— Нет.
— О чем вы говорили с Джоном во время прогулки?
— На отвлеченные темы. Как бы между прочим я решила сыграть на его самолюбии. Сказала, что нам обоим, видимо, не доверяют. Он рассмеялся в ответ и объявил, что для него не секрет, чем кончится беседа шефов. Все решено заранее и останется, как и прежде, только немцам услуги американцев придется оплачивать дороже.
— На обратном пути господин Макс не говорил, чем завершилось совещание?
— Нет. Он все время молчал, только перед выходом из самолета заговорил. Поблагодарил за работу.
Штольц улыбнулся:
— У Макса скверный характер. Ему трудно угодить. Он с самого начала был против вашей кандидатуры. Я, честно говоря, боялся, сумеете ли вы ему понравиться. Если он вас поблагодарил — значит было сделано все от вас зависящее.
Штольц поднялся.
— Спасибо, Эльза. Теперь в верхах Макс даст вам высокую оценку. Если не сильно устали, я хотел бы, чтобы вы присутствовали при одном допросе.
— Господин штандартенфюрер, я чувствую себя отлично. Разрешите задать один вопрос?
— Слушаю.
— Мне не ясно — ведь для допросов существует гестапо. Почему этим занимается наш отдел?
— А вы представьте себе на минуту такую картину. Вы охотитесь на зверя. Гоняетесь за ним, следите, не досыпаете. Наконец с большим трудом убили. А потом отдаете добычу кому–то, ничего не получив за нее? Может такое быть?
— Вряд ли.
— Вот так и в нашей работе. Разведка и контрразведка тесно переплетаются между собой. Позже, получив нужные сведения, мы передаем этих людей гестапо. Не передаем лишь в том случае, если люди начинают работать на нас, если они представляют для нас определенную ценность. Понятно?
— Да, разумеется.
— Эльза, о вашем путешествии никому ни слова. Во многих ведомствах рейха есть своя разведка и контрразведка. Даже Риббентроп их не имеет. Поэтому, где вы были и чем занимались, никто не должен знать. Даже Крамер.
— Хорошо.
— А теперь пошли. Крамер уже начал допрос.
Обычно допросы проводились в подвальном помещении, чтобы не водить арестованных по всему управлению. Эльзу не покидала мысль, с какой целью Штольц пригласил ее на допрос какой–то Стенли.
Остановились у комнаты с открытой дверью. Эльза увидела необычное оборудование комнаты. Здесь находились лейтенант Гардекопф и его подручный — здоровенный детина. Штольц кивнул в их сторону.
— Это наша знаменитая «Мелодия» с ее хозяином. У Гардекопфа говорят и мертвые.
За столом сидел Крамер, напротив — миловидная белокурая женщина лет двадцати четырех. Увидев Штольца, Крамер вскочил, вытянулся.
— Ну как? — спросил штандартенфюрер.
— Или действительно ничего не знает о резиденте, или юлит. А вот Мартина и Алана Дейса узнала по фотографиям.
Штольц пристально смотрел на арестованную. Та, прижавшись к спинке стула, чуть жмурилась от яркого света лампы, направленной на нее. Особого волнения не было заметно, на лице — обреченность человека, готового ко всему.
— Ты представляешь, что тебя ожидает за шпионаж? — задал вопрос Штольц.
— Концлагерь, — угрюмо бросила женщина.
— Кто знает, кто знает… Может случиться, что ты умрешь под пытками. А это подобие ада. Ты готова к этому?
Женщина промолчала.
— Там тебя, красавица, уже ждут двое. По секрету, они — садисты. Ганс, проведи ее к Гардекопфу, пусть покажет свои машинки и объяснит их назначение. Если это не произведет впечатления, оставь ее там. Подождем: пока поумнеет.
— Вставай, — глухим, надтреснутым голосом приказал Крамер.
Стенли, тяжело переставляя ноги, словно на них висели пудовые гири, вышла из комнаты.
— Разве не мог Крамер начать допрос без лишних сентиментов? — спросила Эльза Штольца.
— Допрос — искусство, фрау. Чем больше контрастов, тем лучше результат. Сейчас, когда Гардекопф рассказывает ей назначение каждого хитрого предмета, смакуя и ухмыляясь, у нее дрожит каждый нерв. А наш лейтенант любит работать с женщинами. Это его месть прекрасному полу. Его никто не любил, а только презирали и ненавидели.
— А если она во всем признается, ее не отдадут Гардекопфу?
— Думаю, нет.
— Кто эта женщина?
— Агент американской разведки. Работала с Мартином и Аланом Дейсом. Их уже нет в живых. Остался резидент и, возможно, кое–кто еще, так как в покушении на Алана Дейса участвовали два человека. Можем ли мы быть гуманными, когда американские шпионы разгуливают по Берлину?
— Нет, господин штандартенфюрер.
— Но я заметил, тебе не нравится стиль допросов, который мы избрали, чтобы развязать ей язык.
— Все это незнакомо мне. Я не работала в контрразведке. Видимо, я плохой разведчик, еслп вам показалось, что допрос с участием Гардекопфа мне не по душе.
— Ты можешь предложить что–то более эффективное?
— Не знаю. Концлагерь — та же могила, мучительная смерть.
— Но ведь ты — тоже женщина… Работала в далекой России, рисковала жизнью, ходила на острие бритвы.
— У меня иная судьба. К разведке меня с детства готовил отец.
Штольц испытующе посмотрел Эльзе в глаза.
— Я понял тебя. Первый раз перенести трудно. Не выдерживали люди и покрепче. Мне самому эта траурная музыка не приносит радости. Но другого пути у нас нет.
В комнату вошла Стенли, а за ней Крамер. Американка была бледна, губы ее дрожали. Она растерянно озиралась, переминаясь с ноги на ногу.
— А ну–ка, садись, — жестко приказал Крамер.
Она невидимым взглядом окинула комнату, боязливо села на стул.
— Я все расскажу, только не посылайте меня в ту страшную комнату.
И начала глухим дрожащим голосом:
— В нашу группу входило шесть человек: Мартин, Алан Дейс, Фред Стоун, Джон Форд, Джек Корн и я. Печальный конец первых двух вам известен. В начале года куда–то исчез Фред Стоун. На свободе остались резидент Джек Корн и Джон Форд…
— А дальше что? Рассказывай все. Потом мы решим, что с тобой делать. Эльза, вы идете со мной или будете помогать Крамеру?
— Не знаю. Я не помещаю?
— Оставайтесь, Эльза. Я прокручу допрос на пленку.
— Хорошо, Мешать вам не буду.
Эльза прислонилась к спинке дивана, обтянутого искусственной кожей, и стала внимательно слушать диалог между Крамером и Стенли.
Ей было жаль разведчицу. Молодая, обаятельная женщина. Когда немцы взяли Мартина и Алана Дейса, ее нужно было срочно вывезти из Германии или глубоко законспирировать. Резидент этого не сделал. Теперь такие специалисты, как Крамер, выжмут из нее все. У резидента спастись шансов почти нет, но Крамер почему–то молчит о нем. Его интересуют контакты разведчиков с другими.
Вдруг Эльза внутренне напряглась. На очередной вопрос Крамера Стенли ответила, что последнее время Мартин находился в близком знакомстве со служанкой японца Манодзи. Крамер придал этому серьезное значение:
— Не могла ли эта женщина быть ширмой при встречах Мартина с японцем?
— Нет, она очень боялась, что лишится работы, если хозяин узнает о ее связи с Мартином. У этих косоглазых нравственные понятия расходятся с нашими.
— Чем кончилась вся эта история?
— Когда погиб Мартин, я долго не навещала служанку, пока она сама не пришла ко мне. По распоряжению резидента я сообщила ей, что Мартин погиб и что немного позже с ней свяжутся его друзья — антифашисты. Она пообещала помогать, чем сможет.
— А японец не мог быть связан с Мартином или другими вашими людьми?
— Думаю, нет. Я знакома с его делом.
— Вспомните его подробнее.
— Фашизм считает неизбежностью. Очень жаден. Совершенно равнодушен к женщинам. Японская борьба для него больше, чем профессия. Это — его культ.
— Как вы считаете, способен он работать на японскую разведку?
— Мы за ним долго и внимательно следили. Нас интересовала его клиентура. Ничего, кроме слежки ваших сотрудников, не установили.
Эти слова сжали Эльзу, как пружину. Она не надеялась услышать такое.
— Эльза, вы слышали? — обратился к ней Крамер.
— Манодзи — ваш личный друг, Ганс, ведь вы познакомили меня с ним. Я не очень стану возражать, если он окажется в комнате напротив. Я не большой специалист по допросам, но не пойму, почему вы, опытный контрразведчик, не берете резидента.
— Резидент обложен. Ему не уйти. Во всяком случае, живым. Меня заинтересовала служанка Манодзи. Вы ведь часто с ней встречались, ничего не заметили?
— Я не обращала внимания на нее.
— Вы не могли бы завтра продолжить занятия с Манодзи?
— Ганс, не кажется ли вам, что согласиться на такое предложение было бы большой оплошностью?
— Это не предложение, обер–лейтенант. Это — приказ, который утвердит шеф.
— Но пока, до приказа, я в эту игру не включаюсь, при всем уважении к вам.
— Продолжайте допрос, я скоро вернусь.
Крамер вышел. Эльза заняла его место.
— Когда Мартин познакомился со служанкой японца?
— Около двух лет назад.
— Она добывала какую–то ценную информацию от клиентов Манодзи?
— Почти нет. Мартин не хотел рисковать. У него были другие планы — через нее он хотел выйти на Манодзи.
— Каким образом?
— По–разному. Даже меня подсылали на курсы к нему, Но он борьбу предпочитает другим занятиям.
— Интересно, что же вы предприняли?
— Объявила, что плачу вдвое больше, если он разрешит мне быть в одних мини–плавках. Манодзи согласился. Несколько резких движений — и я осталась вообще без одежды.
— И что же японец?
— Осмотрел обрывки одежды, а потом заявил: «Японская борьба существует тысячелетия, и за это время люди подобрали одежду, которую начинающим менять не следует». Ну а то, что я стою обнаженная и мы лишь вдвоем, не вызвало никакой реакции. Он только спросил: дать одежду или занятия на сегодня отложим. Больше я не приходила.
Зашел Крамер.
— Обер–лейтенант, шеф просит вас к себе.
Эльза молча поднялась со стула.
В приемной секретарь остановил ее:
— Разрешите ваш «вальтер».
Эльза молча вынула пистолет из кобуры и подала секретарю. В кабинете вскинула руку для приветствия.