Слышен рев сирены. Вся семья в полном составе в квартире соседа. Сосед лежит на кровати, возле него хлопочет врач. Наконец больной засыпает, врач отходит от постели.
ОТЕЦ. Ну что, доктор? Что с ним?
ВРАЧ. Страшное позади. Отавное, что вовремя нам позвонили. Он вам кто?
МАТЬ. Сосед.
ВРАЧ. Просто сосед?
ОТЕЦ. Что значит — просто? Прошло то время, когда рядом с нами жили просто соседи.
МАТЬ. Теперь это близкие нам люди.
ДОЧЬ. Дорогие нам существа.
СЫН. Одним словом — наши соседи!
Не понимаю…
Читал я в одной книжке, не помню в какой, что каждому человеку мозгового вещества отпущено поровну: по килограмму серого и килограмму белого. В одни руки. А вот у меня, не сочтите за нескромность, кило белого, кило серого и еще грамм двести бородинского. И, наверное, из-за этой добавки голова у меня как-то странно работает: сложные вещи я сразу понимаю, а вот простые — никак. Не понимаю— хоть убей!
Вот, например, все мы знаем, что человек у нас дороже всего. Действительно, для человека и дома новые строят, и лечение бесплатное, и пенсии повышают. Это все я понимаю. Я другого не могу понять: если человек дороже всего, почему в автобусе за человека пять копеек надо платить, а за чемодан десять?.. Неужели паршивый чемодан в два раза дороже человека? Или, может, считается, что чемодан в два раза больше места занимает?.. Но это смотря какой чемодан. И какой человек. Иной чемодан скромненько в уголке стоит, а человек разлегся и весь проход занимает. Как тут быть? Был бы это чемодан, можно взять за ручку и поставить в сторону. А попробуйте этого взять за ручку — он вам сразу ножкой… Вот и спрашивается: кто из них чемодан? И почему бы в данном случае не сделать наоборот: за чемодан взять пять копеек, а за человека — десять. И не копеек, а рублей. Чтобы он чемоданом не прикидывался. Почему так не делают, не понимаю!
Но это еще что! Я и в более простых вещах разобраться не могу. Например, в общественном питании. Вот, предположим, человек в столовой поел суп и ему понравилось. Ну, бывает, это я еще понимаю. Но он поел и говорит: «Вкусно, как дома!» Вот это я уже не понимаю. Что значит «как дома»? Дома же хуже должно быть. В столовой готовят повара, специалисты, а дома — жена, самоучка. Вот если она поступит в кулинарный техникум, три года проучится, сдаст экзамены, тогда она такой суп сварит, что в рот не возьмешь. Вот я и не понимаю, чему их там три года учат? Тому, что в суп класть или что из него вынимать? Загадка! И ни одна ревизия разгадать ее не может.
Ну, хорошо, оставим суп. Возьмем второе. К примеру. бифштекс. Простая вещь, а я не понимаю. Чем его резать? Потому что ни в одной уважающей себя столовой ножей не бывает. Одни вилки. И те с молочными зубами: растут в разные стороны и все время выпадают. Вот мне и непонятно, почему ножей нет? Может, боятся, что мы за такой бифштекс повара зарежем? Или думают, что мы эти ножи домой унесем? Тогда я опять не понимаю: почему мы все говорим о доверии. Если нет доверия, не надо говорить. А если есть, то надо доверять людям хотя бы этот маленький кусочек тупого ржавого железа из нержавеющей стали.
Вы только не подумайте, что для меня вопрос питания важнее всего. Я могу и о чем-нибудь культурном поговорить. Например, о культурных связях. Вот у нас говорят: «Долг гостеприимства — дороже всего!» Это я понимаю. Действительно, гостей надо так встречать, чтобы у них остались лучшие воспоминания. Но вот что странно: приходит к нам начальник отдела и говорит: «Сегодня не работаем. Все идем встречать ансамбль песни и пляски с острова Пасхи!» Вот тут я не понимаю! Петь я не умею, плясать — тоже, пасхального языка не знаю. Зачем мне их встречать?.. Из гостеприимства? Да если б все это время, что мы на встречи теряем, в деньги превратить, каждому иностранцу можно подарить по дубленке. Вот это будет гостеприимство! А еще лучше на эти деньги взять нас и послать на остров Пасхи, посмотреть, как они живут. А они пусть нас там встречают.
Лично я это так понимаю. Только не знаю, правильно ли понимаю. Хотелось бы, конечно, посоветоваться.
письмо в какую-нибудь газету написать. В «Неделю», например. Очень она мне нравится. Только тут я опять не понимаю, почему на эту газету подписаться нельзя? На «Водное хозяйство» — можно, на «Грызуны и суслики» — пожалуйста, а на «Неделю» — нельзя. Мне говорят, у нас с бумагой плохо. Это я понимаю. Я только не понимаю, почему плохо? Вон у нас сколько леса! Мы по количеству леса занимаем первое место в мире. А по количеству макулатуры мы так оторвались, что нас уже и не видно. Вот я и думаю: может, нам пока новую макулатуру не выпускать? Мы еще на старой продержимся лет двадцать. А то некоторые издательства книжки выпускают типа «Проблемы бессонницы в период зимней спячки медведей». Тираж — пятьдесят тысяч экземпляров. Как раз на каждого медведя по книжке. Потому что если такую книжку на ночь читать, даже медведь заснет. По крайней мере, я это так понимаю. Только опять не знаю, правильно ли.
Вот вам хорошо: вы смеетесь — значит, понимаете. Сейчас такой народ пошел, что все всё понимают. А вот я никак не пойму: если все всё понимают, то откуда же вокруг столько непонятного?..
Завещание
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ДЕД.
МОНТЕР.
СТАРШИНА.
Комната. В центре — колченогий стол без скатерти, сундук с коваными углами. Под потолком горит лампочка без абажура. Вдоль стены — огромный, во всю комнату, шкаф. На двери — множество засовов.
На сундуке возле стола сидит Дед. Он что-то пишет, царапая пером бумагу.
ДЕД. Находясь в здравом уме и доброй памяти, завещаю сынам моим Егору, Николаю и Прохору… (после паузы) шиш с маслом! Дочерям моим Ольге, Елене и Степаниде… (после паузы) дулю под нос! Внукам моим Василию, Павлу, Петру, Вере, Эльвире — тьфу! — Софье, а также всем еще не родившимся… (после паузы) фигу с маслом! Все свое имущество, и одежду, и мебель, и кухонные принадлежности завещаю… (После паузы.) Как дойду до этого места, так никого не остается. (Встает из-за стола, подходит к шкафу, обнимает его руками.) Кому завещать? Кому оставить накопленное? Копейка к копейке. Гвоздок к гвоздку. Хоть соседям отдавай. Хоть первому встречному родственнику. (Достает из кармана записную книжку, листает.) Антошкин… (после паузы) не заслужил. Борисов — обойдется. Васильев… А он мне оставил? (Лихорадочно листает книжку.) Не дам. Не получит. Перебьется. Не дождетесь у меня! (Захлопывает книжку, бегает по комнате.) Народу-то на земле! Народу! По радио говорили — три мильярда. А завещать некому! (Горько.) Дожили…
Стук в дверь.
(Испуганно.) Кто там?
ГОЛОС МОНТЕРА. Монтер.
ДЕД (подозрительно). Какой еще монтер?
ГОЛОС МОНТЕРА. Из ЖЭКа. Вызывали?
ДЕД. Номер?
ГОЛОС МОНТЕРА. Чего?
ДЕД. Номер ЖЭКа?
ГОЛОС МОНТЕРА. Шестнадцать.
ДЕД. Фамилия управляющего?
ГОЛОС МОНТЕРА. Дед! Ты меня не дразни — уйду.
ДЕД. Опять вызову.
ГОЛОС МОНТЕРА. А я не приду.
ДЕД. Придешь. Куда ты у меня денешься. Фамилия?
ГОЛОС МОНТЕРА. Чья?
ДЕД. Техника-смотрителя.
ГОЛОС МОНТЕРА. Степанов.
ДЕД (неохотно). Верно. (Начинает отодвигать засовы и при этом задает вопросы — по одному на каждый засов.) Как он выглядит?
ГОЛОС МОНТЕРА. Низенький, толстенький, с усами.
ДЕД. Блондин, брюнет?
ГОЛОС МОНТЕРА. Лысый.
ДЕД (в щель). Когда я тебя вызывал?
ГОЛОС МОНТЕРА. Утром.
ДЕД. Чего сразу не пришел?
ГОЛОС МОНТЕРА. В милиции задержали.
ДЕД (перепугавшись, старается закрыть дверь). Где?!
МОНТЕР (поставил ногу в щель). В милиции. (Входит, оттирая деда от двери.) Здорово, дед! Чего звал?
ДЕД. Я не звал.
МОНТЕР. Как не звал? В ЖЭК звонил?
ДЕД. Звонил.
МОНТЕР. А чего звонил?
ДЕД. Поздоровкаться.
МОНТЕР. Дед, ты меня не дразни. Я сегодня от милиции дерганый.
ДЕД. А ты, сынок, иди домой. Ляг, поспи.
МОНТЕР. Я, дед, не умею — поспи. Я, дед, умею — проспись. А не с чего. Не заработал. Целый день в милиции. Ну, говори, что чинить?
ДЕД (робко). Утюжок.
МОНТЕР. Утюжок?
ДЕД. Ага. Как воткну — искры сыплются.
МОНТЕР. Тащи!
ДЕД. А он в шкафу.
МОНТЕР. Тащи из шкафа.
ДЕД (мнется.). Тебе, сынок, никуда не надо? А то возьми да сходи.
МОНТЕР. Никуда мне не надо. Не с чего. Не заработал.
ДЕД. Тогда стой вот тут, у двери. Стой — с места не сходи. Понял?
МОНТЕР (не понимая). Понял…
ДЕД. А я мигом. (Достает свяжу ключей, открывает шкаф, ныряет с головой — и сразу обратно.) Стоишь?
МОНТЕР. Стою.
ДЕД. И стой. (Ныряет опять, кричит оттуда.) Стоишь?
МОНТЕР. Стою — стою. Во пужливый!
ДЕД (выныривает с утюгом в руках). Вот он!
МОНТЕР. Хороший утюг. Где покупал?
ДЕД. Подарок, сынок. Как на пенсию спровадили, утюг подарили, сволочи. Сиди дома, гладь штаны.
МОНТЕР. Что ж ты их ругаешь?
ДЕД. Да он электричества жрет — денег не напасешься. Нарочно подсунули. Для издевательства.
МОНТЕР. Ну-ка дай.
ДЕД (отдаете неохотой). Смотри не поломай.
МОНТЕР. Здрасте! Он и так ломаный. Во, вилка болтается. Это мы мигом. (Чинит.) А я, дед, нынче страху натерпелся. Привели в милицию, говорят — вор!
ДЕД (отпрыгивает). Кто?
МОНТЕР. Да я. Кто же еще? Понимаешь, зашел к нам с утра жилец один. А ему ребята дрель ручную продали. За рупь.
ДЕД. Дрель— за рупь? Она ж десятку стоит!
МОНТЕР. У нас совесть есть или нет? Ему ж не свою продали, а жэковскую. А они говорят: ты продал! Да я чихал на этот рупь. Мне вон, к кому ни приду, все целковый суют. Ты, небось, тоже не обидишь.
ДЕД (под нос). Жди больше.
МОНТЕР. Чего?
ДЕД. Ничего. Проехали.
МОНТЕР. Ну вот. А они — вор! Да если б я красть хотел, разве б я в ЖЭК полез? Вон у тебя, небось, не в пример больше…
ДЕД (торопливо). Да у меня и нет ничего. И не было. Голытьба. Штаны драные.