...День этот тянулся для Шестопалова необычно долго. Он понимал, что сказывалась некоторая нервозность и неудовлетворенность. Такие моменты бывали и раньше. Но по многолетнему опыту Шестопалов знал, что это пройдет и все войдет в норму. Так оно и случилось. Уже поздно вечером в блокноте Михаила Иосифовича появилась запись: «Татаринова Маргарита, 23—25 лет».
Итак, Маргарита, молодая красивая особа. Ее несколько раз в свое время видели с Храмцовым в ресторанах. Любит драгоценности, не работает, живет на иждивении родителей.
И вот новое сообщение: Маргарита Татаринова часто уезжает на станцию Салтыковка. Зачем?
Проходит еще день, и все становится ясно. В Салтыковке молодая женщина снимает дачу и, кажется, живет там одна. Дачу сняла не так давно. А погода стояла не самая лучшая — что ни день, то дождь. И к тому же зачем молодой женщине коротать дни одной на старой даче?
В МУРе приняли решение: надо выезжать в поселок. Группу возглавил подполковник милиции Джибриев. С ним поехали Владимир Иванов, Алексей Сидоров и собака по кличке Рита.
Бежевая «Волга» свернула с автострады на проселок. Вскоре в просвете между деревьями уже показались дома дачного поселка. Машина проехала еще немного и затормозила у старого покосившегося сарая, которым, видно, уже никто не пользовался. Передняя дверца «Волги» приоткрылась, послышался голос:
— Рита, сидеть спокойно.
Джибриев вылез из машины, за ним последовали Иванов и Сидоров. Троица напоминала беззаботных мужчин, приехавших отдохнуть на лоно природы. Не доходя до поселка, они разошлись.
Джибриев свернул на центральную улицу и не спеша направился к дому, где размещался поселковый Совет Иванов и Сидоров пошли через кустарник и вскоре скрылись из виду.
Председатель поселкового Совета уже ждал подполковника. Он поднялся из-за стола, поздоровался. Предложил гостю сесть.
— Значит, план таков, товарищ председатель, — не спеша заговорил Джибриев. — Как мы договаривались, вы мне даете троих активистов, и мы идем по домам и проверяем прописку населения. Ваши люди проинструктированы?
— Конечно, — кивнул председатель. — Только позвольте спросить... — он несколько замялся. — Словом, вот я о чем. А опасность не угрожает?
Джибриев улыбнулся.
— Можете не волноваться. Никакая опасность им не угрожает. Даю вам полную гарантию. Все остальное мы берем на себя.
Через полчаса из поселкового Совета вышли четверо активистов: двое мужчин и две женщины. В руках у них были блокноты.
Володя Иванов стоял за деревом. Отсюда хорошо была видна дача Татариновой. Вот прямо верандочка и входная дверь. И улица отсюда проглядывалась хорошо.
Где-то рядом в кустах затаился кинолог с собакой Ритой. Всего в нескольких шагах, а будто их и нет. Рита молодец, службу знает. Звука не издает, пока не получит команды.
Алексей Сидоров перекрывал три окна, выходивших на противоположную сторону дома. Он стоял, прислонившись к заборчику, с видом человека, явно томящегося от безделья. День стоял будний, людей на улицах немного. Кто в лес отправился по грибы, по ягоды, кто в огородах и садах своих копается. Тихо в поселке.
Комиссия идет от дома к дому. Записывают в блокнотах, как полагается. Вот уже и дача Татариновой. Члены комиссии сворачивают к калитке. Но не успели дойти. Входная дверь в доме распахнулась — на веранде появился высокий мужчина. В пиджаке, в галстуке, в одной руке небольшая кожаная сумочка на ремешке, другая рука в кармане. Он быстро сбежал по лесенке и сразу же кинулся к забору. Отличный прыжок. Теперь быстрее к лесу, а там... Не вынимая руки из кармана, он бежит к спасительным деревьям.
— Рита, фас!
Рита «опытный сыщик», от нее еще никто не уходил. Рывок — и вот уже Рита всем своим мускулистым натренированным телом с ходу сбивает высокого с ног. Передние лапы цепко лежат на спине. Беглец пытается вытащить руку из кармана и слышит грозное рычание. С Ритой шутить нельзя. Подоспевшие Иванов и Сидоров надели на преступника наручники.
— Володя, у него в кармане пистолет, — тяжело дыша, говорит Алексей.
— Знаю. Вот он. Смотри: полная обойма.
А еще через день работники МУРа взяли четвертого «кукольника» — Бориса Семенова. Он не сопротивлялся.
При исполнении служебного долга
Октябрьским днем 1978 года, под вечер, участковый инспектор милиции Николай Иванович Голубев выехал из Новодугинского райцентра, что на Смоленщине, в деревню Корнеево.
Ехал Голубев не один. Его сопровождали сержант милиции Новиков и два дружинника. Дело, которое поручил им начальник Новодугинского РОВД, было непростым, пожалуй, даже рискованным. Они должны были задержать и доставить в Новодугинск двадцативосьмилетнего Николая Капунова. Он был уже четырежды судим и четырежды отбывал наказание в колонии. И вот теперь после очередного освобождения поселился в деревне Корнеево и своими выходками не давал покоя жителям села.
От Новодугинска до Корнеева двадцать километров ухабистой, размытой, почти непроезжей в такое время года дороги. Было поэтому время и поговорить и подумать.
Вспоминали разные ситуации, из которых Николай Иванович Голубев выходил с честью. Говорили, что у Голубева какая-то особая, «легкая» и даже «счастливая» рука.
Ну вот, например, история с рабочим племсовхоза Алексеем Табуновым. Начал пить и пил, как говорят в народе, вмертвую. Однажды допился до того, что поджег собственный дом. Как-то, опять же пьяный, схватил топор, начал бегать с ним по скотному двору совхоза, разогнал рабочих и работниц. Николай Иванович был как раз поблизости. Не чуя под собой ног, кинулся на скотный двор, вышиб у дебошира топор, скрутил его, доставил в милицию. А дальше повел себя несколько неожиданным образом. Позже настоял: направили Табунова на лечение.
Пока тот лечился, участковый инспектор все время интересовался, как идут дела в больнице? Вылечили-таки Алексея. Вернулся он в совхоз. Теперь не пьет, не буянит, живет, работает нормально.
— А Татьяну Ивановну помнишь? — обратился к Голубеву сержант Новиков.
Голубев кивнул. Как не помнить! Опять водка! Двое детей было у Татьяны Ивановны, а она пила. Может быть, из-за того, что муж бросил семью, убежал из села... А на что пить? Вот и начала воровать зерно, комбикорма из совхозных закромов.
Голубев ее поймал, как говорится, с поличным. И опять стал уговаривать общественность и дирекцию решить все на товарищеском суде, а именно — обсудить поступок работницы и заставить ее дать слово односельчанам, что будет она жить по закону и в соответствии с нравственными нормами. Она дала слово. И не нарушила его. Когда сын Татьяны Ивановны уходил в армию, Голубев провожал его. Дочь ее устроил на работу в совхоз.
Молодые дружинники слушали с вниманием и интересом. Но, возможно, им казалось, что старшие товарищи не то чтобы успокаивают их, а ободряют, что ли, перед лицом опасности. Ведь были им известны и иные истории. Хотя бы с братьями Жирковыми. Те судились не однажды. А в последний раз, когда их поместили в КПЗ, задержав после очередного дебоша, сумели убежать, скрылись в лесу, обзавелись обрезами.
Но сержанта Новикова тянуло в этот вечер к историям с хорошим концом.
— А Сергеенков Анатолий? — не унимался он.
Сергеенков тоже пил и дебоширил. И Голубев нянчился с ним как с ребенком. До тех пор не успокоился, пока Сергеенков не получил квалификацию механизатора, не стал хорошим трактористом. А время летит! Вот уже вырос сын в семье Сергеенкова. Остался в совхозе шофером. Дочь поступила в кооперативный техникум, работает в этом же селе. Можно сказать, построена семья, именно построена, потому что много лет назад она совершенно разваливалась.
Голубев и сам начинал жизнь в этих местах трактористом. Здесь, на Смоленщине, он родился, отсюда ушел в армию, дошел до Берлина. А когда вернулся в родное село, то начал работать участковым инспектором, и вот уже работает тридцать два года.
Социологи разработали теорию о «социальных ролях». Попробуй уложить в определенную «роль» деятельность участкового инспектора на селе. И дело тут не только в том, что у него особые, отнюдь не «ролевые» отношения с теми, кто живет на его большом участке. Эти отношения отличаются большой неофициальностью и даже какой-то сельской патриархальностью. Он, конечно, власть, но... и обыкновенный сельский житель: сам себе и плотник, и печник, и садовник. Он в одном лице и борец с расхитителями социалистической собственности, и инспектор ГАИ, и советчик, врачеватель человеческих душ. Он же первый борец за правопорядок и законность, за то, чтобы все жители его участка могли жить мирно и мирно работать.
Голубев всю жизнь верил, что нет неисправимых и нет безнадежных. Даже к убийцам относился не то что милосердно или терпимо, а с верой, что те когда-нибудь раскаются искренне, осознав, что нет ничего в мире дороже человеческой жизни. Он часто повторял, что надо делать все возможное и даже невозможное, чтобы человек, казалось бы, и отпетый, не отчаялся, не почувствовал себя окончательно отрезанным ломтем.
И если бы Голубеву, когда он ехал в тот вечер из Новодугинска в Корнеево, была известна та обстоятельная характеристика, которую из колонии направили по месту дальнейшей жизни Капунова, то, вероятно, Николай Иванович с нею не согласился бы. В ней было записано: «Капунов Н. В. мстительный, наглый, грубый, хитрый, озлобленный, вспыльчивый, лживый». И дальше о нем же: «Смелый, настойчивый, способный подчинять себе других, владеет жаргоном, использует навыки в азартных играх в карты в корыстных целях. На путь исправления не встал».
Но текст этой характеристики не был известен Голубеву, потому что она была направлена не в Новодугинский район, где Капунов появился нежданно-негаданно, а в Мценский район Орловской области, который для дальнейшей жизни избрал сам Капунов. Почему именно Мценский район? Там были старые дружки. Но, видимо, встреча с ними разочаровала Капунова, и он поехал к матери в Москву, а затем к тетке в деревню, где вырос.