– Знаешь, что за наиболее похожий на тебя «портрет Черубины» Рыбка назначил солидный приз? Знаешь, что Черубиновское инкогнито должно сейчас храниться строже обычного? Знаешь, что все обитатели этой виллы находятся под постоянным прицелом фотоаппаратов? Знаешь, что массажистка обязательно где-то ляпнет, кого ежедневно видит в резиденции Черубины? Знаешь, что эту гражданку тут же начнут домогаться журналисты? Знаешь, что любое внимание с их стороны к Марине Бесфамильной вдвое увеличивает шансы прессы догадаться, кто есть Черубина? Знаешь…
– Да, да, да… – Всё это я знала. Но я знала больше. Я знала, что без нормального общения с людьми попросту сойду с ума. – Лиличка тоже ежедневно бывает здесь. Да и сама Марина-массажистка… Что ты завёлся? У меня от тебя голова уже дыбом…
– Значит так, если ты мне этот бунт не прекратишь, то сама станешь Мариной-массажисткой. Я тебя звездой сделал, я тебя и обратно отправлю…
– Что ты сделал?! – это было уже откровенное хамство, – Идеи общие, тексты мои, деньги Геннадия, а сделал звездой – ты! Великолепно… – я была не совсем справедлива. Артур действительно играл роль мозга «Русской красавицы». Подобрал меня, обессилевшую, никакими желаниями, кроме суицидальных бредней, не отягощенную, заразил идеей, заставил думать, организовал… Но «сделать многое» – это далеко не «сделать всё». И попрекать меня теперь этим многим, да ещё в таком тоне…
– Я понятно изложил свою просьбу? – вскинул одну бровь Артур. Весь его облик кричал о презрении. – Итак, не стоит никому здесь знать твоё настоящее имя. Облажалась один раз – прими к сведению и не повторяйся. Второй раз может оказаться роковым. Ещё не забыла, как вешалась от тоски в своей жалкой редакции?
Вешалась я вовсе не от тоски в редакции. Да и не вешалась, а совсем другое… Но это до Артура не доходит. Мою «Антологию смерти», о которой как-то сдуру я ему рассказала, он воспринял, как плод бытовой неустроенности и алкогольного опьянения. Осудил… и тут же превратил в орудие промоушна.
Кошмар! Я самым близким людям этого рассказать не смогла – слишком дорожу их мнением, и не хочу такие стыдности о себе рассказывать – а тут, по велению Артура, должна была разоткровенничаться на всю страну. И ещё и отвечать на вопросы в ток-шоу! Но я пошла на этот публичный симпозиум гинекологов духа. Я им всё рассказала и рассказываю…
– Эй, тётка! – он заметил, что я не слушаю, и решил заинтересовать, смягчив тон, – Что б больше никаких контактов с персоналом! Скажи спасибо, что я мораторий на остальных не накладываю. Этого твоего Пашеньку ещё терплю…Ты меня понимаешь?
Я налила ещё коньяка, и мысленно поклялась, что не оставлю этот унизительный разговор без ответного удара.
– Ты всё поняла? – безапелляционным тоном поставил точку в своей отповеди Артур.
– Я всё поняла.– ради будущих побед, сейчас можно и пойти на попятную, – Ты повёлся на своих секретных методах и способах безопасности. В каждой пальме у тебя по жучку, в каждой мысли – по камикадзе, мечтающему сорвать твою акцию. Ты – невменяем. Но… Простим тебе это. Согласна не называть здесь своего настоящего имени.
– То-то! – Артур сразу потух. Видимо, он не ожидал такой лёгкой победы и заготовил ещё целый мешок с методами давления и угрозами. Ему было жаль своих невостребованных гадостей. – Теперь, вот ещё что, – деловым тоном заговорил он, уткнувшись носом в записную книжку, – У тебя с завтрашнего дня по утрам занятия с балетмейстером.
– Почему утром? – капризно поинтересовалась я, и даже самой противно стало от такой стервозности. – На вечер денег не хватило? – намеренно вульгарно я растянула губы в улыбке. После проигрыша в диктатуре скрытности, мне страшно хотелось хоть в чём-то поддеть его. – Небось, все мои Черубиновские бабки тратишь на свои подслушивающие устройства?
Такого Артур от меня не ожидал. Он поднял голову, и по лицу проскользнуло выражение нормального человеческого удивления. Без привычной надменности, глаза его смотрелись значительно интереснее. Я подмигнула кокетливо. Пусть гадает, чего это я. Артур вдруг порывисто встал, с бешеным напором подскочил ко мне – на миг показалось, что сейчас он сорвётся и ударит, это меня даже насмешило, «надо же, до чего я его довела, домучила», – но он просто отставил в сторону бутылку коньяка.
– Ты совсем охренела от своего алкоголя! – беззлобно ругнулся он, восприняв мой наезд не как обвинение, а просто за полупьяный трёп, – Какие «твои бабки»? Ты что, хоть копейку тут заработала самостоятельно?
– А ты? Тогда почему распоряжаешься ими сам?
Артур не нашёлся что ответить, заботливо глянул, будто опасаясь за моё здоровье, покрутил пальцем у виска. Отошёл.
«Вот это я гоню!» – почти с гордостью подумала я, входя во вкус. Теперь понимаю Лиличку со всеми её закидонами: быть стервой оказалось приятно. На самом деле никто из нас троих – ни Рыбка, ни Артур, ни я – не заработал здесь ничего самостоятельно. Все были повязаны. Каждый делал своё…
Я демонстративно встала, отошла к окну и зябко передёрнула плечами. Пусть видит, до чего меня довёл. Пусть устыдится…
– И не ори на меня больше, – тихо сказала я, не оборачиваясь.
Гибкая спина звезды – обнажённая, потому что маечка на спине минимизировалась до двух скрещенных лямок – застыла у окна. Обломанными крыльями обиженно торчали лопатки.
Самым банальным образом они притягивала руки Артура. Он совсем растерялся от противоречивости своих чувств к Марине, как пугаются полярники, когда лёд между ног трещит и льдина, на которой они стоят, лопается на две, разъезжающиеся в разные стороны. Артур ненавидел беспутность звезды, и в то же время всё чаще думал о Марине, как о чём-то своём, неотъемлемом… Эти неимоверно отвлекало от работы и раздражало.
Звезда дулась и страдала из-за запрета на общение с массажисткой. «Нашла из-за чего мучаться! Подобно свинье, которая и в Сахаре грязь найдёт, Марина где угодно отыщет себе повод для страданий», – подлил масла своему всепрезрению Артур. Это не помогло.
– Ты истеричка, и мне хочется тебя успокоить. Может, даже погладить… – признался он, – Но это не по-человечески. Жалость унижает.
– Нет, Артур! Унижает безжалостность… – Марина резко развернулась и сверкнула глазищами. Ей захотелось вдруг привязать его. Пусть подчинится. Пусть стонет, как в «облаке в штанах» Маяковский: «Мария – дай!». Ей захотелось… – Гладь!
Артур зажмурился, как от яркого света. Дурным калейдоскопом в Марининых глазах притаились разноцветные кристаллики с рваными кромками. Каждый из них пульсировал. Не баба – напасть.
– Ну, ладно, – Артур взял себя в руки, встал нарочито равнодушно, подошёл к окну. Поднял неуверенную ладонь. Марина усмехнулась, не шевелясь: «Ладно? Ну, ну!»
Артур тяжело опустил руку себе на затылок и задумчиво почесал его.
– Вот и вся любовь, – невесть зачем, сказал он, рассмеявшись.
Любой накал эти двое умели обернуть абсурдом. За долгие полгода плотного контакта у них не было ни одной попытки стать любовниками. «В нашей ситуации всё настолько подготовлено для интима, что поддаться этому было бы глупо», – думала звезда с досадой от того, что такие красивые обстоятельства создаются с такими ненужными партнёрами. Артур же глупости в сближении не усматривал, но видел там стратегическую ошибку: «Марина тогда совсем обнаглеет и влиять на неё станет невозможно».
В дверь постучали и на пороге, не дождавшись даже ответа на стук, выросла круглая Рыбкина туша.
– Надеюсь, помешал, как обычно? – залоснился официальными улыбками он, – У нас интервью через два часа, а вы ещё ни в зуб ногой. Давай, Артур, зайди ко мне сейчас. обмозгуем текучку, а потом на интервью поедем. Вопросы?
– Э-х-мм, – неопределённо покосился на меня Артур, подсказывая.
– А, да, забыл совсем, – Рыбка бодро обернулся ко мне, – Ты, Мариночка, тоже заходи на совещание. Милости прошу. Всегда рад, – потом Рыбка снова зыркнул на Артура, – Что ещё я должен сказать? В попку никого целовать не надо?! – после этого он круто развернулся и ушёл к себе.
– Что это было? – звезда попросту оторопела и не знала, как реагировать.
– Это мы с Лиличкой провели воспитательную работу и настояли, чтобы Рыбка пригласил тебя на совещание… – не менее Марининого обалдевший Артур неподвижно уставился на захлопнувшуюся за Рыбкой дверь.
– Он что меня ненавидит? – звезда невольно искала защиты в главном своём враге.
– Нет, – уверено защитил Артур, – Просто похоже, мы переборщили, уговаривая его официально, вежливо, радушно, дружески и лично, пригласить тебя… Рыбка не слишком хорошо переносит, когда его вынуждают к чему-то…
Рыбка – это остаток от данного звездой давнего прозвища. Раньше Геннадий – продюсер и финансист «Русской красавицы» – был Золотой Рыбкой. Всё потому, что, судя по опыту звезды и рассказам Артура, любил понтоваться исполнениями желаний.
– Уважил, старик! – говорил он кому-то, приглянувшемуся, – Проси, что хошь… Не поскуплюсь…
Возможность «не скупиться» Рыбка имел, потому как, помимо всего прочего, был совладельцем одного из крупнейших в стране операторов мобильной связи. Это существенно влияло на качество жизни Лилички – обожаемой Рыбкиной пассии и мучительницы. Это позволяло оплачивать первые шаги бредовых начинаний «Русской красавицы». Это доставляло самому Рыбке кучу головной боли и нервотрёпки. Это надолго выдёргивало его из компании, и звезда постоянно находилась под опекой одного Артура.
– Если так пойдёт и дальше, – наблюдала за этой парой Лиличка, – они или перетрахаются или перегрызут друг другу глотки. Ты б как-то учитывал этот момент, – советовала она Рыбке, а потом пересказывала Марине, как Рыбка лишь отмахивался в ответ и говорил, что Артур шашни на работе заводить не станет… Кажется, Лиличке в последнее время доставляло удовольствие приносить звезде какие-нибудь неутешительные новости и следить за реакцией.
– У меня две новости, – начал Рыбка, созвав всех в свой как обычно полутёмный кабинет.