«Нет, нельзя мне от этого отказываться. В кои-то веки такая возможность избороздить. Нескромно, правда… Но ведь не я сам лезу… Мне предлагают!.. Чего ж я, дурак, буду идиотом?»
— Первый рейс намечен в Сан-Себастьян!.. В субботу уходим. И вы с нами тоже можете.
«Ну, вот, а сегодня какой день?.. Понедельник.
Успею. Хватит выпендриваться, жизнь проходит, а я все еще не бессмертен. Но если соглашусь — одна беда: друзья ведь этого не поймут. Засмеют ведь меня друзья».
— А вообще-то куда захотите… и когда понадобится… в любой момент без предупреждения… в кругосветку всей семьей. А?
«Ага, — думаю, — кругосветка — это хорошо. Жене моей это понравится. Жена моя любит кругосветки. И я к Сан-Себастьяну тоже хорошо отношусь».
— Ну, так что?.. Будете бороздить или нет?.. Решайте, и дело с концом.
— Видите ли… я все-таки должен подумать, посоветоваться кое с кем… Я не могу вот так сразу… Это очень серьезный вопрос… Это большая ответственность… И опасность утонуть…
— Ну, как хотите… Мы — что?.. Наше дело — предложить!.. Мы можем и кому-нибудь другому… Товарищ Бурмистров может вместо вас… Он не хуже вас гений.
— Нет!.. Нет!.. — закричал я, испугавшись, что на том конце повесят трубку. — Я согласен!.. Если вы так настаиваете и капитан Севастьянов тоже «за» — я согласен!.. Будь что будет… Лайнер так лайнер!.. Лишь бы не баржа!.. Пусть весь мир узнает Марка Розовского!
— Какого Розульского? — услышал я вдруг. — Это разве не квартира товарища…
— Да… то есть нет!
— Ах, простите, мы не туда попали!..
Слава уходит тоже неожиданно. Но теперь я точно знаю звук ее шагов — короткие насмешливые гудки в телефонной трубке.
Когда совсем уже стало невмоготу и тайному терпению чувств пришел конец, восстала Женская плоть, задрожало-запрыгало естество, с жаром-пылом потерлись друг о друга живые тела, грянула Песнь песней и даже в клетках зачирикали птички.
На подавление восстания были брошены силы — проверенные, пронумерованные и проштампованные. Они глушили выстрелами звуки тихих поцелуев на бульварах и косой резали лозу, росшую в садах Аполлона.
В будуарах установили энергосистемы, а спальни переоборудовали в медеплавильные комбинаты.
В магазинах стали продавать «дамские усы», «кривые ноги», «рты без губ», «глаза без ресниц»… А также была как-то в продаже одна «спина без низа».
Журнал мод объявили порнографическим и стали издавать без картинок. Вместо них стали печатать портреты знатных и старейших девственниц-учительниц.
Комитет по выжиганию муравейников потребовал от пчел индивидуального самоотчета по поводу их деятельности среди пестиков и тычинок.
Неизвестные энтузиасты из общества «Корни» выкорчевали в парке двести пар обнявшихся ветвями деревьев.
Для девочек старше пятнадцати лет был объявлен Закон о всеобщей и обязательной грудной плоскости. Особой популярностью стали пользоваться регулярно проводимые Конкурсы красоты для климактеричек.
Фрейда обвинили во фрейдизме. Но при этом основоположником фрейдизма провозгласили нашего Гаврилку — крестьянского сына, который участвовал в героических битвах, попал в плен, участвовал в половецких плясках, но остался верен своей возлюбленной Матрене Рязанской, о чем в летописях, найденных в архивах, свидетельствуют вырванные и навсегда потерянные страницы. Большое и тщательное изучение этих белых пятен нашей истории привело к выводу о том, кто был истинным прототипом великой пушкинской поэмы «Гавриилиада», которую, впрочем, решено было не печатать из-за скрытых в ней явно непушкинских комплексов. Вообще все наклонности рекомендовалось понизить до линии горизонта, видеть который можно было только через спецбинокль для проверки внутренностей человека. Поступило предложение отказаться от лозунга 20-х годов «Даешь!» ввиду его неблагозвучности. Заодно по обвинению в наркоманстве повесили тридцать наркомов, из которых двадцать семь под пытками признались, что они проститутки. Остальные трое, согласившись с этой формулировкой в принципе, потребовали добавить, что они — политические. Поправку не приняли. Пришлось вешать без поправки.
Импотенция поощрялась. Особенно в творческой среде, работникам которой в отличие от всех разрешили работать в ночную смену. Однако некоторые воспользовались этим доверием и начали спать по ночам, да еще и смотреть всякие сны. Пришлось применить крайние меры: изъять сновидения из обращения, усилив контроль за их хранением в специальных библиотеках.
Для содержания секс-бомб были построены бомбоубежища, на вход в которые допускались лишь члены партии, доказавшие свое членство во времена подполья.
В целях дальнейшего развития сельского хозяйства семенной фонд отдали в промышленность, а промышленности запретили иметь семенной фонд. Излишества разрешили только архитектуре, о которой было сказано, что это «застывшая музыка». Самой же музыке оставили одну ноту для «гармоничного развития личности».
Наконец, был издан государственный Указ об отмене Природы как таковой.
Вдруг выяснилось: где-то как-то почему-то в одном незаметном кабаке сохранился один едва заметный стриптиз. Проглядели подлеца. Долго думали, что делать. Решили: чтобы интеллигенция не обиделась, оставить все же эту единственную в своем женском роде пошлость. Но с одним условием: при входе в кабак пусть стоит швейцар и вилкой выкалывает посетителям глаза.
Не выдержала все это Женская плоть, сорвала с себя одежды и вышла на площадь — нате, говорит, меня, берите! хватайте! только больше Природу не трогайте!..
И взяли, и схватили. И начали судить вместе с
Природой прямо тут же на площади… Приговорили: Женскую плоть — растерзать, а Природе задать публичную порку при большом стечении народа. Но так как народ стекался неохотно, постановили привлечь людей бесплатной раздачей сперматозоидов — каждому по банке. Вскоре, однако, выяснилось, что это обман, банок в стране нет, а сперматозоидов множество.
Тогда учинили порку Природе по-тихому, без свидетелей.
Но когда очередь дошла до Женской плоти, встрепенулась она, горячая, вспыхнула вся и, подхваченная уличным ветром, вырвалась на волнующую сердце свободу и, нагая, исчезла куда-то в один святой миг.
Ахнули все, да уж поздно… Где же она теперь, где?.. Говорят, спряталась в темных углах и грешит, ох как грешит в подъездах и на панели.
Однако ходят слухи: так будет недолго, что-то где-то опять копится и готовится, скоро снова где-нибудь да восстанет Женская плоть.
И опять грянет Песнь песней. И зачирикают птички. Даже в клетках.
1969
Для международной выставки в Брулифасте (Антарктида) мы с Мишей должны были сделать дверь.
— Наша дверь должна быть самой лучшей, самой необычной, самой оригинальной! — сказал нам Главный Конструктор. — Нужно сделать такую дверь, какую Антарктида еще не видела. Чтобы Антарктида ахнула, понятно?
— Сделаем, — сказал Миша. — Ахнет.
Через пару дней мы принесли Главному Конструктору чертежи и расчеты первого варианта двери.
— Не годится, — сказал Главный Конструктор. — Прежде всего наша дверь должна быть удобной. А вы что сделали?.. На ней даже нельзя спать! Попробуйте поспите на этой ручке!
— Ручку мы уберем! — сказал Миша.
— Правильно, — сказал Главный Конструктор. — И хорошо бы к двери подвести душ — это будет очень ново. А еще лучше — ванну, чтобы в нашей двери можно было купаться!
Через месяц мы с Мишей создали новый вариант двери, у которой были все удобства, включая телефон. Теперь, если в нашей двери раздавался звонок, это означало отнюдь не то, что пришел ка кой-то гость. Надо было быстро подходить к двери, нагибаться и говорить в замочную скважину:
— Алло! Я вас слушаю!.. Кого вам нужно?
— Позовите к двери Таню, — слышался из замка голос Миши, когда мы пробовали дверь в лабораторных условиях.
— Здесь нет таких, — отвечал я. — Здесь такая не проживает!.. Вы ошиблись)
Главный Конструктор похвалил нас, но наша дверь его не удовлетворила.
— Это ужасно!.. — сказал он. — Она у вас пищит!
— Дверь и должна пищать! — попробовал возразить я. — И потом, если на ней спят, если по ней разговаривают по телефону, если в ней уже купаются, — то, уверяю вас, от всего этого вполне можно запищать!..
— Ни в коем случае, — сказал Главный Конструктор. — Звуковые сигналы давно запрещены во всем цивилизованном мире. В том числе и в Антарктиде.
— Но это на транспорте, а не на дверях! — сказал я очень смело.
— Кстати, — сказал Главный Конструктор, — а почему бы нам не подумать о том, чтобы наша дверь могла бы исполнять функции троллейбуса!.. А?! По-моему, это не помешает.
— Я уже продумал этот вопрос, — сказал Миша. — Правда, троллейбус не получается, получается автобус. Но это тоже неплохо: многоместная, междугородняя дверь, работающая на авиационном бензине
— Кстати, — сказал Главный Конструктор, — а почему она у вас не летает?
Через полгода дверь умела летать.
— Вы знаете, мне кажется, мы немного перемудрили, — сказал Главный Конструктор. — Мне хочется от нашей двери какой-то локальности, простоты… человечности какой-то, а?
— Да, — сказал Миша. — Есть предложение сделать ей ноги.
— Зачем двери — ноги? — удивился я.
— На выставке ожидается большой банкет. Было бы хорошо, если бы наша дверь на нем станцевала.
— Правильная мысль, — сказал Главный Конструктор. — Но пусть танцует без ног. С ногами танцевать — это каждый умеет!
Через год наша дверь умела танцевать. Уже пора было готовить ее к отправлению на выставку. Времени оставалось мало.
— Как вы думаете, мы ничего не забыли? — спросил Главный Конструктор.
И тут я решился на очень важное заявление. Я выставил грудь вперед, расправил плечи и героическим голосом сказал:
— Мы забыли крючок.
— Правильно! Крючок! — обрадовался Главный Конструктор. — Очень хорошо, что напомнили. Дверь должна… дверь должна… ну, что должна дверь?..