— Встать к стенке, руки за голову.
Оказывается, мы уже были во дворе знаменитой на весь мир тюрьмы. Я с удовольствием вдохнул свежего воздуха.
«Жаль, Гайдар с Явлинским так и не объединились. Ведь если бы Гриша был не такой самовлюбленный…»
— Повернитесь спиной! — раздался чей-то голос.
«…всего этого могло бы и не быть!..»
Я повиновался команде. А что можно еще сделать в моей ситуации?! Визу?!
Нет, визу они мне, конечно, уже не дадут. А если дадут, то другую. В иной мир.
Мне было приятно думать о себе хорошо. Все-таки они не сломили меня, суки, не сломили…
— Именем Союза Советских Социалистических Республик…
Это тот же голос начал зачитывать приговор. Значит, у меня еще есть минутка.
Я вспомнил маму, своего школьного учителя по прозвищу Ганнибал, друга Альку, с которым вместе когда-то плавали на теплоходе по Волге, и почему-то целину, которую я зачем-то поднимал вместе со всеми в студенческие годы.
— …к высшей мере наказания.
Хотя чтение приговора закончилось, я попросил, чтобы мне дали все же сказать последнее слово.
— Ну скажи, ладно, скажи, — вяло согласился мой палач.
— Видите ли… — начал я издалека. — Будучи на протяжении всей своей жизни горячим противником смертной казни, я обращаюсь сейчас к Организации Объединенных Наций, Нобелевскому комитету. Совету Европы и другим гуманистическим сообществам во всем мире со страстным призывом приложить все усилия, чтобы покончить…
— А мы что делаем? — мрачно улыбнулся палач. — Мы это и делаем…
— Нет! — воскликнул я. — Вы дадите мне договорить!..
— Да договаривай, ну, договаривай… только быстрее!..
— …чтобы покончить с этой вашей мерзкой практикой уничтожения людей.
Они вскинули ружья.
Мне захотелось плюнуть им в лицо, но я сдержался. Воспитанный мужик, каковым я себя считаю, все-таки должен уметь вести себя с достоинством в любых, даже экстремальных ситуациях.
Поэтому я, как истинно интеллигентный человек, ограничился всего лишь одним матерным словом, да и то про себя.
— Конечно, мы, демократы, сделали большую ошибку на тех выборах… Нам надо было голосовать за Анпилова… «Ведь тогда бы он наверняка не прошел… — подумал я. — С другой стороны, в случае его победы над Ельциным электорат Жириновского перешел бы в аппарат Зюганова, а аппарат президента вообще стал бы электоратом…»
Они милостиво ждали, пока я окончательно приготовлюсь. Я встал в героическую позу.
— Стреляйте, сволочи! — крикнул я. — Всех не перестреляете!..
Раздался залп, но то ли патроны у них отсырели, то ли ружья были кривые и ржавые… Я стоял невредим.
«Все-таки коммунистическую партию надо было запретить, — подумал я. — Может быть, я не прав…»
Тут на середину двора с грохотом выехал танк и направил на меня свое милое моему сердцу жерло.
«А может, и прав», — посетила меня последняя мысль.
Танк выстрелил… и я проснулся.
1996
Вася Дмитриев, член общества «Память» со дня его основания, был приглашен в дегустационный салон, где его угостили шикарным коктейлем под названием «Николай II».
— Как вы делаете столь замечательный напиток? — спросил любознательный Вася, залпом осушив бокал до дна. — Интересно знать его состав.
— Смотрите внимательно, — сказал бармен. — Для начала я беру два пустых стакана, воду и красное вино. Вода — немецкая кровь, вино — русская.
Бармен разлил вино и воду в стаканы ровно по половинке. Затем ловко слил два стакана в один.
— Что я сделал?.. Я женил Петра I на Екатерине I!
— И что получилось?
— Не «что», а «кто»… Получилась Анна Петровна, их дочура, которая, как известно, вышла замуж за немецкого герцога Голштинского.
С этими словами бармен молниеносно вылил полстакана и дополнил остатки чистой водичкой из серебряного ведра, украшенного золоченой геральдикой какой-то баварской фирмы.
Далее он стал быстро манипулировать содержимым стаканов, то выливая и смешивая, то дополняя, и снова смешивая, и снова выливая… При этом бармен сыпал исторически достоверными фактами про брак Петра III с девушкой немецкого происхождения, которая вскоре стала далеко не девушкой императорского звания под именем Екатерины II, про женитьбу Павла I на немочке Марии Федоровне, про свадьбу царя-батюшки Николая I и другой Федоровны, Александры — также немецкой крови…
При этом бармен успевал нажимать на кнопочку своей электронной записной книжечки, считая всякие четверти и восьмушки, устанавливая пропорциональное соответствие воды и вина. Вася с ужасом наблюдал, как по мере увеличения фактографических сведений в одном из царских стаканов воды становилось все больше, а вина все меньше. Мир рушился. Вера падала. Маршировать расхотелось.
Вася, как зачарованный, следил за быстрыми руками бармена, которые вспархивали над стаканами, словно крылья птицы. Экскурс в историю царской семьи продолжался:
— Теперь мы что делаем?.. Мы женим Александра II на опять же немке Марии Александровне… И что получает Россия, несчастная мать-родина наша?
— Что? — стиснул зубы Вася Дмитриев и вперил свой взгляд в бледный стакан. Васе казалось, что ему делают обрезание.
— Россия получает Александра III, в котором, по самым точным нашим подсчетам, одна шестьдесят четвертая часть крови была русская, шестьдесят три шестьдесят четвертых — немецкая.
— Значит? — спросил Вася, сверкнув бешеным глазом. Все внутри его сейчас пело «Боже, царя храни!», но мелодия выходила какая-то модерновая. Не наша какая-то мелодия. С ассонансами.
— Значит, в сыне его, императоре всея Руси Николае доброй памяти Александровиче, невинно убиенном большевиками, символе нашей народности, русской крови всего одна сто двадцать восьмая.
Вася сжал кулаки и бесстрашно посмотрел правде в глаза.
Но увидел всего лишь бармена, который долил воды в светлую и без того жидкость.
А Вася, между тем, жаждал крови, русской крови… Иными словами, ему жутко хотелось вина, побольше вина… А лучше водки.
Ему хотелось сейчас совершить что-то большое во имя России, какой-то подвиг… Например, сокрушить этот дегустационный зал. Зеркало разбить. Или просто ударить бармена бутылкой в лоб.
Однако тот мог ответить тяжеловесным баварским ведром, и Вася сник, подавленный своим позорным бессилием.
— Если бы сын великого самодержца нашего, божьей милостью царя Николая II, последовал примеру отца своего в выборе супруги, — продолжал свое издевательство бармен, — мы бы имели наследника нашего престола — прошу не забывать! — с одной двести пятьдесят шестой русской крови. Вот такой коктейль!.. Будете пробовать?..
— Молчи, жид! — прохрипел Вася Дмитриев. — Слышать тебя не могу!
Через час он пришел с дегустации домой и повесился на форменном ремне, которым всегда раньше подпоясывал свою черную рубашку поверх галифе.
1996
Мы пришли к генералу, чтобы задать ему несколько вопросов по поводу двух его программ — программы-минимум и программы-максимум.
Старый генерал радушно встретил нас, выйдя в халате.
— Это минимум, — сразу пустился он в объяснения. — А когда я надеваю полную форму, все ордена — это максимум. Понимаете?
Мы кивнули.
— Хотите чаю? — спросил генерал. Мы догадались, что это минимум. — Или будем ужинать?
Естественно, мы отказались от этого максимума, чтобы лишний раз не объедать хозяина.
— Когда мы придем к власти, — продолжал генерал, — это будет минимум. А максимум в том, что, придя к власти, мы из нее никогда не уйдем.
Мы хотели кивнуть. Но не успели. Разговорчивый генерал поведал нам некоторые тайны.
— Как минимум мы гарантируем нашему народу карточки. Как максимум — карточки и талоны.
— А товары? — неосторожно спросили мы. — Вернее, продукты и товары?
Генерал засмеялся в ответ.
— Пустые полки как минимум. Как максимум сырок. Один на весь магазин. И главное, — тут генерал сощурился, — максимально снижать минимальные цены.
Мы кивнули. Наконец-то опять цены начнут снижаться, а как максимум — падать.
— Большое значение также мы придаем возрождению духовных ценностей. — Генерал весь светился, как Красноярская ГЭС — минимум. Как лампочка Ильича — максимум. — Так, на месте нынешнего храма Христа Спасителя как минимум будет бассейн, а как максимум — Дворец Советов. Город Пермь будет переименован в город Молотов, а Эстония станет Белоруссией. Но это, как вы понимаете, лишь жалкий минимум. Максимум — повтор венгерских событий в Чехословакии и победоносной финской войны за остров Даманский с Китаем.
— Что вы думаете о нашей экономике? — задали мы невинный вопрос.
Внезапно генерала будто затрясло. Его лицо исказил страшный гнев, хрусталь в шкафу зазвенел, люстра на потолке закачалась.
— Гай…дар! — только и услышали мы, больше ничего. — Рр-ррр-р!
Он стукнул кулаком по столу, стол превратился в груду обломков. Когда припадок ненависти у генерала закончился, мы продолжили беседу.
— Придя к власти, — уже совершенно спокойно заявил генерал, — мы будем следовать принципу «никто не забыт, ничто не забыто» и как минимум отменим историю.
— А что вы сделаете с географией? — поинтересовались мы.
— Волго-Донский канал прорежем к пустыне Аральского моря, а всю тайгу пересадим в торфоперегнойные горшочки.
— Хорошая идея! — воскликнули мы. — Старая, но перспективная.
— Во всем надо иметь научный подход. Особенно к науке. Академик Сахаров будет работать в команде академика Лысенко. А академик Иоффе будет снова послан на картошку вместе с академиком Раушенбахом.
— Это минимум или максимум?
— Не важно, — честно признался генерал и мечтательно добавил ни к селу ни к городу: — Важно, чтобы пятилетки выполнялись за четыре года, а семилетка за пятилетку. Особенно в средней школе.
— Вы считаете, что наш народ готов сегодня к восприятию ваших программ?