— Что б ни случилось, Ваня, помни, я всегда буду любить тебя! И верь мне. Всегда!
Тогда Петренко не придал ее словам значения, а сейчас они внезапно обрели некий скрытый смысл.
…Война застала капитана Петренко почти у родного дома. Он ехал в отпуск к сыну, но увидеться с ним не успел. Наступление немцев сломало все планы. Оставалось всего несколько часов пути. Когда поезд дернулся, по коридору застучали каблуки патруля и всех военнослужащих попросили освободить вагон. Никто из пассажиров и не подозревал, что началась война с фашистской Германией.
Комендант железнодорожного вокзала, просмотрев документы капитана, направил его в артиллерийский полк, уходящий на фронт. И уже на следующий день полк сражался с фашистами. Петренко был назначен командиром дивизиона 76–миллиметровых пушек. Вскоре связь дивизиона со штабом прервалась. Разведка приносила самые противоречивые данные о нахождении противника. Враг появлялся в самых неожиданных местах, бои завязывались на случайных огневых позициях. Все это привело к тому, что уже через неделю полк, а вернее то, что от него осталось после неравных боев, попал в окружение.
Командир полка приказал капитану Петренко выходить со своим дивизионом самостоятельно. Две недели пробивались они через фашистские тылы. В пути пополнились людьми и техникой из других подразделений. Наконец вышли–таки к своим, на Оржицкую переправу.
По мосту непрерывным потоком текли отступающие части. Руководил переправой небритый, с воспаленными глазами военный в звании комбрига. Петренко получил от него указания и побежал готовить своих бойцов. В это время шум, лязг и гам переправы перекрыл появившийся в небе немецкий разведывательный самолет. Посыльный вернул капитана обратно.
— Товарищи командиры, — говорил комбриг, часто моргая красными веками, — нас засекла «рама». Думаю, на переправу нам остается около получаса. Надо спешить. Бросайте все лишнее! Саперам подготовить мост к взрыву! Вы, товарищ майор, расставьте направляющих по всей переправе — чтоб ни малейшей пробки не было!
Капитану Петренко майор выделил пятнадцать метров моста у самого начала переправы. Минут десять все шло нормально, пока между бревнами не затиснуло колесо повозки со снарядами. Иван кинулся на выручку:
— Выпрягай лошадей! Навались разом!
Когда повозка скатилась с моста, капитан, еще не отдышавшись как следует, спросил ездового:
— Часть–то ваша где?
— Я отбился, товарищ капитан.
— Езжай вон к тем пушкам! Будем выбираться вместе.
— Слушаюсь, товарищ капитан! Спасибо!
Ездового звали Михаил Евсеевич Гнатенко.
Переправа шла полным ходом, когда к мосту подскакали на взмыленных лошадях несколько кавалеристов.
Один из них, не спешиваясь, крикнул Ивану:
— Где комбриг? Мы из дозора.
Командир находился вблизи, и Петренко услышал, как один из кавалеристов докладывал ему:
— К переправе движутся немецкие танки. Сейчас они километрах в трех отсюда.
Командир повернулся к офицерам:
— Скорее людей выводите… А вы, капитан, останьтесь.
Когда они остались вдвоем, комбриг сказал Петренко:
— Сынок, ты, я вижу, все понял. Выйди, сколько можешь, навстречу танкам, там есть удобная позиция, и — бей! Когда мы взорвем мост, уничтожай технику и уходи в лес. Переправишься ниже по реке. Мы идем на Ольховку, догонишь.
Вскоре шум переправы остался за спиной, расчеты готовились к бою.
Долго ждать танков не пришлось. Черные громадины выползли из–за холма, и тут же напоролись на огонь пушек дивизиона. Один за другим запылали пять танков. Гитлеровцы поспешно отошли.
Петренко понимал, что враг не остановится, а попытается обойти орудия с флангов, по центру скорее всего пустят танки для прикрытия пехоты. Тогда придется вести бой в трех направлениях одновременно.
Капитан приказал развернуть часть орудий, оставив в центре всего три.
Он не ошибся: танки начали обтекать дивизион, четыре пошли вперед по центру. За ними мелькали серые фигуры вражеских пехотинцев.
В грохоте боя Петренко не услышал, когда взорвали мост. Оглянулся. На противоположном берегу еще клубилась пыль…
…Когда отбили шестую атаку, дивизиона уже практически не существовало. В живых осталось семь человек, не считая капитана Петренко и лейтенанта Пашкова. Исправными были два орудия, снаряды — на исходе… Капитана контузило, голова трещала. Он понимал: если немцы предпримут еще одну атаку… Пора уходить. Иван подозвал лейтенанта:
— Сколько есть лошадей?
— Двенадцать, товарищ капитан.
— Мы свою задачу выполнили. Взорвать орудия!..
Ездовой Гнатенко выпряг своих лошадей, смастерил подобие седел. Кони у него были ладные, ухоженные. Одного из них Михей подвел капитану.
Группа направилась к лесу. Двигались берегом реки. Вел группу сержант Бобырь, хорошо знавший эти места. Километрах в восемнадцати от бывшей переправы находилась деревня, в которой жили родственники сержанта. Не доезжая до нее, остановились на отдых, сержант отправился в деревню на разведку. Уставшие люди дремали, только Михей вслушивался в тишину ночи.
Сержант вернулся в сопровождении мужика, ехавшего верхом на неказистой крестьянской кобылке. Бобырь обратился к капитану:
— Товарищ капитан, немцев в селе еще не было, но они где–то рядом. Это мой дядя Савелий Иванович. В село въезжать не рекомендует. В двенадцати километрах отсюда есть лесничество. Савелий Иванович советует расположиться там, разведать обстановку и только потом переправляться через реку. В селе ходят слухи, будто выше по реке фашисты уже переправились. У лесника несколько наших красноармейцев.
— Ведите к леснику, Савелий Иванович, — немного подумав, согласился капитан Петренко.
К рассвету добрались до лесничества. Навстречу выскочили две здоровенные собаки и с лаем бросились на лошадей. Савелий Иванович закричал на них, и те, видимо, узнав его, отошли в сторону. Несколько мужчин и женщина вышли на порог дома с оружием в руках.
Капитан Петренко приказал спешиться, лошадей, когда остынут, напоить и накормить.
В избушке у лесника нашли приют молоденький лейтенант, старшина, женщина–санинструктор и четверо солдат. Лейтенант доложил капитану Петренко, кто они и откуда. Рассказал, что у переправы вчера весь день продолжался ожесточенный бой, но чем он закончился, никто не знает.
Санинструктор заметила, что Петренко ранен.
— Товарищ капитан, разрешите, я осмотрю вас, вам нужна помощь…
— Я в вашем распоряжении. Как вы попали сюда?
— Пробираюсь к своим. Была в окружении, выходили с боем ночью, я тащила раненого, из–за него отстала от части, догнать уже не смогла. Добралась до деревни, оттуда и переправили…
— В деревне знают, что все вы здесь, у лесника?
— Савелий Иванович знает. Тот, который и вас привел сюда.
— А лесник где?
— Пошел разведать, что и как.
Санинструктор обработала йодом царапины и ссадины на лице и на руках капитана Петренко, забинтовала ему голову и левую руку.
— Надо бы вам, товарищ капитан, сменить одежду. На вас одни клочья!..
— Да? Спасибо… Спросите, пожалуйста, у лейтенанта Пашкова, может, у него найдется что–либо?
Санинструктор вышла. Капитан поглядел на себя в осколок зеркала, прикрепленный к стене. Вид у него действительно был неважный. Почерневшее, изможденное лицо, ввалившиеся глаза, рваная гимнастерка — отнюдь не командирская внешность!..
Вошел Михей:
— Товарищ капитан, я приготовил воду. Умойтесь, легче станет.
Во дворе на скамейке стояло корыто, наполненное водой, на бортике лежал кусок бельевого мыла. Умывшись, Иван почувствовал некоторое облегчение. Глаза слипались, но голова болела не так сильно.
Подошли Пашков и санинструктор.
— Товарищ капитан! Я подобрал для вас солдатскую форму.
— Спасибо. Я очень устал, прилягу немного… Поставьте часовых…
Санинструктор протянула Петренко две таблетки.
— Выпейте, товарищ капитан.
— Спасибо. Как вас зовут?
— Сержант Лебедева, товарищ капитан.
— Я спрашиваю имя и отчество.
— Светлана Ивановна.
Петренко уснул мгновенно. Проснулся в полдень. У кровати на стуле висела выглаженная одежда и чистое нижнее белье. Начищенные сапоги стояли рядом. На столе поблескивала острием самодельная бритва, лежали мыло и помазок, возвышался кувшин с водой.
Капитан побрился, переоделся и вышел из дома. Бойцы сидели на скамейке перед входом — все свежевыбритые, подтянутые. При виде командира встали. Сержант Бобырь подскочил:
— Товарищ капитан, ждем вас к обеду.
На столе дымились суп и каша. Обедали молча. О вчерашнем бое никто не вспоминал, слишком много погибло товарищей.
После обеда капитан приказал офицерам и сержантам остаться. Когда бойцы удалились, он спросил:
— Какие новости, товарищи?
Докладывал лейтенант Пашков:
— Обстановка сложная, товарищ капитан. Часа три назад у переправы снова кипел бой. Очевидно, какая–то наша часть вышла к реке, а там уже фашисты. Савелий Иванович еще с утра ушел в разведку и до сих пор не возвратился. Мы с ним решили, что он переправится на тот берег, чтобы разузнать, сколько там немцев.
— Будем ждать его возвращения. Смените посты, чтобы нас не застали врасплох.
— Что намереваетесь делать вы? — обратился Петренко к лейтенанту, старшине и санинструктору, которые в доме лесника находились уже третьи сутки.
— Присоединимся к вам, товарищ капитан, если не возражаете, — ответил за всех лейтенант.
Петренко прошелся по комнате.
— Что ж, возражений не имею. Обдумывайте ситуацию, в которой мы все оказались, возможно, у кого–нибудь появятся дельные предложения.
…Уже смеркалось, когда прискакал верхом Савелий Иванович. Спешился и подошел к Петренко.
— Добрый вечер, товарищ капитан!
— Добрый вечер, Савелий Иванович! Чем порадуете?
— Порадовать нечем… Немцы уже на той стороне. Получается, что все мы оказались в тылу у фашистов. Вам нужно уходить лесом, потом плавнями. Уходить немедленно. В деревнях сказывают: фашисты расстреливают пленных. Бобырь проведет вас. Выходите к ночи… По темноте легче добраться до лесной глухомани… Доберетесь — считайте, что спасены.