— Штука. Штука. Штука. Штука. Шту…
Он не успел дочитать.
Раздался выстрел. Откуда-то из темноты.
Тотчас в глазах Димы зажегся ослепительный свет, и он подумал… О боге. Куда идет Россия. И вообще — зачем человек живет на земле. А потом все исчезло.
2000
Есть у меня старый дружбан, Леха зовут, не виделись мы лет сорок.
Вместе в школе учились, а тут встретились на пляже, оба в плавках, глаза горят, сердце стучит, хочется гору свернуть, да нет ее поблизости, одна река.
— Давай, — Леха говорит, — сейчас эту реку переплывем.
— Давай, — говорю я. — Только зачем?
— В знак нашей дружбы.
Ну прыгнули мы в воду с мостков. Но сначала выпили. У Лехи бутылка была. Да и у меня бутылочка. Так что реку переплыть для нас — плевое дело. Правда, Серебрянка в том месте, где мы прыгнули, была не шире Волги у Самары. Но и не уже.
Вот плывем. Метров пять проплыли, я вижу: Леха тонуть начал. Меня это сразу насторожило.
— Ты че, Леха?
— Да я плавать не умею, — говорит Леха. — Забыл тебе сказать.
— А чего ж поплыл?
— В знак нашей дружбы, я ж тебе объяснил.
Объяснить-то объяснил, а сам уже пузыри пускает.
Я тогда к нему поближе и спрашиваю:
— Может, вернешься?
Он мотает головой и тотчас опускается совсем под воду. Я тогда его за волосы и — себе на плечо. А он, дурак, еще сопротивляется.
— Погоди, — говорит. — Я сам.
Ну сам так сам. Ловлю его, подонка. Он рычит:
— Ты меня до середины только дотащи, до середины, понял?
Я ему:
— Вернись сейчас же, Леха. Я тебя прошу. В знак нашей дружбы.
Он мне в ответ приказным тоном:
— Тащи, я тебе сказал. Или что, у тебя сил больше нет, слабак?
Вот наглец. Сам плавать не умеет, а меня оскорбляет.
Но у меня выхода нет, я его, собаку, еле дотащил до середины реки.
Тут он говорит:
— А теперь брось меня. Брось, я сказал.
Я ему:
— Не брошу.
— Брось.
— Не могу бросить.
— Можешь. Ты все можешь.
— Не могу.
Начинаем, как мальчишки, драться в воде. Смотрю, он хорошо плавает, хорошо, падла, держится на речной поверхности. Я спрашиваю:
— Леха, ты че?
А он с ухмылкой:
— Это я тебя на дружбу проверял. Хотел узнать, что ты за человек. А плаваю я лучше тебя.
— Ах ты гад! — говорю я, а сам чувствую — у меня плыть дальше нет никаких сил. Начинаю хлюпать.
Вдруг под меня подныривает Леха и подставляет плечо.
Тащит. Тащит. И снова тащит.
А как десять метров до берега осталось, спрашивает:
.— Может, вернешься?.. В знак нашей дружбы?..
…Через час, отдохнув, мы плыли обратно, смеясь и совершенно самостоятельно. Вышли на пляж. Расстались. И я подумал: «Наверное, еще не увидимся лет сорок».
Эх, Леха. Друг, называется.
2001
Началось с того, что жена сказала, не помню, про кого:
— Я б его расстреляла.
Мнения разделились. Я ей:
— Нет, расстреливать, конечно, надо, но гуманно, как в Америке: инъекцию в ногу — и привет.
Тут вмешался дед:
— В какую ногу?.. Я б ему эту ногу сначала оторвал, а потом голову отрубил.
— Голову рубить нехорошо, — отозвалась теща. — Не в Средневековье живем.
— Почему нехорошо?.. Ты ж курице голову рубишь — и ничего. А иной человек хуже курицы.
— Но бывает, и курица хорошая. Ей бы еще жить и жить, а ее раньше времени прихлопнули. Цыпленок тоже хочет жить. А не в бульон.
— Ты еще яйцо сырое пожалей.
— И пожалею. — сказала теща. — Как подумаешь, что это неродившееся живое существо…
— Так сразу его на сковородку или в кипяток — за милую душу!
— С волками жить… — поморщилась теща и пошла на кухню делать рубленые котлетки из мяса молодого ягненка.
Пришел сынок из школы, вступил в разговор:
— Я бы эту училку повесил.
— За что?
— За ноги. Пусть трое суток хотя бы перед школой повисит
— А что она тебе сделала?
— Трояк по химии в четверти вывела. И еще предупредила, чтоб я свойства серной кислоты выучил. А чего учить, я их и так знаю: вот плескану ей в лицо — и она узнает!
— Но она тебе все же трояк поставила. Не пару!..
— А за пару я ей ртути в сумочку налью.
— Дурак ты! — сказал дедушка. — Тебе язык надо вырвать, внучек. Если хочешь отомстить, подойди сзади и дай пустой бутылкой по башке — и готово дело!.. Зачем химию примешивать?!
Пришла тетка в гости и — сразу о политике:
— Министра экономики — четвертовать, министра финансов — утопить, а министра здравоохранения с Останкинской башни сбросить.
Я спрашиваю:
— А может, лучше министра финансов сбросить, а министра здравоохранения четвертовать…
Она говорит:
— Можно и так. Но министра экономики не будем забывать.
Я говорю:
— Да мы не забудем. Если утопить не удастся, давайте его просто с работы снимем и на пенсию нашу нищенскую отправим.
— Хорошо, — говорит тетка. — А потом все же его катком следует переехать. Ради справедливости.
Тут включили телевизор, а из него посыпались новости:
— В Чечне пленному солдату уши отрезали и в конверте прислали командиру части.
— В Сибири шестерых детей поймали и сожгли в канализационном люке.
— А в Германии вообще двое договорились, что один другого съест. И съел.
Последняя новость меня как-то обрадовала: все-таки не только у нас дикие нравы, но и в Европе. Это говорит о том, что у нас общая цивилизация, хотя культура разная.
У нас все же идеалы гуманизма еще живы. У нас народ гораздо добрее.
2001
Приходит ко мне сосед. Жалуется.
— Мне вас заказали.
— Кто? — спрашиваю.
— Дед Пихто, — отвечает.
— Сколько?
— Что?
— Сколько я должен тебе заплатить, чтобы ты меня не убивал?
Сосед задумался.
— Триста, — говорит и в глаза не смотрит.
— Тебе не стыдно?.. В прошлом году ты же сто просил.
— Жизнь подорожала, — говорит. — Это раньше считалось: жизнь — копейка. А сейчас за одну в три раза больше берут.
— Это я вздорожал, я… Это моя жизнь кому-то стала больше нужна, а не вообще…
— Да, — сосед чуть не заплакал. — В прошлом годе вы, можно сказать, ничего не стоили. А сейчас у вас, знамо дело, рейтинг повысился.
Ишь, грамотный какой… Слова знает!.. «Рейтинг»!.. Ты б еще про мой интеллект сказал. Про мою вменяемость, адекватность и толерантность.
В общем, заплатил я ему. А на следующее утро поехал на работу в офис. Там у дверей встречает меня мой охранник:
— Андрей Васильевич, вы меня извините, но мне вас взорвать поручили.
— Кто?.. Дед Пихто?
— Он самый.
— Ну, взрывай, голубчик.
— Это как же, Андрей Васильевич?! Мы же с вами сколько лет вместе проработали.
— Сколько? — спрашиваю.
— Пятьсот, — говорит.
— Ну, это ты, брат, загнул. Мне триста — красная цена.
— За триста я не буду. То есть буду, но — взрывать.
— Взрывай, сволочь ты эдакая. Какой же я был идиот, что тебя на работу взял.
— Вот именно. А сейчас дураков нет. Пятьсот — это минимум. Сейчас у нас другая такса.
— Черт с тобой, — говорю. — Бери пятьсот, и чтоб я спокойно хоть недельку жил. Мне с тобой, голубчик, уже противно торговаться, пес поганый.
Он взял деньги и уже не приставал ко мне. Только молча продолжал охранять.
Но недолго я жил спокойно. Ближе к обеду открывается дверь, вламываются ко мне в кабинет четверо в масках.
— Вызывали? — спрашивают и явно хотят убить.
— Руки вверх! — кричу, а сам ложусь под стол и оттуда по ним очередью из автомата. — Ложись, гады!..
Они сразу все полегли.
— Пощади, командир, — кричат. — Не видишь разве — мы в старых бронежилетах.
— И что?
— А то, что они все, что можно, от любого автомата пропускают. Всей командой убедительно просим не стрелять.
— Ну, это уж как у меня получится, — говорю. — На то вы соединение антитеррора, чтобы ничего ни от кого не требовать.
— Вас поняли, — отвечают. — Прием. Но какой прием?.. Сколько?
— Кладите на стол тысячу, — говорю, — и убирайтесь.
— Бери, командир, четыре — по куску за каждого, — только не трогай. У нас еще одна сегодня спецоперация.
— То-то, — говорю. — Быстро ползком к двери — и по одному исчезайте, чтоб я больше вас у себя никогда не видел!..
— Спасибо, командир. А ты кто, командир?
Спрашивают, а сами отползают.
— Дед Пихто, — говорю я и прячу автомат под свой стол, на который, между прочим, ставлю табличку: «Стол заказов».
2002
Мне надо было войти в самолет, но на моем пути встали проверяющие.
— Вы звените, — сказали мне.
— Извините. — сказал я.
И вынул из карманов мелочь.
— Очки снять. Нож выбросить.
— Какой нож?
— Которым вы можете зарезать пилота.
— Я? Возьмите.
— Бросайте. А молоток?
— Какой молоток?
— Которым вы трахнете стюардессу.
— Не собираюсь никого трахать.
— Тогда что там у вас?
— Это… зажигалка. Немецкая. Подарок.
— Хотите поджечь самолет?
— Господь с вами… Я не хочу…
— Дайте.
— Не дам.
— Тогда мы вас не пропустим.
— Нате.
— Еще что?
— Не знаю.
— Но вы опять звените.
— Звеню.
— Вам надо перестать.
— Стараюсь. Но у меня пока не получается.
— У вас там что-то… с чем-то.
— Это пряжка. Со штанами.
— Снимите.
Я снял.
— Пройдите.
Я прошел.
— Назад!
Две собаки, рыча, бросились ко мне.
— Наркотики! У него наркотики! — услышал я восторженный крик.
— Да нет же! Это семечки. Три штуки. Затерялись на дне кармана.
Собаки лениво отошли от меня.
— Международная аэроконвенция. Провоз русских семечек за границу запрещен.