авлениям, энергично содействуя прогрессу общего кризиса. Эвакуировали беженцев из опасной зоны в регион чрезвычайного положения, чтобы лично присутствовать на демонстрации бросания их на произвол судьбы с целью дальнейшей организации борьбы с его последствиями. Наконец, получили доверие народа для новых поражений и исторических ошибок.
Затем приступили к прениям. Один Горемыка выразил неудовлетворение:
— Ваше горе гораздо меньше нашего.
Другой оратор с ним не согласился:
— А наше горе еще больше!
Один делегат остановился на вопросе: «Почему все остановилось?»
— В нашем городе, — рассказал он, — остановилось все: часы, транспорт, заводы, фабрики, работа учреждений… Но пока мало кто понимает, что это и есть «в коммуне остановка». Та самая.
Один из жителей села Заверюхино предложил очень интересную программу развития Нечерноземья.
— Пропадай моя деревня, — сказал он. — Все четыре колеса.
С этим решительно не согласился житель деревни Стародубцево. Он сказал:
— Программу осуществить можно, но сложно, поскольку никаких колес ни в одной деревне нет.
Участники землетрясений поделились своим опытом.
— Мы, — говорят, — готовы к любым катаклизмам, в том числе и к талонам на сахар. Ведь то, что в течение столетия невыносимо для других, для нас давно стало дневной нормой.
Интересное заявление сделали утопленники, которых удалось спасти:
— Мы и впредь будем купаться и плавать. В любую погоду. Нам и сейчас не страшны никакие бури, штормы и ураганы. Только, — жалуются, — дырявых лодок не хватает. Помогите! — кричат. — С дырявыми лодками! Спасите!
Некоторые выступающие пытались поднять настроение призывами:
— Больше внимания наступающему апокалипсису!
— Тверже шаг по болоту!
— Выше уровень воды наших наводнений!
— В жизни раз бывает восемнадцать лет строгого режима!
В общем, страсти накалились. Мученики партии обвинили беспартийных мучеников в том, что они их мало мучают.
— Чем? — спросили их присутствовавшие на съезде горе-журналисты.
— Муками воспоминаний. Муками совести, — был ответ.
Одного калеку просто не стали слушать. Он хотел сказать, что есть еще надежда. Ему не дали договорить.
— Мы, инвалиды, все как один протестуем против заявления нашего калеки!
И пригрозили накостылять ему за псевдооптимизм.
В заключение приняли резолюцию, требующую положить конец свету. Начали плакать. Некоторые — стенать. Особенно ретивые — кожу раздирать, в общем, расстроились… Действительно, настроение у всех не самое лучшее. А чего радоваться?.. Съезд кончился, будущего нет… А тут один взывает:
— Дальше! Дальше! Дальше!
Другой:
— Так дальше жить нельзя!
Третий:
— Сдать оружие!
Что поделаешь?.. Решили в следующем году провести еще один внеочередной, общегоремычный съезд. На повестке дня три вопроса:
1. Итоги ужасов.
2. Перспективы кошмаров.
3. Перевыборы гастролеров на трибуне.
В общем, работы много. Кто хочет, как говорится, может подключиться. Внести свой вклад в наше общегоремычное дело.
1995
Решили мы однажды проверить нашу питьевую воду на экологию.
Послали несколько литров в Англию на экспертизу. Через месяц приходит научный ответ: «Купаться запрещено».
Тогда послали воду из пруда. Через три недели английский ответ: «Бензин хороший. Можно заправляться».
Послали бензин. Ответ получаем по-английски: «Водка нормальная. Чисто русская».
Послали водку. Нам отвечают:
«Ваш яд для тараканов неплох. Но к нему требуется закуска».
Послали закуску. Через неделю нам пишут:
«Взяли пробу вашего грунта. Не могли бы прислать нам немного черной икры?»
Прислали. Ответ был такой: «Ваш сапожный крем следует смешать с маслом».
Послали масло. Приходит ответ на следующий день: «Анализ вашего дерьма произвели лучшие специалисты. Результаты превзошли наши ожидания».
Тогда мы поднатужились и послали в Англию немножко нашего настоящего дерьма. Ответ получили в тот же день:
«А это дерьмо — просто дерьмо. Можете удобрять».
Поскольку этот единственный продукт получился у нас абсолютно экологически чистым и высшего качества — ведь можем же, когда захотим! — мы решили рекомендовать его к массовому потреблению. Едим до сих пор.
1996
В связи с тем, шта русский езык нуждаица в риформе рускаво езыка придлагаю слово «карова» писать через «ю», а букву «г» отменить вобче как недостойную рускава езыка па причине ея нехарошаго запаха. Ва всем винаваты цегане и явреи каторым руский езык не великий и не могучий. Ани иго не уважают пусть уизжают в свой израэль и там гаварят на своем радном езыке а наш езык аставьте нам штобы мы магли на ем писать и разгаворовать.
Мы есть патриоты Росии и не дадим всяким ждам и мосонам. Мы им врежем штобы знали и не магли. Ани хатят апоганить и опарочить нашу культуру и историю но мы будим на страже бить им па роже.
Расея должна принаддижать только руским а то многа сичас развелось лицов кавкаской национальности и других чукчей на нашу голову, рускому езыку нада помоч. А кто яму поможид есля ня мы. Кто ишчто им будит хронить в нашем обществе память о езыке Пушкино и Дастаевского, Талстово и Тургеньева, Гогля и Порханова, а не этих Пастернюка и Манделштурма, Булдакова и Плутонова.
Постоянный читател вашей газеты (подпись неразборчива)
Сто тридцать два дня и сто тридцать две ночи наш караван тащился по пустыне. И вот, наконец, оазис. Спасение пришло.
— Извините, но у нас тут не базар, а рынок, — сказал нам представитель начальства оазиса. — Придется вам заплатить за воду.
— Сколько? — спросили мы, упав на колени от жажды.
— Надо заключить договор: вы нам ваше золото, мы вам гарантированный подход к нашим колодцам.
— Возьмите все, только дайте попить.
— А за ведра вы чем будете платить?.. Вам следует оплатить наши ведра.
— Берите верблюдами. Ваши ведра — наши верблюды.
— О’кей. Бартер, значит. А кто нам заплатит за аренду веревок?.. Вы же хотите, чтобы ведра опускались в колодцы, не так ли?
— Мы хотим пить, — заявили мы твердо.
— Тогда будете платить, — не менее твердо заявили нам.
— Что еще?
— Еще можем предложить гарем на сорок коек для каждого участника каравана. Досуг. Девушки. Круглосуточно. Спросить Гюльнару.
— Нам пить… пить хочется. Умираем.
— Гюльнара оживит вас. Только платите.
— Чем?.. Золото забрали, верблюдов взяли. Платить уже не можем, а во рту еще ни одной капли не было!..
— Если вы неплатежеспособны как партнеры, то зачем вообще шляетесь по пустыне!.. Пить им хочется, понимаешь!.. А ну, схватите этих авантюристов и отрубите им головы!..
Тотчас вбежала охрана оазиса, скрутила нас и потащила куда-то на площадь. Там нас уже ждал палач, который, подняв секиру, спросил наше последнее желание.
— Пить! — хором крикнули мы.
Он рубанул в ответ по нашим головам.
…Впоследствии выяснилось, что оазис был вовсе не оазис, а мираж в пустыне, и потому мы еще живы.
Живы, черт возьми.
Но пить хочется еще больше.
1997
А наши топоры
Лежали до поры.
Н.А. Некрасов
Несколько наших топоров решили полетать — себя показать, на мир посмотреть. А как полетишь — крыльев-то у топоров нету. А все ж полетели — топоры, они такие, им достаточно их желания. Или задания.
Вот летят они над миром. Смотрят — внизу Индия, а по Индии слон топает. Топоры на него сверху все разом — хрясь!..
Слон упал, бедный, сначала на одно колено, потом на другое, ничего понять не может а тут еще кровь хлещет — кто это его? Зачем? Почему?.. А вот так. Потому что на зайца не похож, понятно? Слон хотел спросить: что такое «заяц», да не успел.
Топоры вскинулись к небу и дальше полетели.
А внизу уже Сибирь, тайга…
Тут топорам раздолье. Спикировали вниз, повырубали тайгу, даже подустали немножко, почувствовали свою тупость.
Отдохнули — и дальше в полет. Хочется мир изменить к лучшему, то есть сделать всё сборноразборно.
Пролетая над Москвой, подивились ее красоте, мимоходом срубили все кресты со всех церквей —
это так, из баловства, просто так ведь над Москвой скучно кружиться, да и воронья много — конкуренция…
А куда от Москвы дальше лететь — топоры не знают, в небе сто дорог, и все в разные стороны… В небе Африки покувыркались, над Китаем — тренировочный полет произвели, ай да молодцы!..
Потянуло молодцов в Европу. А Европа закрыта. Стена высоченная, выше облаков…
Топоры посовещались между собой, решили прорубить окно в Европу.
Стали рубить, а стена некрепкая, мягкая — из ваты, попробуй вату топором — ничего не получится… Наконец прорубили… Окно — не окно, а вроде дырки маленькое отверстие… Но злопыхает, как большое.
Туда и навострились.
Летят над Польшей. Смотрят, чего бы срубить. А там уже ничего, все порублено. Какими-то чужими секирами.
Опоздали, как всегда, с Польшей, далее Германия…
А там свои топоры всегда готовые к взлету стоят. Лучше Германию не трогать. Там свое точеное железо.
Бельгия, Голландия, Люксембург — это страны маленькие. Рубанешь и не заметишь. Разве это удовольствие? Зато по просьбе трудящихся Испании врезали ей хорошенько, чтоб Норвегии неповадно было.
Франция. Тут, конечно, очень заманчиво топорам поиграть. Здесь для них много всего. Многое, так сказать, вдохновляет. Так сказать, зовет к топору.
Ну, во-первых, женщины. Все — доски, но… Краси-и-ивые!.. Из-за каждой можно рубиться. Во-вторых, вина, коньяк… Тут вообще — чуть перебрал — сразу вырубился. А если топор вырубился — он уже не топор. Тряпка половая.