— Жизнь вносит свои коррективы, — сказал Наумов.
Лобастов взглянул на ходики:
— Нам пора, Павел Алексеевич.
С моря тянул легкий ветер. Его солоноватый аромат растворялся в густых садах, палисадниках и скверах города. Наумов и Лобастов постояли под густой кроной граба, росшего во дворе, пока не привыкли к темноте и стали различать дорожку к калитке.
— Вам надо торопиться, Гавриил Максимович, — тихо сказал Наумов.
Лобастов будто не слышал его.
— Я вот о чем думаю. Нам необходимо выйти на связь с подпольными организациями в тыловых частях белых и установить над ними централизованное партийное руководство. — Он крепко сжал и тряхнул руку Наумова. — Надо взрывать врангелевскую армию изнутри… Ну, бывай здоров, Павел Алексеевич.
На высоком, выступающем в Севастопольскую бухту южном берегу, у Троицкой балки, возвышается двухэтажный коттедж с колоннами — дача главнокомандующего войсками и правителя юга России. В этот вечер здесь ждали главкома и его гостей. Полковник Богнар проверил охрану дачи, подходы к ней, еще раз просмотрел списки обслуживающего персонала, лично поставил задачу своим агентам.
Время шло, а командующего все не было. Богнар несколько раз звонил оперативному дежурному ставки и в свой кабинет, где оставил у телефонного аппарата адъютанта. Поезд Врангеля еще не прибыл из Симферополя.
Гости прогуливались по двору, обсаженному абрикосовыми, персиковыми деревьями, каштанами, а вдоль заборов — сиреневыми кустами. Кое-кто отважился спуститься по лестнице на деревянный настил, служивший пляжем, и даже искупаться в заливе.
Генерал Врангель прибыл поздно, около полуночи, в сопровождении целой эскадры катеров. Он был в отличном расположении духа.
— Милостивые господа!.. — патетически воскликнул главнокомандующий. — Я только что вернулся оттуда, где мои доблестные войска ведут кровопролитные бои за нашу многострадальную святую Русь и поруганную веру христианскую. Там, на полях сражений, я видел подвиги и смерть!.. Я благословил своих воинов на бессмертную славу!..
В зале раздался гул одобрения.
Кто-то из гостей сказал:
— Быть может, следует, ваше высокопревосходительство, просить высшее церковное управление доставить к нам в Крым икону Знамения божьей матери (Курской) из Сербии. Это окажет сильное влияние на православных людей Крыма и воинство Христово…
Викарный епископ недовольно блеснул глазами — «суют нос не в свое дело», — но мысль об иконе поддержал:
— В этом я попрошу содействия у епископа Феофана и архиепископа Анастасия.
— Благодарю вас, — горячо отозвался Врангель. — В молитвах мы черпаем силу для борьбы за веру православную. — И, пригласив всех в зал к столу, он взял под руку епископа Вениамина: — До меня дошли слухи, что вчерашний еврейский погром в Феодосии был с вашего благословения. Это не помогает нашей борьбе, поймите.
— Мир сложен в своей иррациональности, — смиренно ответил архипастырь Христова воинства.
Едва гости успели разместиться за столом, как раздался жесткий, повелительный голос Врангеля:
— Наступление, которое я начал на юге Украины, показало, что нами достигнуты оперативная внезапность и высокие темпы боевых действий. Войска генерала Слащова дерутся уже на ближних подступах к Мелитополю. Противник несет большие потери. Только на этом участке нами захвачено три броневика, десять орудий, около пятнадцати пулеметов и много другого оружия. Поздравляю вас, господа, с началом нового похода… — он хотел было сказать «на Москву», но, понимая нереальность этого, закончил общей фразой: — Похода против большевиков.
Громкое разноголосое «ура-а!» потрясло своды дачи. Врангель выпил фужер вина и, откинув полы черкески, сел. Главком живо рассказывал о своих впечатлениях от поездки в войска и поднимал тосты за героев боев.
— Сегодня я с удовольствием вручил учрежденный мною орден святого Николая-чудотворца поручику Ярмолову. Сей герой на головном танке первым ворвался в Ново-Алексеевскую и захватил орудие.
Гости устроили овацию. После нескольких тостов инициативу в разговоре все чаще стали перехватывать подвыпившие гости. Наконец настал момент, когда охмелевший и осмелевший атаман Богаевский протрубил тост за скорое освобождение земли донской и запел:
— «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон…»
Песню оборвал огромной силы взрыв.
Стекла окон и дверей на веранду выбило, и они со звоном разлетелись по полу. Все вскочили и на какое-то мгновение замерли на месте, не понимая, что случилось.
Новый взрыв потряс воздух. Все кинулись на балкон и увидели страшную картину.
На Угольной пристани полыхало огромное пламя, а из него вырывались мириады огненных стрел новых взрывов. Они долетали до Килен-балки, на территорию ремонтной мастерской. Там начались пожары. Горели причалы. Голос Врангеля вывел гостей из оцепенения:
— Соотношение потерь боевой техники в этой операции изменилось не в нашу пользу. Вы свободны, господа.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Приезд генерала Фостикова в станицу Отрадную был обставлен с помпой, как в прежние добрые времена. Сначала прибыли генералы Гейман, Евсюков, полковники Тихонов, Крыжановский, Князев, Козлихин, Бочаров и другие более мелкие чины, командовавшие отдельными отрядами. Сам генерал Фостиков еще с вечера находился в соседнем ауле и ждал, когда дадут знать, что все готово. Он предпочел бы приехать скромно. «Так легче договариваться и убеждать», — пояснил он свое желание полковнику Чапеге, командиру отряда, занимавшего станицу Отрадную.
Полковник Чапега откинул назад свой светло-пшеничный чуб и, уставившись прямо в глаза генерала, удивленно произнес:
— Убеждать? Существует, господин генерал, извечная формула воинских отношений: повеление (приказ) — исполнение — доклад.
— Да, но сначала надо подчинить, а затем уже повелевать. К этому, однако, никто из них сознанием своим не подготовлен.
— Правильно, ваше превосходительство, не подготовлены. Потому-то проявление жесткой субординации явится тем клином, который расколет прибывших на твердых сторонников идеи объединения разрозненных отрядов и ее противников. Мы будем знать, на кого можно рассчитывать.
Генералу не нравилось у этого молодого полковника все: и красивые бледно-зеленые глаза, и его николаевская бородка, и усы, а особенно коробила манера говорить с четкой интонацией повеления и снисходительности. Даже вопросы, поставленные им, звучали как требования. Фостикову не хотелось соглашаться, он ответил уклончиво:
— Клин бывает разный — толстый и тонкий, дубовый и березовый. Надо правильно поставить его, умело ударить, и не одним взмахом, а постепенно, целым рядом ударов.
— Разрешите возразить вам, ваше превосходительство. Генерал Гейман уже сформировал в станице Белореченской Свой штаб. Мне доподлинно известно, что он готовит план объединения всех отрядов Северного Кавказа под своим началом. Торопится с этим и генерал Евсюков. Его штаб дислоцируется в Майкопе. Поэтому надо сразу все поставить на свои места. Сделать это несложно. Я встречу всех обычным порядком, а вас — с почетным эскортом и парадом всего отряда. Таким образом, инициатива окажется в ваших руках.
«Ну и тип, — подумал генерал, — у него то предложение в форме указания, то указание в форме предложения. Как только будет закончено формирование, его надо убрать, и подальше».
— Вы, господин генерал, откроете совещание и предоставите мне слово для общей информации, — Чапега не счел нужным доложить содержание ее, — а затем осветите оперативную обстановку на Дону, Кубани и Северном Кавказе и дадите конкретные указания по объединению всех отрядов в одно формирование. Таково мое предложение.
— Вы, как я понял, уже теперь оказываетесь в роли начальника штаба вновь формируемой армии?
— Всякая новая идея должна иметь своих собственных, а значит, новых исполнителей, — со значением ответил Чапега и добавил: — Но честь сформировать и возглавить армию принадлежит вам, ваше превосходительство, а история фиксирует только основоположников и первооткрывателей.
— Хорошо. Я полагаюсь на вас, — согласился генерал.
…Пролетка генерала Фостикова выехала на гребень холма, с которого дорога скатывалась круто вниз к реке Уруп. Далеко на горизонте вздымались горы, темно-зеленые и коричневые тона которых были смягчены косой завесой солнечных лучей и сизоватой утренней дымкой. Вырвавшись из горных теснин и ущелий, весело извивалась река Уруп. И, будто провожая ее, тянулась от гор тонкая полоска буковых и грабовых рощ, голубовато-сизых кустарников. Долина была покрыта разноцветным ковром цветов и трав. Невдалеке, на западном берегу, виднелась вытянувшаяся вдоль реки станица Отрадная. Сквозь богатые кроны фруктовых деревьев виднелись только церковь да несколько больших зданий.
— Ну, вот, слава богу, доихалы, — пробурчал ездовой, натянул вожжи и, откинувшись назад, крикнул на коней: — Тпр-ру-у! Пид горой черти живуть, ямы копають тай ноги ломають. Тпру-ру-у!
Осторожно съехали по пыльной дороге в долину Урупа, повернули вверх по течению. Здесь, у изгиба реки, генерала Фостикова встретил почетный эскорт — сотня отборных казаков с пиками и трехцветными флажками у наконечников.
На улицах станицы толпились празднично одетые старики, женщины, дети. Они махали платками, папахами и цветами, но лица их выражали только любопытство, не более. На церковной площади замерли в конном строю эскадроны кавалеристов, пулеметчиков и артиллерийская батарея. Раздалась команда:
— Равня-айсь!.. Шашки вон, пики в руку. Слуша-ай!..
Духовой оркестр грянул «Встречный марш». Полковник Чапега подгарцевал к пролетке генерала Фостикова, остановившейся против центра строя, и доложил с соблюдением всех воинских ритуалов. Генерал поздоровался со строем и, отменив парад, распорядился пригласить весь командный состав на совещание.
Совещание было организовано в буковой роще на берегу Урупа. Здесь, под туго натянутым брезентовым тентом, были сколочены длинный стол и скамейки. Капитан Горбей — ближайший помощник Чапеги — прикрепил на классную доску, прибитую к двум вкопанным столбам, старую топографическую карту Северного Кавказа, масштабом десять верст в дюйме. Рядом стояла большая штабная палатка.