— Я повторяю, Врангель возлагает свои надежды на восстание казачьей верхушки, — твердо сказал Артамонов.
Горюнов вскочил:
— А где она, эта казачья верхушка? Большая часть сгорела в пожаре гражданской войны, десятки тысяч эмигрировали в Турцию, Иран, страны Европы, а наиболее оголтелые бежали в Крым, в Грузию и продолжают борьбу до конца! Казачьи области давно очистились от контрреволюционной грязи, стали политически более однородными, стали советскими. Врангель не может не знать этого. И если он не авантюрист, то не станет взваливать на плечи своих войск явно непосильные задачи.
— Захват Дона, Кубани… — наконец заговорил командующий. — Все это столь нереально, что трудно поверить в существование таких планов.
— Однако существуют реальные планы десантных операций на Дон и Кубань, — заметил Артамонов. — И Врангель готовит свои войска к морскому десантированию.
— Это по вашим сведениям. Но достоверны ли они? — жестко сказал Горюнов.
Командующий жестом руки привлек внимание Горюнова и Артамонова к карте:
— Врангель, надо полагать, надеется на то, что в связи с переброской на Польский фронт Первой Конной армии и нескольких стрелковых дивизий наши, оставшиеся на Кубани, силы не смогут сдержать натиска его казачьих войск. Думаю, что он возлагает надежды и на морской флот стран Согласия, находящийся в Черном море. В этих условиях «черный барон», разумеется, может рассчитывать на временный успех. Поэтому-то мы и должны принять решение на контрдесантную операцию. И прежде всего — против отряда полковника Назарова.
Эти слова заставили начопера открыть коробку цветных карандашей, пододвинуть свою рабочую карту.
— Разгром отряда особого назначения полковника Назарова возложить на оперативную группу из состава тринадцатой армии…
Горюнов сокращенно записал на поле карты боевой состав оперативной группы: «Кав. бр., 2 Дон. див.».*["262]
— …Командующему войсками тринадцатой армии товарищу Эйдеману…
Начальник оперативного отдела наносил решение комфронта на рабочую карту и делал записи в тетради.
Гиттис подошел к Горюнову и, убедившись, что идея его решения нанесена правильно, заметил:
— Мы дадим Назарову оторваться от береговой зоны и утратить радиосвязь с кораблями. Азовская флотилия их отгонит. Врангель, убедившись, что отряд Назарова успешно продвигается вперед, бросит на Кубань крупные силы. Это, разумеется, ослабит его главную группировку в Северной Таврии и облегчит нам ее разгром.
— Кроме того, товарищ командующий, — воспользовался паузой Артамонов, — всякое наступление противника вызывает к действию скрытые силы контрреволюции. Это поможет нам быстрее выявить и ликвидировать эсеро-белогвардейские заговоры в Ростове, Екатеринодаре, а возможно, и в других городах.
— Возможно, — согласился командующий. — Кстати, а как мы сохраним секретность работы?
Артамонов провел ладонью по густым, жестким волосам.
— Я предлагаю план ликвидации отряда Назарова разработать не в штабе фронта, а в штабе тринадцатой армии. Ведь ответственность за эту операцию возложена на командарма товарища Эйдемана.
— Недурно. — Командующий встал. — Если нет вопросов, вы свободны, товарищи.
Артамонов подождал, когда Горюнов выйдет.
— Вы хотели еще что-то предложить? — спросил командующий.
— Да, — ответил Артамонов. — Чтобы ускорить раскрытие агентурной сети в Ростове, мы проведем, так сказать, «взрывную» операцию.
— В чем ее суть?
— Полковник Назаров после высадки будет устанавливать непосредственную связь со своими «опорными пунктами» на Дону. Вот мы и должны помочь ему в этом.
— Любопытно, — медленно произнес командующий войсками фронта.
Они снова сели за стол и углубились в работу.
Миноносец «Жаркий» вышел в Таганрогский залив. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Матросы рассыпались по всему кораблю и через мгновение заняли места на боевых постах. Комендоры быстро сняли с механизмов наводки чехлы, навели стволы орудий на прямой выстрел по выплывшему из прозрачно-сизого марева хутору на берегу Кривой косы.
Полковник Назаров напряженно всматривался в знакомые с детства места, и тревожные чувства наполняли его. Здесь, на этом огромном клине земли, постепенно переходящем в узкую пятиверстовую стрелку, прошло его детство, здесь он знает каждую сажень берега, каждый фут дна. У западного основания Кривой косы, в устье извилистой речки Грузский Еланчик, широко раскинулась станица Ново-Николаевская. Там он родился. Встречал степные зарницы в дичьевых затубах, косил пахучую траву в луговых низинах, ловил в мелководных ериках раков. Его охватило нетерпение. Подумалось: «Вот подивятся станичники! Сын Кирилла Назарова объявился с войском, освобождение принес. Соберутся старики на майдане и станут выкрикивать: „Избрать Семена Назарова станичным атаманом!“ Нет, казаки, не для того пришел на Дон Семен Назаров. Быть ему наказным атаманом Войска Донского!»
Назаров осмотрел в бинокль береговую линию и удовлетворенно сказал есаулу Белашу.
— В таком мареве береговые посты красных вряд ли смогут определить, чьи корабли вошли в залив, а пока разберутся, мы успеем завершить высадку десанта на Кривой косе.
— Успеем, — уверенно сказал есаул. — Тут рукой подать.
Пройдя стрелку Кривой косы, миноносец стал против хутора Обрывного. Канонерские лодки «Живой» и «Стража», буксирующие болиндеры, отстали. Назаров прикинул: «Пока эти дряблые старички подтянут болиндеры к месту высадки, пройдет не менее часа». Не отрывая взгляда от берега, он отдал приказ команде разведчиков, усиленной инженерным взводом:
— Есаул Белаш, высадиться у северо-западной окраины хутора Обрывного. С ходу атаковать, захватить его и, заняв круговую оборону, закрепиться. Разведку вести… — Он указал направления и задачи.
Белаш повторил приказ.
— Не забудьте: все линии связи, подходящие к Ново-Николаевской, должны быть немедленно перерезаны.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие.
…Скрипят блоки талей, натужно дрожат тросы. Тяжело и медленно клонятся за борт шлюпбалки. На уровне борта шлюпки замирают. Казаки неторопливо, будто нехотя, переступают через борт в висящие над водой шлюпки. Сначала пулеметный расчет, потом все остальное. Пулемет устанавливается на крышку носового люка и приводится в готовность к ведению огня. Казаки усаживаются на сиденья и ставят карабины между ног.
Пожилые, дубленные ветрами и бедами лица казаков серьезны и сосредоточенны. В их глазах не видно того боевого возбуждения, когда перед атакой казак лихо заламывает кубанку на затылок или грозно нахлобучивает ее на лоб, когда вспыхивает в душе пламень лютой ярости, бросающей казака безудержно вперед. Но и чувства угнетенности не было.
Назаров следил за тем, чтобы при высадке было сохранено взаимодействие во всех звеньях боевого порядка отряда. Это облегчит захват плацдарма и дальнейшее развитие успеха.
— Поздравляю вас, господин полковник, с началом беспроигрышной для вас операции.
«Шелкович», определил по голосу Назаров. Его бодрый голос, уверенный тон были сейчас как нельзя кстати.
— Беспроигрышной? — задумчиво повторил Назаров, продолжая наблюдать за посадкой казаков. — Лучше уж назвать ее победоносной.
— Лучше, но не точнее. Эта операция при любом ее исходе войдет в историю донского казачества, а ваше имя, таким образом, станет историческим, а значит, бессмертным. Вас это устраивает, Семен Кириллович?
Назаров резко повернулся и уставился на Шелковича широко открытыми глазами: «Смеется он или всерьез?.. Лоб — что добрый кавун, его бы только чубом прикрыть, а то голый, как…»
…Первая шлюпка ударилась днищем о воду, разбросав вокруг брызги. Послышались команды:
— Пр-равая, таба-ань! Левая, р-раз, р-раз… Пр-ря-мо-о!
Шлюпка, рывками набирая скорость, устремилась к берегу.
Пост наблюдения и связи в Таганрогском заливе находился в хуторе на Кривой косе. В добротном, кирпичной кладки доме размещался личный состав команды, а на чердаке был оборудован наблюдательный пункт. Дежурил в этот день красноармеец Степан Богодаров, а проще Степанка, сын командира поста Матвея Федоровича Богодарова.
В команде Степанка уже три месяца, как только исполнилось ему пятнадцать лет. Приехал из Батайска, к бате погостить, да так и остался. Мать не возражала. При деле парень будет, а тут избегается да еще, чего доброго, со шпаной свяжется. Благо, война свертывается.
Степан сразу заметил в море дым трех кораблей. Один — впереди, два — далеко сзади. Он дернул за конец веревки. Внизу разлился колокольный звон. Это означало: «Вижу неизвестный военный корабль».
На крыльцо вышел Матвей Федорович. Потянулся, сделал несколько резких движений. Густые русые волосы подсвечивались лучами восходящего солнца.
— Степанка, а ну-ка дай бинокль. — Потянул руку к смотровому окну.
Степан опустил на бечевке бинокль точно в руку отца.
В окулярах мощного бинокля на первом плане маячил эскадренный миноносец, за ним две канонерские лодки буксировали болиндеры. Присмотрелся к гафелю — кормовой мачте, на которой во время хода поднимается военно-морской флаг, и ахнул: «Мать честная! Белые! Флаг врангелевского адмирала Машукова».
— Степанка, дай боевую тревогу!
Тревожный перезвон колокола сорвал из-за стола бойцов поста, они мгновенно расхватали из пирамиды винтовки, пулеметный расчет выкатил своего «максима» и, следуя раз и навсегда установленному порядку, построились на базу за домом. Командир поста проверил готовность боевого расчета, приказал старшему наблюдателю внимательно следить за движением кораблей, а сам пошел звонить в Таганрог.
Со связью, как обычно, не ладилось. Богодаров крутил ручку и так и этак, кричал до хрипоты, дул в микрофон и снова надрывался.
С чердака послышался голос старшего наблюдателя:
— Товарищ командир, эскадренный миноносец меняет курс на Кривую косу!