Антология Сатиры и Юмора России XX века«Александр Иванов»Том 46
АНТОЛОГИЯ САТИРЫ И ЮМОРА РОССИИ XX ВЕКА
Александр Иванов
Серия основана в 2000 году
C июня 2003 г. за создание «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» издательство «Эксмо» — лауреат премии международного фестиваля «Золотой Остап»
Редколлегия:
Аркадий Арканов, Никита Богословский, Владимир Войнович, Игорь Иртеньев, проф., доктор филолог, наук Владимир Новиков, Лев Новоженов, Бенедикт Сарнов, Александр Ткаченко, академик Вилен Федоров, Леонид Шкурович
Главный редактор, автор проекта Юрий Кушак
Дизайн обложки Ахмед Мусин
На обложке использован шарж И. Висогорского
Александр Второй
Скажу сразу: этот заголовок придумал, увы, не я.
Он принадлежит Зиновию Паперному. Но не спешите обвинять меня в плагиате. К сожалению, автору так и не пришлось увидеть свою остроумную и абсолютно точную по отношению к предмету исследования находку. Потому что…
Потому что на дворе стояли совсем другие времена, в кои положительное упоминание российских государей императоров стоило иным писателям и редакторам карьеры, места, партбилета. И названная так откровенно рецензия Зиновия Самойловича на книгу литературных пародий Александра Иванова, которую Паперный принес в журнал «Юность», была зарублена, что называется, на корню. Вернее не текст, а именно название.
Наш мудрый и добрый главный редактор Борис Полевой, увидев рецензию на своем рабочем столе и еще не прочитав ее, замахал руками:
— Вы что, братцы?! Какой второй? Какой Александр? Про Китайский проезд забыли? В общем, текст берем, заголовок меняйте.
Мы пытались спасти понравившееся всем название, объясняли, что Александр Первый в нашем случае совсем не тот, что «взял Париж и основал Лицей», не гонитель Пушкина, а Александр Архангельский, советский поэт-сатирик, великолепный пародист, классик. Александр Второй — опять же не царь-батюшка, а Саша Иванов, унаследовавший — и по праву — лиру Александра Архангельского. Именно и поэтому он — Второй. По счету. Но с большой буквы в данном случае лучше, ибо это — юмор…
Наше красноречие было напрасным.
— Братцы, — сказал, лукаво улыбнувшись. Борис Николаевич, — да не знают они там никакого Архангельского! Поговорите с автором. Я его знаю — он человек изобретательный, да еще и доктор наук, придумает что-нибудь не хуже. Только уж без вторых и третьих, пожалуйста.
Словом, заголовок был отвергнут. Новый — я его, к сожалению, не помню — придуман, рецензия напечатана. И только сегодня, когда, как это ни горько осознавать, нет их обоих: ни того, кто дал знаменитому пародисту столь высокое и «крамольное» имя, ни автора этой (и многих других) «крамол», я счел своим долгом перед ними, с кем меня связывали годы искреннего дружества, вспомнить эту историю.
Конечно, можно было бы обойтись и без нее: с именем Александра Иванова связано множество других — веселых и грустных — историй. Но та, с которой начал я свои заметки, мне представляется наиболее значимой в разговоре об одном из лучших наших поэтов-сатириков, пародистов, эпиграмматистов. Ибо в ней устами авторитетнейшего старейшины нашего цеха сказано главное о своем собрате.
Но достоинство и значение творчества Александра Иванова не только в том, что он наследовал и развил прекрасные традиции русской литературной пародии, создал блистательные не только по остроумию парафразы именитых и безвестных «серьезных поэтов», хотя и этого хватило бы для вполне заслуженного лидерства. Он практически из почти полного забвения вернул на поэтический Олимп в каждодневный литературный обиход сам жанр литературной пародии. Придал ему утраченный (после Архангельского) блеск, демократизировал его, привел на большую, поистине всесоюзную (в ту пору) эстраду, сделал любимым для миллионов людей.
Скажете: ну хватил товарищ краю! Да нисколько! Ибо видел, знал все это не со стороны, а изнутри. И мои литературные пристрастия, как и десятков моих товарищей и коллег, сдетонированы творчеством Александра Иванова.
Это во многом его стараниями, трудами, успехами пародия в те годы собирала многотысячные залы, ибо вместе с его именем звучали такие имена, как Хмара, Филатов, Завадский, Орлов, Брайнин, Ефимов…
Общими усилиями в литературный быт вернулся «сей род шуток» (Пушкин), который был традиционно присущ нашей словесности в образцах многообразных, ярких, общественно значимых.
Конечно, не стоит абсолютизировать одно имя, пусть даже редкостно талантливое. Были и после Александра Архангельского мастера. Были Раскин и Слободской, Масс и Васильев, Лифшиц и Бахнов, Лазарев, Рассадин, Сарнов (отличная троица!). И все-таки Александру Иванову принадлежит здесь особая заслуга. Дело в том, что многие из названных выше мастеров со временем ушли в более «основательные» жанры. Он же оставался верен пародии до конца. Он привел ее и на телеэкран, в свою знаменитую передачу «Вокруг смеха», без которой наш юмор не был бы в ту пору так доступен человеку у домашнего экрана. И в этом важном и очень нужном деле заслуга Александра Иванова (или Сан Саныча, как звали его близкие) столь же очевидна, как и в главном его деле.
Знаю, меня могут упрекнуть ь апологетике, завышенных оценках и прочее, и прочее. Да, могут. Но я не ставил перед собой задачи в этом кратком предисловии дать портрет сложного, противоречивого человека и писателя. Не собирался анализировать его произведения, которые, как и у любого писателя, удачны и неудачны. Мне далеко не все нравилось в его поздних текстах — стихотворных и прозаических. Но я — не критик. Я пишу о товарище и коллеге, который оставил яркий след в нашей литературе. И уж коли начал свои заметки с истории, историей и закончу.
Как-то зашел Саша в «Крокодил». Принес новые пародии. Когда я прочел их и сказал, что берем и ставим прямо в номер, он улыбнулся своей бритвенно-острой улыбкой, чуть сдобренной тенью от уже посеребрившихся усиков, и сказал:
— А теперь — подарок. Говорят, у тебя сегодня день рождения, — и протянул конверт.
Я раскрыл его, вынул вчетверо сложенный лист бумаги и прочитал… пародию на мое стихотворение из недавно подаренной Александру Александровичу книжки! Подаренной, естественно, без всякого умысла на использование в «производственных целях». И вот…
Я оценил не только его мастерство и дружелюбие, но еще и деликатность и щепетильность: он вручил «подарок» только после того, как я прочитал и одобрил (как редактор) все, что он принес, дабы подношение не было истолковано мною превратно.
— Не обиделся? — спросил Саша, когда я прочитал «пасквиль».
— Знаешь, — ответил я ему, — что сказал Маршак твоему тезке Александру Архангельскому прочитав пародию на себя? Он сказал: «Портретироваться у такого мастера — большая честь». Это мне Валентин Берестов рассказал, прочитав мою пародию на его стихи. Так что круг замкнулся.
Саша, которого иные, задетые его пародиями, считали заносчивым и высокомерным, застенчиво улыбнулся и сказал:
— Спасибо. Напечатаешь, если захочешь. А нет — оставь на память.
Я оставил. Хотя, признаюсь, очень хотелось явить миру это сочинение, утверждающее, уже пером нашего классика, меня среди «избранных».
Вот и вся истории. В ней — ничего особенного. Но она добавляет живой штришок к образу человека, чью книгу вы держите в руках. Хорошую, настоящую книгу. И мне было бы жаль, если бы в ней не оказалось еще одного текста, который написан не Александром Ивановым, но, может быть, является лучшей рецензией на все, что написал он. Восполню же этот пробел и приведу стихи Риммы Казаковой, которые он слышал из ее уст.
Саша Иванов, творец пародий.
Вредное, признаться, существо:
Заявил при всем честном народе,
Что поэты пишут для него.
У меня стихи иного рода,
Я грехом всеобщим не грешу.
Я пишу, однако, для народа,
А для Иванова не пишу.
Знаю, к пародистам жизнь сурова,
И из них отдельных я щажу.
Я пишу, местами, для Пьянова,
А для Иванова не пишу.
Ну а если уж признаться честно,
Все никак вопроса не решу:
Неужели я пишу так пресно.
Что для Иванова не пишу?!
Такое откровение делает честь поэту. Ибо далеко не все пишущие столь откровенны по отношению к себе, любимым. А для пародиста подобные «мадригалы» важнее, нужнее и дороже всяких рецензий и критических признаний.
Александр Второй заслужил эти строки.
Алексей Пьянов
13.9.2005
Пародии
Часть первая
После бойни, учиненной в Моюнкумской долине деклассированными элементами ради выполнения скорректированного плана мясопоставок, в этих уже не девственных местах появился Авгий Конюшниев.
Мыслитель-дилетант, изгнанный из семинарии за вольнодумство, он прибыл с гоп-компанией гонцов за анашой, дабы обратить души этих заблудших в лоно истинной веры, изобретенной им на скамейке вокзала города Кзыл-Орда бессонной зимней ночью.
Задача была сложной. Алкоголики и бандиты, существа с интеллектом инфузорий, обращению не поддавались. Зато их обращение с Авгием поддавалось описанию, но читать это детям до 16 лет, престарелым, слабонервным, беременным женщинам, а также всем без исключения читателям на ночь не рекомендуется.
Лежа связанный, избитый в кузове грузовика на окровавленных тушах антилоп, Авгий смотрел на небо с бегущими облаками, и вдруг показалось ему, что некто в белом плаще…
Часть вторая
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.