Весь следующий день они колесили по округе. Несмотря на то, что уже наступила осень, день выдался очень жаркий, и к полудню Миллер приказала шоферу откинуть верх машины. Проехали небольшую деревушку — километрах в пятнадцати от города. Сразу за околицей наткнулись на колонну пленных, которую конвоировали эсэсовцы с собаками. Фосс, сидевший подле водителя, посигналил. Конвоиры, увидев автомобиль с офицерами, стали окриками и пинками сгонять пленных на обочину. Сердце Эльзы сжималось от сострадания, когда она смотрела на изможденных, грязных и небритых бойцов в оборванной форме, на их серые, отрешенные лица.
Автомобиль медленно проплыл мимо остановившейся колонны. Эльза всматривалась, встречаясь с невидящими глазами пленных. «Дорогие мои, как же вы сюда попали?! На муки, которые хуже, чем смерть…» Внезапно ее прожгли глаза одного из пленных. Не отрешенность — ненависть, связанную с болью, прочла в них Эльза. Такую ненависть, что женщина невольно вздрогнула. И вдруг… словно током пронзило ее: как он похож на мужа! Он отвернулся, видимо, сдерживая себя. А через секунду его фигура затерялась среди других. Эльза на миг закрыла глаза, и воображение вернуло ей только что увиденный образ. Потемневшее лицо искажено злобой. Да, несомненно, это ее Иван! Но как он мог сюда попасть, если служил на Дальнем Востоке? Впрочем, война распоряжается судьбами людей по–своему…
Машина вырвалась вперед. Эльза сидела прямая, суровая, неприступно–холодная, а внутри у нее все трепетало… И только испарина, выступившая на лбу, выдавала огромное напряжение.
…До самой гостиницы она не проронила и слова. Уже на месте, справившись с собой, подозвала Гардекопфа:
— Вы устали, но мы солдаты. Возвращайтесь к колонне пленных, которых мы обогнали. Узнайте, куда их ведут. Думаю, это будет быстрее, чем наводить справки обычным путем. Доложите потом мне. Это важно.
Гардекопф развернул машину. Миллер прошла в номер. Переоделась, взяла полотенце, мыло и отправилась в душ. Холодные, колючие струи воды придали ей силы, сняли напряжение…
В воскресенье все подчиненные собрались у Гардекопфа. По двое — сотрудник абвера и прикрепленный к нему помощник из СД — заходили для отчета в кабинет Эльзы Миллер. Сведения, собранные ими, превзошли все ожидания! В первый же выезд в свои зоны команда Эльзы завербовала восемнадцать человек из числа полицаев и других фашистских прихвостней. Карьеризм и зависть, царящие в «непобедимом» вермахте, помогли выявить ряд офицеров, неблагонадежность которых подтверждалась свидетельскими показаниями и объяснительными записками, а короче говоря — доносами. Список неблагонадежных занял две страницы. Конечно, эти данные нуждались в перепроверке, но Миллер чувствовала: и Штольц, и шеф будут довольны. Кроме того, Фосс добыл сведения, которые особенно заинтересовали Эльзу. Ей, по распоряжению Центра, нужно было посетить один из закрытых районов, а информация Фосса давала для этого хороший повод.
В первой половине дня Эльза обрабатывала поступившие материалы. Подчиненных, кроме Гардекопфа, отпустила отдыхать, а сама продолжала работать. К обеду подготовила материалы и для Штольца, и для Центра.
Перед уходом на службу Эльза оставила на столе немного денег — знак для горничной, что сегодня она потребуется. Сведения для Центра спрятала во внутренний карман мундира. Гардекопфу вручила солидный пакет для отправки в Берлин. В это время дверь кабинета без стука распахнулась, и Эльза увидела Венкеля и Гейнца. Улыбнулась гостям, пригласила садиться.
— Вы сейчас на обед, фрау?
— Угадали. Подождете меня?
— Разумеется!
В коридоре гостиницы Эльзу ждала связная: влажной тряпкой протирала двери. Миллер миновала ее, слегка кивнув головой. Через минуту горничная постучала: «Разрешите? Я заберу свои щетки и миску…» Эльза вынула из кармана документы:
— Срочно отправьте! Передайте: прибыл новый начальник местного отделения службы безопасности оберштурмбанфюрер Гейнц. Да, завтра меня не будет. Вернусь — держите связь наготове…
Венкель, Гейнц и Эльза, переговариваясь, неторопливо шагали к ресторану. В зале Гейнц придирчиво осмотрелся.
— Неплохо, пожалуй…
Облюбовали уютный столик.
— Вы уже знакомы со здешней кухней? — спросил Гейнц.
— Конечно.
— Тогда доверяю вашему вкусу, — улыбнулся Гейнц.
— Попробую угодить, — в тон ему ответила Эльза, подзывая взглядом расторопного хозяина.
Через несколько минут официантки накрыли стол всевозможными холодными закусками и напитками. Самый придирчивый и капризный гурман не нашел бы изъяна в сервировке и подборе блюд. Но обедали недолго.
По дороге на службу Гейнц взял Эльзу под руку.
— Вы уделите мне пару минут?
— Мое время в вашем распоряжении, — согласилась Миллер.
— Это действительно не отвлечет вас… Венкель, вы свободны.
Гейнц пригласил Миллер в знакомый ей кабинет начальника СД.
— Садитесь, Эльза, — он гостеприимно пододвинул ей кресло. — Я еще, как видите, обжиться здесь не успел. Но это не помешает беседе. Вы уже ознакомились с обстановкой. Каково ваше мнение?
— О мертвых не говорят плохо, но ошибки и упущения были как у Зайлера, так и у Крегера. Они не потрудились позаботиться даже о собственной безопасности! Это — главное. Но вообще, на мой взгляд, этот район относительно спокойный. Здесь служить можно…
— Даже так… — задумался начальник СД.
Поговорили о знакомых. Гейнц с интересом выслушал комментарии Эльзы на темы здешней жизни, потом поболтали о берлинских новостях и погоде. Расстались довольные друг другом.
Завтра с утра предстояла поездка по маршруту, переданному Центром. Вместо себя Эльза оставляла Гартмана, Гардекопф и Фосс отправлялись с ней.
Конечно, перед дальней дорогой необходимо отдохнуть. Но сон не шел: снова и снова перед глазами возникала колонна военнопленных, и сердце останавливалось, и вновь она, словно наяву, встречала полный ужаса и ненависти взгляд родных глаз…
В поселке, на площади, их еще раз пересчитали. Получилось семьдесят. Трем человекам по дороге удалось скрыться в лесу, но многих, очень многих застрелили «при попытке к бегству» — они остались лежать на обочинах и в кювете… Всех солдат и офицеров загнали в покосившуюся, ветхую конюшню.
До войны в поселке размещался один из старейшин конных заводов страны. Гостей и специалистов привлекал конезавод окрасом местной породы: не обычным вороным, а каким–то иссиня–черным. Грациозные кони с точеной шеей и легкой, но мощной грудью считались гордостью края.
Когда началась война, лошадей не успели вывезти, не до них было, и только часть табуна угнали с собой отступающие. Немцы, появившись в округе, тотчас бросились на розыски оставшихся лошадей. К офицеру привели проживавшего поблизости старика.
— Где лошади? — через переводчика спросил у деда офицер.
— Вывезли красноармейцы, а куда — мы того не ведаем, — отвечал старик.
— Я спрашиваю, где «вороной табун»?
— Да кто знает! Не пригоняли вроде табуна с дальних пастбищ…
— Если станет известно что–нибудь, мигом беги к начальнику. Понял?
— Понял: бежать и докладывать. А то как? — пряча усмешку, поклонился старик.
С первых дней на оккупированной земле Зайлер интересовался «вороным табуном», но дальше расспросов дело у него не продвинулось. Табун исчез…
Последнего из пленных втолкнули в конюшню, заперли дверь. Выставили у входа охрану. Пленные сгребали сено, укладывались спать.
— Иван! Артиллерист Иван! Где ты запропастился? — послышался в темноте чей–то могучий голос.
— Тише, чего орешь? Хочешь, чтобы из автоматов по двери шарахнули? — остановил крикуна кто–то, такой же неразличимый во тьме.
— Михей, я здесь, иди по правой стороне, я немного соломы собрал, — откликнулся спокойный голос.
Спотыкаясь о чужие ноги, сопровождаемый чертыханиями, Михей пробрался к артиллеристу. Сбросил шинель на зашуршавшую солому, расстелил, чтобы можно было лечь обоим, и прошептал:
— Ложись рядом, будет теплее, а то по ночам уже холодно.
Иван Петренко последовал совету.
— Ну как? — тихо спросил товарища.
— Плохи наши дела. Стены крепки — кирпичная кладка. Нужен инструмент. Руками подкопа не сделаешь…
— Людей бы подобрать, да сразу… но после такой дороги… Спи, утром осмотримся.
— Что–то ты, Иван, хмурый. Приболел? Аль духом пал?
— Голова болит. Спи, мне говорить трудно, — схитрил капитан, желая прекратить разговор.
Сам он заснуть не мог. Перед глазами — лицо жены. Она — жива. Это главное. Мучило другое. Страшная мысль не укладывалась в голове: «Лиза — предатель?» Нет, это невозможно. Комсомолка, человек честный, открытый. Они так любили друг друга… Нет, если б даже в мелочи оступилась когда–то — рассказала бы ему обо всем… Нет. Не может этого быть!..
Но что же произошло? Ведь ему написали, что она утонула. Почему Лиза в офицерской форме? Переводчикам офицерского звания не присваивают. Значит… Сердце протестовало, Иван искал оправданий, но не находил. Как могло случиться, что Лиза оказалась в стане врагов? А может, он ошибся? Может, эта немка просто очень похожа на его Лизу?!
Нет, то была она, его жена. Когда они встретились взглядами, лицо ее побледнело. Несомненно, Лиза тоже узнала его!.. И все же внешне она осталась равнодушной и спокойной. Предательница… Как пережить такой удар судьбы?!.
…Получив телеграмму о внезапной смерти жены, он держался стойко. Всю свою любовь перенес на сына. И вот «утопленница» ожила. Теперь ему предстояло еще раз выстоять.
Иван никому не рассказал о случившемся. Он решил любой ценой вырваться из плена, узнать правду и только тогда привести в исполнение приговор…
«Это я, я виноват, — терзался он. — После свадьбы нужно было забрать Лизу с собой на Дальний Восток».
Вспомнились последние дни перед отъездом в часть: Лиза ходила грустная, и ему никак не удавалось развеселить ее. Расстроенная, она избегала его расспросов. Уже на перроне вдруг промолвила: