старика, троекратно целует.)
Могильщики отходят.
А ты боялся. Вот такой покойник!
ПЕРВЫЙ МОГИЛЬЩИК. Он же живой! Только что говорил с вами человеческим голосом.
Второй могильщик пораженный замирает, тупо смотрит перед собой.
Целовались-обнимались с ним.
ВТОРОЙ МОГИЛЬЩИК (сплевывает, вытирает рукавом губы). Живой, мертвый — какая нам разница? Закопаем, и все дела, главное, чтобы деньги шли.
Оба уходят.
СТАРИК. Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! Лей, дождь как из ведра…
СВАХА. Ты что, Ваня?.. Про что ты?
СТАРИК. Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей, ливень! Вихрь, гром и ливень, вы не дети мне.
СВАХА. Ваня, да что же это с тобой сделалось вдруг? Очнись, Ваня!
СТАРИК (приходит в себя). Что?
СВАХА. Что говорил-то сейчас, помнишь?
СТАРИК (виновато). Не помню. Нашло что-то. А я вот что понял, Даша. Верное дело! Внутри у людей борются личное и общественное. Чистая сила и нечистая. А какая из них чистая, еще пока неизвестно. Отсюда все драки, скандалы и убийства. Но чего они борются-то?.. Им надо сочетаться. Вот и вся разгадка!!. Вот мы с тобой — и об общественном помним и личное не забываем.
СВАХА. Про что мы не забываем?
СТАРИК. Про общественное и личное. (Обнимает ее за талию.)
СВАХА (слабо сопротивляется). Да когда же ты угомонишься?
СТАРИК. Никогда! (Обнимает ее.)
СВАХА. Об общественном и личном на кладбище?
СТАРИК. Везде, Даша! Нужно, чтобы везде и всегда личное и общественное, так сказать, совокуплялись. (Целует Сваху.) Пошли отсюда. (Зрителям.) И вы все идите домой. Здесь больше делать нечего.
Уходят.
Занавес.
Раздел VIIПублицистика
Французы известны своей галантностью, итальянцы — музыкальностью, немцы — дисциплиной. Мы известны своим энтузиазмом. Энтузиазм наш имеет взрывной характер, что внешне выглядит необычайно эффектно.
Вспомните хотя бы, как мы гуляем. Еще за день до праздников — тишь, гладь, божья благодать, идет какое-то подспудное накопление сил. И вдруг — взрыв! Огромная волна энтузиазма гуляний со свистопляской с востока, где зарождается день, мощно и неодолимо катит на запад. Она сметает на своем пути все, что человек в состоянии съесть и выпить. За три дня перевыполняют годовой план рестораны, закусочные, столовые… больницы. Много наших сограждан пропадает без вести. Суммарный эффект поражает вялое, неподготовленное воображение иных миров и народов.
В любви у нас тоже сильно развит энтузиазм, только здесь взрывы и фейерверки чувств идут вначале, а потом уже в отношениях наступает тишь да гладь.
Но самый эффектный, самый взрывной характер отличает нашу трудовую деятельность. Сперва тишь, гладь, божья благодать. И вдруг!.. К концу месяца, квартала, года — взрыв энтузиазма. Все показатели резко взмывают вверх: количество смен, переработанного сырья, зарплата и, естественно, травмы и брак. Но зрелище само по себе, конечно, неповторимое, своего рода северное сияние.
Для справки скажу, что у пресловутых капиталистов, которых мы, конечно же, рано или поздно все равно заставим покупать у нас обувь и магнитофоны, чтобы они хоть к празднику могли чем-то побаловать своих людей, — так вот, у них нет взрывов энтузиазма. Для них главное — при быль, для нас прибыль не главное, для нас главное — энтузиазм. Тем не менее и в смысле прибыли мы соревнуемся с ними и даже, по расчетам, должны были обогнать их.
Расчеты верные, но оказалось, что они там тоже придумали одну хитрую штуку. Они каждый день… У нас это тоже есть, но не так широко распространено. А они каждый день… Даже не то чтобы у нас это не широко распространено, а как-то не все еще этим пользуются. Имеют право, но почему-то не пользуются. А они там у себя каждый день! В этом и заключается хитрость. Они каждый день! Хотя нам тоже никто не запрещает. Короче, они каждый день… работают на совесть. Не эффектно, нет, ровно, но каждый день на совесть. Не к концу года, а каждый день.
Я насчет мирного соревнования думаю, что если они у себя начнут еще и авралы устраивать или мы начнем еще и работать на совесть каждый день, то никакого соревнования не получится. Получится за явным преимуществом кого-то.
Я буду говорить прямо, мало думаем! Работаем много, думаем мало, поэтому работаем много. Давайте думать. Давайте работать с умом.
Вот говорят: «Как отдохнешь, так и поработаешь». Мы не умеем отдыхать! Телевизор с утра до ночи — не отдых. Голова разбухает, легкие съеживаются, глаз мутнеет, седалищный нерв просто идет вразнос. У кого сердце болит за работу, давайте думать, как отдыхать. В субботу — отдыхать, в понедельник — садись за рабочее место, думай заранее, где отдыхать, как отдыхать. Если ты действительно хочешь принести людям пользу.
Но все не так просто. Врачи говорят: «Сидеть нельзя, надо бегать. Регулярно. Лучше с утра».
Бегать мы не умеем! Бегать надо на совесть. Пришел на работу утром, скажи начальнику: «Мне надо в поликлинику». В глаза ему скажи, он не выдержит, отпустит. А сам взял побегал по магазинам, в тебе сразу столько здоровья, столько энергии, что тебе эту работу только подавай.
Если хочешь принести пользы еще больше, послушай, что старики говорят. У них опыт. Они жизнь прожили. Они говорят: «Не спеши. Никогда не спеши. Некуда». То есть пришел на работу, на тебя навалили кучу дел — не спеши, некуда. Прежде всего сядь и подумай: где в субботу, как в субботу? Потом в магазин, потом обед.
Обедать мы не умеем! Когда мы обедаем, на нас смотреть страшно. Каждый день мы обедаем, как будто последний раз в жизни. Весь мир говорит: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу». Мы все сами! Можно подумать, что у нас нет ни друзей, ни врагов. Как мы обедаем, нам бы так работать.
Значит, пришел на работу, думай: где в субботу, как в субботу? Потом побегал, потом нашел какого-нибудь друга, пошел с ним пообедал.
Пообедал — работай! Вот теперь работай! Все у тебя готово, все по науке. Но если хочешь принести пользы еще больше, возьми десятку, съезди к знахарю. Они все знают. Они нелегально все знают: по какой росе ходить, когда, с кем: какую траву заваривать, сколько, для кого, — они собрали всю подноготную о родной природе. Мы к ним бежим, когда скрючит, скособочит. А ты приди заранее, еще здоровый, спроси: «Как надо работать?» Они скажут: «После обеда надо отдохнуть». Они скажут: «Хочешь долго жить, хочешь принести людям пользу, после обеда отдыхай!»