— Ну, что замолчал?— поторопил он Ивана.— Валяй дальше.
— Так говоришь была и такая версия?— спросил Полозов.
— Была. Не совсем такая, как у тебя, но и ее придется отрабатывать.
— А что ее отрабатывать, раз она версия,— пытаясь нащупать значение этого непонятного слова, пренебрежительно махнул рукой Иван.
— Ну, брат, нет,— категорически отсек Могутченко.— Любую версию отработаем до конца.
— Да, конечно, если так...— неопределенно протянул Иван и вдруг, решившись, честно спросил у начальника:
— Скажи ты мне, что значит версия, слово это?
— А-а!— улыбнулся Могутченко.— Версия, это когда мы начинаем объяснять, как совершено преступление. Ведь убийство Когутов можно объяснить по-разному. Каждое объяснение и будет версией. Но правильным-то будет только одно объяснение. Вот пока его найдешь, несколько версий отрабатывать приходится.
— Так мы всегда это делаем, только версией не называли,— усмехнулся Иван.
— Ладно, это дело десятое. Поедешь учиться, не только про версии услышишь. Давай о Когутах,— вернулся к прежней теме Могутченко.— Как же ты думаешь выйти на бандгруппу? Выкладывай свои наметки.
Узнав, что Иван уже несколько ночей провел в засаде в пустом домике на шестьсот второй версте, начальник отдела нахмурился и с минуту сидел молча. Иван с тревогою ждал, одобрит Могутченко его план или признает опасным и запретит дежурство в домике.
— Быстро они сумеют сорвать дверь в сени?— наконец нарушил молчание начальник отдела.
— Минут десять провозятся,— ответил Иван.— В темноте все же орудовать будут.
— А не заставят они отбить дверь Немко?
— Могут,— согласился Иван.— Но мы об этом будем знать заранее.
— Напарника себе надежного бери, и в случае чего не церемонься. Нападай первым, выводи их из строя, только смотри не наповал,— приказал Могутченко, и Полозов облегченно вздохнул.
— У меня есть одна идея,— решил он перейти к самому трудному.— Не знаю только, как ты на нее посмотришь.
— Валяй,— добродушно кивнул Могутченко, набивая самосадом трубку.— Идеи-то они разные. Бывают гениальные, а бывают и похуже...
— В разговоре с Галиной Данило Романович сказал, что он может унести с собою в могилу то, что нужно бандитам.
— Ну и что же?— выпустив целый клуб дыма, спросил Могутченко.— Ведь вся одежда была проверена. Кусок карты — это не папиросная бумажка.
— А если карта на материи, скажем, на полотне?
— Да-а-а!— протянул Могутченко.— Выходит, придется и в домовине потревожить покойного Когута.
Иван молчал, довольный, что начальник отдела пришел к такому же выводу. Могутченко же после краткого раздумья сказал:
— Ладно. Если надо будет, раскопаем и могилу. Только это в самую последнюю очередь, когда будем уверены, что больше искать негде. В конце концов если карта в могиле, то никто ее оттуда не украдет.
— Конечно,— согласился Иван.— Когда разыщем бандитов и узнаем, что карта на полотне или шелке. Иначе не имеет смысла. Бумагу мы бы обнаружили.
— Значит, ты считаешь, что Когутов убили из-за карты, а карта нужна бандитам, чтобы найти золото, Бандиты прибыли с Востока; может быть, с родины Когута, так как они курят табак с опиумом, в здешних местах неизвестный. Похоже на правду. Вообще-то сдается мне, что ты попал в десятку.
— По-моему, это наиболее правильная версия,— подтвердил Иван, сам не заметив, как с языка сорвалось новое слово.— Вот только насчет золота не ясно. Не стал бы Данило Романович его от советской власти скрывать. Да и след его деревяшки среди следов бандитов тоже все путает.
И вдруг догадка озарила Могутченко. «След деревяшки, но ведь вчерашний двойник Когута тоже был на деревяшке», В мозгу почти зримо встала картина. Боец Старостин, увидев с полотна железной дороги подозрительных людей, шатавшихся по дворику Когутов, окрикнул их. Помня приказ командира, Старостин готов был стрелять, даже карабин поставил на боевой взвод, но видя «шкандыбавшего» впереди незнакомцев Когута, успокоился и подпустил их к себе. Видимо, только в последнюю минуту он понял, что к нему подходит не Данило Романович, и удивился. В последний раз удивился.
Могутченко искоса взглянул на задумавшегося Ивана. «Сказать или не сказать? Не скажу. Если узнает про двойника, его тогда никакими приказами не удержишь. Сразу кинется по следу и нарвется на пулю из засады. Эти стервецы чужую жизнь ни в грош ставят. Нет, пусть уж он бандитов в засаде ждет, пусть они его пули глотают. Паршивую траву из поля вон».
— Насчет когутовского следа выкинь пока из головы,— заговорил Могутченко.— Сам же ты не веришь, что покойник был способен на такое. Позднее все выяснится. Выкладывай, что у тебя еще?
Услышав о связях Кабелко с «Николаем Угодником», Могутченко возликовал, но сразу же насторожился.
— А ты в отношении его что-нибудь делал?
— Не имел права,— недовольно процедил Полозов.— Пусть этим делом Горин занимается.
— Правильно,— одобрил начальник отдела.— Горин сейчас на Камышинском разъезде. Там в поселке Безводное три бывшие монашки живут. Наладили, боговы невесты, обновление икон. Уже в четырех церквах их работа людям головы морочит. Но там дело ясное, к вечеру закончит. Завтра с двухчасовым подъедет сюда.— Могутченко помолчал, подумал и добавил:— Минут за двадцать до приезда Горина подойди к конторке Кабелко. Как будто случайно. Горин попросит тебя поприсутствовать при допросе этого хлыща.
— Ясно,— кивнул головой Иван.— Только, чтобы он долго не возился.
— И, пожалуй, это будет твой последний выход на станцию, до тех пор, пока не разыщешь бандитов.
— Это почему?— удивился Иван.
— Так нужно,— не допускающим возражения тоном подчеркнул начальник отдела.— Завтра, когда будешь около «багажки», делай вид, что тебя снова хворь одолела, что целыми днями будешь отлеживаться. В засаду выходить будешь уже затемно, с вечера пусть патрули по линии походят, да почаще против домика Когута перекуры устраивают. Ясно?
— Ясно.
— Пусть бандиты думают, что тебе не до них. Вижу, что ты бойцов подтянул, на станции ни одного не встретил. Введи готовность номер один. Чтоб, кроме как на посты,— никуда. Ну, да я об этом еще с Козариновым поговорю. А ты изображай из себя болящего раба божия, но кроме когутовского домика, держи на прицеле и «Миколая Угодника». Да, вот что. Ты ведь из Красавской области. Логунова Артамона Феоктистовича случайно не знаешь?
— Знаю и даже не случайно,— усмехнулся Иван.— По седьмому году меня отец к нему борноволоком пристроил. Три года на него отхрептюжил.
— Что он за человек?
— Зверь-мужик. Точнее сказать, настоящий гад,
— А если еще точнее?
— Два младших сына у него в полиции служили. С белыми ушли. Старший — с зелеными путался, говорят, убили во время Черновлянского восстания, в двадцатом. Сам во время гражданской два раза сидел, но как-то сумел выкрутиться. Говорят, зять помог. Логунов дочку за начальника волмилиции выдал. Красавица была. Начальника-то милиции позднее чека расстреляла за связь с бандитами, а старик уцелел. Вот, пожалуй, и все, что я о нем знаю. А разве он здесь?
— Здесь, на заготовке. В «аэроплане» с целой артелью.
— Ну на работу он лют. И себя заморит и из работников жилы вытянет. Значит, снова вонять начал?
— Не без этого. Сдается мне, что ты с ним еще встретишься, когда вылечишься от болячки, что на шестьсот второй версте.
Было уже совсем темно, когда Могутченко, запретив Полозову провожать себя, вышел из казармы, что бы идти на станцию и, не дожидаясь ночных пассажирских, с каким-нибудь товарным составом уехать на Узловую. Проходя через общее помещение казармы, он кивком позвал с собою Козаринова. Минут через двадцать отделкой вернулся и сразу же прошел в комнату Полозова.
Иван надевал полушубок, чтобы отправиться в засаду. Но сегодня он не сунул, как обычно, за отворот полушубка наган. Револьвер так и остался лежать под подушкой, а Полозов перекинул через плечо ремень с колодкой маузера. Увидев входящего отделкома, спросил:
— Кто сейчас в наряде?
— Отделение Злобина,— ответил Козаринов и, не дожидаясь дальнейших вопросов Полозова, добавил:— Как хотите, товарищ командир, но надо что-то придумать.
— Ты это о чем?— не понял Полозов.
— О ваших дежурствах в домике покойного. Ведь на целую ночь уходите.
— Ну и что же, не один иду. Кроме того, мы в засаде. Они не ждут нашего удара.
— Все равно,— упорно проговорил отделкой.— Случись что, пока постовой у моста поднимет тревогу да пока мы соберемся... В общем, мы все очень тревожимся.
— Кто это все?— строго спросил Полозов.— Разве бойцы знают?
— Никто ничего не знает,— заверил отделкой.— Только вы, я и Леоненко. Однако все догадываются. Не скроешь. И очень тревожатся.
— Пустяки,— Отмахнулся Полозов, но видя, что отделком упрямо насупился, спросил:— А ты что предлагаешь?
— Телефон будки шестьсот второй версты соединить только с нашей казармой. Телефон-то у Когутов еще не сняли. Вы придете на место, повернете один раз ручку аппарата, мы будем знать, что дошли и все в порядке. Прошло десять минут, вы опять — оборот ручки, и мы знаем, что у вас все в порядке.
— И так каждые десять минут?— злясь, спросил Полозов.
— Так каждые десять минут,— со спокойным •упрямством подтвердил Козаринов.— А если у вас там что-нибудь случится, вы дадите продолжительный звонок, и мы по тревоге за одну минуту к вам на помощь прибудем.
— Да понимаешь ли ты,— насмешливо заговорил Полозов,— что телефонный трезвон в пустом доме ночью и на путях будет слышен. В общем, мы бандитов предупреждать будем: «Не лезьте к домику на шестьсот второй версте. Там чекисты в засаде».
— Мы тоже не без понятия,— обиделся отделком.— Вы в аппарате скусите верх проволочки с молоточком, который бьет по звонкам. Вот я и кусачки приготовил. А в отверстие натолкайте ваты. Вот она. И в будке будет полная тишина.
— Значит, все продумано?— усмехнулся Полозов, затягивая поясной ремень.