тлелось в его зрительной памяти. И все же перед ним сидел тот самый «власовец», которого он испытывал на благонадежность. С одним никак не мог смириться гауптман: внешней простоватости писаря не соответствовал обнаруженный им ум, редкая сообразительность. Мало того, что он сумел отыскать след, так еще и шел по нему, как настоящий следопыт. Шеф не случайно придал его личности такой большой вес — советского подполковника.
Под конец рассказа писарь описал встречу в лесу с тяжелораненым полицаем. Трынька и тут сработал грубо — провалив операцию, он еще оставил в живых ее участника. Парень выболтал все хотя бы из чувства мести.
— Ложь! Это ложь! — вскочил вдруг протрезвевший Трынька. — Я же стрелял ему и в сердце, и в голову.
— Молчать! — гаркнул на него Шустер, выходя из себя. — Не умеете работать! Самогон доставать научились, а вот данных о противнике от вас не дождешься.
— Данные — не самогон, — пробурчал себе под нос полицай.
— Господин гауптман, — воспользовавшись паузой, обратился Борцов, — прикажите Трыньке вернуть нам оружие. Мой пистолет «ТТ» и револьвер Ганса Деффера… А то нехорошо получается. Мы тут у вас как пленные.
— Вернуть оружие еще успеем, — Шустер понемногу остывал. — А вот поесть вам пора. Да и для настроения, при желании, можно. Надеюсь, самогон не весь вылакали?
— Так точно, не весь, — поспешил заверить Трынька. — Ще трошки есть.
— Пойдите, распорядитесь… Еду подать сюда… На троих.
Трынька резво поднялся с пола, отряхнулся и, нашарив носком сапога ступеньки, выбрался из землянки.
Постепенно установилось затишье. Шустеру говорить не хотелось — он конечно же был потрясен. Как ни выкручивался, а все-таки приперли к стенке. Улики соответствовали действительности. И хутор, и парашютист, и перестрелка с пограничниками возле автобуса, и провалившаяся операция «конвой» — все было. В общем, цепочка получилась прочной, не разорвешь. Этак, чего доброго, по следу могли и чекисты прийти.
Черт знает что, конспиратор называется. За это следовало бы спросить, но с кого? С пьяного полицая? С себя самого? Впрочем, стоит ли так казниться. Есть же и обстоятельства, смягчающие вину. Прежде чем напасть на след, радист и писарь располагали информацией из первых рук. Могли бы они без предварительных данных добраться до цели? — мысленно спрашивал себя Шустер.
Так, логично рассуждая, он постепенно успокоил себя. Возобновив разговор с гостями, стал жаловаться — как тяжело ему здесь.
— Места тут, сами видите, какие. Укрыться еще можно, но работать тошно. Каждая вылазка за пределы базы сопряжена с риском. И все же сумели кое-что выведать. Присмотрели действующие мосты, железнодорожные станции. Можно было бы поднять их на воздух, но нет взрывчатки. Правда, шеф обещает, — тут Шустер замялся, не зная, говорить ли об ожидаемом в эту ночь бомбардировщике. Впрочем, почему бы и нет, новость приятная, тем более что подозрений гости уже не вызывают.
— В полночь, — начал он, осмелев, — мне доставят крайне необходимые грузы. Сбросят их с парашютами. Есть тут за болотом просторная поляна. Разложим костер, чтобы летчики видели, куда сбрасывать. Нужен и живой груз, да шеф что-то не обещает. Раздобрился только на одного радиста, да и то…
Тут Шустер прикусил язык, сообразив, что рассказывать о каком-то сомнительном радисте не следует. Помолчав, он круто сменил тему разговора.
— Опираюсь на собственные силы, так как народец вокруг ненадежный. Завидел какого мужика, уходи подальше. Мой девиз — никому здесь не верить. Человек по своей природе лжив, он лжет не только другому, но и самому себе. Исключений нет. Я тоже умею лгать. Не желаю лишь одного — чтобы мне лгали. В обмен на ложь я хочу получать только правду. Чистую.
— А что, господин гауптман, лучше, — поинтересовался Борцов, — ложь или хитрость?
— Не вижу никакой разницы! — отрезал гауптман. — Философствуете, писарь. Этой штукой нам следовало заниматься раньше, до войны… Шопенгауэр, Ницше и прочие. Вот и узнали бы душу русских, те ее струны, на которых можно было бы лучше сыграть.
— Но на какой-то струне все же абвер играл?
— Вы что, до сих пор не поняли? Русский человек уязвим, он чересчур доверчив. Мы на этом и строили свою тактику. И, знаете, неплохо получается.
Тут Шустер осекся, поняв, что его опять занесло. Писарь-то русский! И тут же сменил тему.
— Впрочем, пока нам принесут еду, давайте поговорим о деле. Ваши ближайшие планы?
— Выйти на связь с шефом, доложить о своем прибытии. Да вот случилась беда — перегорела лампа. Ваш радист не выручит?
— Думаю, лампа у него найдется, человек он запасливый. Но сейчас на задании.
«Значит, связи с шефом до конца операции у них не будет. Это хорошо», — отметил про себя Борцов.
— Трынька покажет вам мое хозяйство, — неожиданно для гостей кстати предложил гауптман. — Побываете и на площадке, куда сбросят груз. Осветим ее костром.
— А почему только одним? — удивился Борцов. — Так скупо? Надо бы обозначить ее по всем углам, чтоб грузы не упали в болото.
Шустер задумался.
— Можно и так, — не сразу, но он все же согласился. — Сухостоя тут на все четыре хватит.
Под вечер, после хорошего застолья, разомлевший и раздобревший гауптман вернул гостям оружие и рацию, которой по-прежнему недоставало одной лампы. Выход нашел Деффер. Он конечно же хитрил, лампа у него была заранее припрятана.
А Шустера всерьез обеспокоило отсутствие собственного радиста. Конечно, его теперь может заменить Деффер, но эта замена забот не снимала. Во-первых, дошла ли до шефа вчерашняя шифровка, дававшая «добро» на прилет бомбардировщика. А во-вторых, где же все-таки радист? Если подорвался на мине, это еще полбеды, а если угодил в чьи-то руки? По лицу Шустера нет-нет да и пробегала тень нарастающей тревоги. Между тем Деффер ни на минуту не забывал о своих обязанностях. Неподалеку от землянки высмотрел укромный уголок и, едва стемнело, незаметно пристроил там рацию. И четверти часа ему хватило, чтобы связаться с Демшиной и отстучать распоряжения Борцова.
Ближе к полуночи Шустер выстроил под деревьями свои наличные силы. Немцев и полицаев он разбил на четыре группы и приказал Трыньке вести всех на поляну. Вскоре за болотом, слева от Волчьей тропы, взметнулись огненные столбы, рассыпая вокруг себя золотистые брызги искр. Шустер любовался ими, стоя у землянки и словно забыв о писаре и радисте, находившихся рядом.
Ровно в полночь в небе, усеянном мерцающими звездами, возникло нудное, прерывистое гудение. Гауптман вслушивался в него долго и напряженно и наконец воскликнул с восторгом: «Гут! Гут!» Он собрался прокричать еще что-то, но в это время за болотом воздух прочертили несколько автоматных очередей. В наступившей затем тишине у всех костров резко и требовательно зазвучали громкие голоса. Разобрать невозможно было ни единого слова, расстояние дробило и глушило звуки.
— Что там? Что произошло? — тревожно и вместе с тем раздраженно воскликнул гауптман. — Кто стрелял?
С минуту он стоял в каком-то оцепенении и вдруг сорвался бежать туда, к кострам, но Борцов и Деффер успели преградить ему путь.
— Измена! — заорал он, хватаясь за кобуру. — Расстреляю! Всех!
В то же мгновение его рука оказалась заломленной за спину. Шустер дергался и дрожал, бессильный что-либо предпринять.
— Гауптман, не делайте глупостей, — негромко, но внятно произнес Павел Николаевич. — Разве вам не ясно, что произошло? Вы же кадровый разведчик…
Варткес ТевекелянРЕКЛАМНОЕ БЮРО ГОСПОДИНА КОЧЕКА
1
Ранней весной 1931 года из порта Пирей вышел небольшой пароход под греческим флагом, совершавший регулярные рейсы между Балканами и южным берегом Франции. Единственными пассажирами на его борту была супружеская чета из Чехословацкой республики. Молодые люди продолжали свадебное путешествие по Европе. Около месяца они прожили в Швейцарии. Потом побывали на земле древней Эллады — осмотрели бессмертные развалины Парфенона, восхищаясь гением народа, много давшего человечеству во всех отраслях искусства и науки, полюбовались пламенной синевой моря, окаймляющего берега Греции, и теперь ехали во Францию.
К вечеру подул крепкий норд-ост, началась качка. Огромные волны играли пароходом, как щепкой.
В отличие от своей жены, муж не страдал морской болезнью. И когда она, вконец измотанная, задремала в каюте второго класса, он поднялся на палубу, сел на скамью и с интересом стал наблюдать, как беснуется море.
Волны с ревом обрушивались на палубу, а потом, шипя и пенясь, скатывались с нее. Свинцовое небо то и дело прорезали молнии, грохотал гром.
Поеживаясь от холодных соленых брызг, молодой человек задумчиво смотрел вдаль. Проходивший мимо матрос крикнул ему по-французски:
— Смотрите, мсье, как бы вас не смыло за борт!..
«Ну уж нет, не для того я исколесил столько стран, чтобы на пороге к цели очутиться за бортом!» — подумал, усмехнувшись, молодой человек и в ту же минуту ясно представил себе, как он входит в кабинет своего начальника. Тот встает из-за большого стола, идет к нему навстречу и, пожимая руку, спрашивает:
— Как самочувствие, товарищ Василий?
— Отличное, — бодро отвечает он.
— Прекрасно! Значит, пора браться за новую работу. За трудную, интересную, а главное — очень нужную работу…
— Я как пионер — всегда готов!
Худое, усталое лицо начальника на мгновение смягчает улыбка.
— Сядем сюда, — он указывает на кожаный диван у стены. — Слушайте меня внимательно. Первоочередная задача — найти надежное прикрытие и, как говорят актеры, войти в роль. Когда справитесь с этим и пустите корни в стране, где вам предстоит работать, только тогда возьметесь за дело, ради которого едете. Только тогда!.. Вы отправляетесь за границу с единственной целью: быть в курсе всех событий, связанных с фашистской опасностью. Для вас, конечно, не новость, что правящие круги некоторых капиталистических стран настолько ослеплены ненавистью к Советскому Союзу, что не замечают, вернее, не желают замечать тучи, собирающиеся над Европой. Больше того, своей близорукой политикой они вольно или невольно помогают фашистским молодчикам, рассчитывая, что в конечном итоге сумеют направить фашистскую агрессию против нас…