Еще мальчишкой Николай начал курить, пить, хулиганить, так что пришлось Голубеву повозиться с ним немало. Но то ли не сумел он найти «ключа» к душе Николая, то ли действительно оказалась душа Капунова «дремучей», только в общении с ним не было у Голубева удачи. Четыре раза того судили. За кражи, дебоши и даже за разбой. Он возвращался, некоторое время держался, и опять все начиналось сначала... Вот и сейчас вернулся из колонии, пообещал Голубеву вести себя нормально, а Голубев пообещал ему в устройстве его личных дел. И расстались будто бы хорошо. А через несколько дней стали поступать тревожные сигналы от односельчан Капунова — принялся за старое.
...Вот показались и огни деревни Корнеево. Но до дома, где жил Капунов, еще ехать да ехать. А из деревни машина уже видна.
План задержания Капунова Голубев, конечно, разработал заранее. Инспектор хорошо понимал, насколько этот человек опасен. Но где-то глубоко, на самом дне души, жила у Николая Ивановича вера: возьмут Николая тихо, доставят в Новодугинский РОВД, а там уже Голубев постарается, чтобы из этого ожесточенного человека вышло что-нибудь путное.
...Капунов находился в тот вечер дома не один, а с несовершеннолетним Дмитриевым. Этого мальчишку он спаивал, не раз вовлекал в темные дела. Завидев приближающуюся милицейскую машину, решил бежать с ним в лес. Они оделись, вышли в сени, погасив электричество. Николай был вооружен двумя ножами. Один он открыто держал в руке, второй спрятал в рукаве: испытанный и коварный метод.
Машина подъехала. Дружинники остались перед домом. Милиционеры распахнули дверь и вступили в сени. Мимо них юркнул Дмитриев, но был схвачен дружинниками. Теперь в сенях было трое: Капунов и два работника милиции. Сержант милиции оказался где-то в углу, а Капунов метнул в Голубева нож. Николай Иванович ловко увернулся и, полагая, что Капунов не узнал его, шагнул к нему навстречу и крикнул: «Коля!» (Они и раньше никогда не обращались друг к другу официально. Николай Иванович называл всегда его «Коля», а Капунов обращался к нему: «Николай Иванович».) И в ту же секунду Капунов второй нож всадил ему в сердце. Николай Иванович Голубев упал, раненный насмерть.
Уголовная коллегия Смоленского областного суда приговорила Капунова к смертной казни.
Уже после суда, в камере, Капунов угрюмо рассказывал журналисту:
— У меня не было зла на Голубева. Я не хотел его убивать.
— Почему же убили?
Он долго и мрачно молчал. Потом сказал:
— Он мне мешал жить, как я хочу. Помешал уйти в лес...
Указом Президиума Верховного Совета СССР Николай Иванович Голубев за самоотверженные действия и мужество, проявленные при исполнении служебного долга, был посмертно награжден орденом Красной Звезды. Эта награда прибавилась к орденам Красной Звезды и «Знак Почета» и десяти медалям, полученным Голубевым за его нелегкий труд при жизни.
Жители района обратились к местным властям с ходатайством об увековечении памяти капитана Голубева. Его именем уже названа одна из школ. Люди хотят, чтобы в районе в честь него была названа одна из улиц, чтобы и памятник ему был поставлен.
Когда Николая Ивановича Голубева хоронили, то съехались жители всех деревень. Хоронили его и как героя, и просто как родного человека. Съехались в последний раз поклониться ему низким земным поклоном дважды, и трижды, и четырежды судимые, которым он когда-то поверил, судьбы которых он созидал — камушек к камушку, кирпичик к кирпичику — с тем же тщанием и терпением, с каким строил свой дом, ставил печь.
Вдова капитана Голубева, Зинаида Николаевна, говорит: «Если бы мой Николай, а ведь их обоих звали Николаями, остался жив, он бы все равно не возненавидел Капунова и делал бы все, чтобы его спасти». Она плачет: «А если бы можно было повторить сначала нашу жизнь и ему заранее было известно, что его убьет бандит, то он все равно не стал бы относиться к людям злее. Николай говорил: ведь мы живем ради людей».
Дом его был открыт для людей и днем и ночью. Он советовал, требовал, утешал, укреплял веру в себя. Совсем незадолго до трагедии в этот дом вошел и Капунов. «И надо же, — сожалеет с непередаваемой горечью Зинаида Николаевна, — не застал Николая Ивановича... Может, поговорили бы, ничего бы и не было».
...Сейчас этот дом осиротел, пуст без хозяина. На столе лежит любимая книга Голубева «Жизнь растений», раскрытая на той странице, которую он не дочитал...
Восемьсот метров мужества
Газеты писали потом: «Восемьсот метров были для Анатолия Тульнова метрами мужества, дорогой к подвигу». Высокопарно? Нет. Все было именно так.
Кульминация истории, о которой пойдет речь, произошла здесь, у подножия древнего Сихотэ-Алиня, в таежной деревушке Извилинке. Для лейтенанта милиции Анатолия Тульнова она один из пяти населенных пунктов на обслуживаемом им участке. Далеко друг от друга разбросаны пункты по тайге. Работать здесь участковому инспектору, конечно, трудновато. Иногда говорят про его район: край света. И все потому, что тут кончается железная дорога. По «чугунке», особенно осенью, народу прибывает в несколько раз больше, чем живет здесь коренного населения. Попробуй угадай, кто из них приехал с добрыми намерениями, по делу, а кто с недобрыми.
В общем, что и говорить, район сложный. И когда в 1972 году назначали сюда Тульнова участковым, то начальство Чугуевского РОВД долго сомневалось. Стаж-то небольшой был в ту пору у молодого офицера — всего три года проработал в милиции в должности помощника дежурного райотдела.
Однако Анатолий Тульнов отлично проявил себя в новой должности. Ему присвоили почетное звание «Лучший участковый инспектор Приморского края», наградили знаком «Отличник милиции».
Начал Тульнов с создания добровольной народной дружины в своей деревне Булыге-Фадееве. Подобрал людей, на которых можно было положиться. Потом сформировал оперативный комсомольский отряд. И что поразило Тульнова — люди откликнулись на его призыв сразу же. Помогали своему участковому на совесть. Вовремя и регулярно выходили на дежурства. Патрулировали улицы, охраняли порядок в общественных местах. А вскоре на участке Тульнова был открыт первый в Приморском крае сельский опорный пункт правопорядка. Руководство совхоза «Красный Октябрь» выделило для него просторную избу. Активисты-общественники под началом участкового оформили ее соответствующим образом, развесили плакаты.
...В тот вечер Анатолий пришел домой поздно. Затянулось заседание товарищеского суда. Перед односельчанами предстал известный, изрядно всем надоевший пьяница и прогульщик. Жил он почти на самом краю деревни. Приезжему человеку, если ему надо было пройти в ту сторону, объясняли дорогу так:
— Дойдете до избы Ваньки-пьяницы, а там уж недалеко будет...
Пройти, не заметив ее, было просто невозможно: полуразвалившаяся, почерневшая от времени, с пошатнувшимся забором.
Односельчане, собравшись на опорном пункте, посмеивались:
— Ну кино! Ваньку-пьяницу на путь истинный ставить будем. Чё придумал Тульнов. Да Ваньку-то жена родная всю жизнь пилила. А толку... Как пил, так и пьет.
Теснота. Надымили мужики «Прибоем» — не продохнуть. И вдруг оживление. За стол чинно садятся члены товарищеского суда. Свои же, деревенские! Проходят, двигая стульями, солидные и строгие. При галстуках. Прямо не узнать! Шепот среди присутствующих:
— Гляди-ка, Ваньки-пьяницы сын среди них. Выходит, судить отца будет. А батька-то сидит как ни в чем не бывало. Даже не побрился.
Все шло обычным порядком. Выступали совхозные передовики. Стыдили, ругали. А затем встал из-за стола сын.
— Ну вот что, отец, расскажи народу, как детство у меня украл, как жизнь моей матери каторгой сделал. Давай, что ж ты сидишь помалкиваешь...
Горячо и гневно говорил сын. Люди замерли. Перед ними вставал грязный и страшный облик человека, которого все знали в деревне как тихого и «безобидного» пьяницу.
Да, такой тишины в зале не было даже когда заезжий фокусник а сельском клубе вытащил из разрисованного ящика без дна Стешкиного петуха с помеченным синей краской правым крылом. Только тут было не до смеха. Совершенно трезвый Ванька-пьяница плакал, взвизгивая по-щенячьи.
«Вот тебе и «яблоко от яблони недалеко падает». Петр-то не в отца пошел. Лучший шофер в совхозе, активный общественник», — думал Тульнов, возвращаясь с собрания.
Не успел он дома лечь, как послышался скрип снега под окном, а затем в него постучали.
— Иваныч, подымайся. Твой дружинник расхулиганился.
На ходу застегивая полушубок, Тульнов поспешил на другой конец деревни. Там жила в небольшой чистой избенке набожная старушка. За ней водился грешок — тайком гнала самогон и продавала подгулявшим мужикам.
В этот вечер к старушке пришел дружинник. Показал удостоверение и... потребовал четверть самогону. Без всяких актов и свидетелей. Старушка смекнула: «Видать, сердечному на дармовщинку выпить захотелось». И так раскричалась, что ее можно было услышать на другом конце деревни. Сбежались люди. В общем, большой скандал вышел.
На следующий день на общем собрании Тульнов поставил вопрос об исключении провинившегося из дружины...
После этого случая в райотделе ему намекнули, что, мол, нехорошо он с парнем обошелся. Все же общественность... И посоветовали впредь ограничиваться порицаниями. Но обычно спокойный Тульнов взорвался:
— Партийная совесть, долг коммуниста не позволяют мне этого сделать. Что ж, думаете, чем больше в дружину запишу, тем крепче будет связь с общественностью? Нет, такие «добровольные помощники» мне не нужны.
Как-то на совещании во Владивостоке один из коллег Тульнова попросил его поделиться секретами успешной работы.
— Какие секреты! Да если бы не помогали люди, что бы я один сделал на такой здоровенной территории? — искренне удивился Анатолий.
...Притормозив у райотдела, участковый неторопливо выбрался из кабины «газика».