— Недавно несчастье с отцом, сегодня — убийство, — горевала хозяйка дома. — Да что это у нас творится, господи?
Богданов послал на станцию нарочного, чтобы тот по телефону сообщил о случившемся в органы государственной безопасности. До начала следствия мы, разумеется, уехать не могли и потому послали с ним в Ленинград телеграммы, извещающие о том, что задерживаемся.
— Наша хозяйка вздыхает: несчастье с тестем и попытка убийства гостя, — сказал я. — Не обладаю особыми способностями к дедукции, но думаю, что это два исключительных события, которые…
— Не хотите ли вы сказать, что они могут быть взаимосвязаны? — прервал меня Богданов.
— Не знаю. Но в том, что между Хельмигом и кем-то из здешних жителей есть связь, не сомневаюсь…
— Какая и с кем? — раздались голоса.
— Это все пустые догадки, — бросил Курилов.
— Почему пустые? — возразил Шервиц. — Мне тоже никак не идет на ум, почему Хельмиг скрывает, что он со своим сообщником и этой лайкой бродил по здешним лесам. У него здесь обязательно должен быть знакомый, иначе бы он заблудился…
Хельми, которая до сих пор лишь слушала, вступила в разговор:
— И в самом деле странно. Такую же лайку, как Дружок, мы с Карлом видели у ленинградского вокзала. Ее тащил за собой доктор Хельмиг. Но та ли это собака-то? Ведь псы одной породы очень похожи друг на друга… Вместе с тем все обстоятельства сходятся: это именно та лайка. Но доказать очень трудно…
После таких спокойных, раздумчивых слов настала тишина. Я сидел близко у двери и услышал слабый шорох. Повернувшись, увидел, что дверь немножко приоткрыта. Встал, чтобы закрыть, — не удалось. Тогда быстро пнул ее ногой, дверь отворилась настежь, раздался сдавленный крик, я выглянул: в коридоре, скорчившись, стояла старуха, закрывшая ночью дверь.
— Что вы тут делаете? — выпалил я.
— Ни-че-го, — пролепетала она.
— Лучше бы ты тут не стояла, тетка! — напустился я на нее, затем добавил спокойнее: — Если хотите знать, о чем мы говорим, пожалуйста, заходите в комнату. А подслушивать за дверьми нечего.
— Вот еще, что мне в комнате делать?
— То же, что и за дверями — слушать. Судя по всему, вам это интересно.
— Какое там! — тетка взмахнула руками, как бы защищаясь от кого-то, и обратилась к Богданову:
— Юрий Васильевич, прошу вас…
— Что случилось, тетя Настя? — Богданов шагнул в коридор.
— Да ничего, только вот Рудольф Рудольфович на меня нападает, — захныкала бабка.
— Не подслушивай! — подвел итог Богданов. — Иди-ка отсюда подобру-поздорову.
— Удивительная у вас домработница, — заметил я после того, как дверь закрылась.
— И не говорите, — согласилась хозяйка дома. — Любит нос совать куда не следует. Все-то ей надо знать…
— Не могу сказать, чтобы я отличался особой подозрительностью, но поведение тетки меня настораживало. Сразу вспомнилась вчерашняя ночь, когда именно она закрыла за мной дверь, а потом до полуночи следила в доме.
Задумавшись, я сидел в кресле, не вслушиваясь в разговор. Из такого состояния меня вывел Шервиц, который сказал по-немецки:
— Эта старуха принюхивается не зря…
Все обернулись, но по-немецки, кроме Шервица, говорила только Хельми. Она же из вежливости отозвалась по-русски:
— Нелепо подозревать столь старую женщину…
— Женщинам нельзя верить, даже если они старые, — обратил все в шутку Шервиц.
Я вышел из комнаты и направился в кухню. Тетя Настя возилась у плиты. Заметив меня, она помрачнела и проворчала:
— Что вам угодно?
— Да в общем-то ничего, тетя Настя. — У меня только маленький вопрос: не приходил ли кто ночью к окнам, которые выходят в сад?
Старуха открыла рот, но промолчала.
— Например, вчера, — настаивал я.
— Вчера, — повторила она.
— Да, вчера, — подчеркнул я.
— Кому тут ночью шляться… С чего это вы взяли?
— Сам не знаю, с чего, — стараясь говорить равнодушно, ответил я. — Просто ночью мне показалось, что за окном кто-то стоит.
Тетка вытаращила глаза:
— Я ничего не знаю…
— Допустим, но кто-то ведь говорил с немецким доктором. И этого вы не слышали?
— Не хватало еще мне заботы о немецком докторе или о ком-нибудь другом. Ночью я сплю. Так за день намаешься — только до кровати добраться.
— Но ведь дверь за мной закрывали вы…
— Будто я оставлю их на ночь открытыми.
— Стало быть, все-таки не спали, — не отставал я.
— Знаете что, господин хороший. Оставьте меня в покое. Не понимаю, о чем вы говорите. — Она полушутя, полусерьезно выпроводила меня из кухни и закрыла дверь. В растерянности я остановился в коридоре, прислушиваясь, как на кухне гремела посуда.
— Что с вами? — раздалось за мною. Это был Богданов.
Я махнул рукой и сказал, что не нашел с теткой Настей общего языка. Он рассмеялся:
— Спорить со старой бабой даже черту не под силу. Пойдемте-ка лучше к нам. По радио передают, что гитлеровцы в Берлине проводят массовые аресты коммунистов. Пойдемте, послушаем.
Да, коричневая чума расползалась по Германии, и об этом сейчас говорили по радио. Напряженная политическая ситуация затмила остальные дела. В Германии росла опасность для всей Европы. Здесь, в тихом доме лесничего, мы обсуждали это событие, не питая иллюзий насчет того, что выкормыши самых реакционных кругов немецких империалистов и монополистов остановятся на полпути. Прусский милитаризм и тевтонская заносчивость «сверхчеловека» начинали свое кровавое дело, и Гитлер был его исполнителем.
Мы так внимательно слушали радио, что не заметили стука в дверь. Вошла тетка Настя и сообщила, что нас спрашивают два представителя органов государственной безопасности.
— Здравствуйте, товарищи, — входя в комнату, приветствовал нас один из них, а второй лишь молча поклонился. — Вы нас звали, вот и мы.
Старший, Усов, был начальником, младший, Рожков, — следователем.
Богданов рассказывал, что произошло, Рожков записывал, а Усов как бы безразлично смотрел на потолок, где блестела электрическая люстра. Когда Богданов закончил, Курилов встал, вынул из кармана и положил на стол пряжку с оторванным куском ремня.
— Это потерял убийца, — выразительно заявил он.
— Скажем пока — преступник, доктор Хельмиг еще не умер, — мягко возразил Усов. — Где вы это нашли, товарищ?
— На том месте, откуда он стрелял. Очевидно, спешил скорее удрать и не заметил, как у него лопнул ремень от брюк.
— Смотрите, какой Шерлок Холмс! — засмеялся Богданов. — Нам об этом ни слова…
— Пряжка есть, дело за малостью — ее владельцем, — под общий смех заявил Шервиц.
— Лучше что-то, чем ничего, — впервые заговорил Рожков.
Пряжка пошла по рукам, и хоть ничего в ней не было особенного, каждый ее внимательно рассмотрел. Усов попросил всех рассказать, кто что знает. Когда очередь дошла до меня, я рассказал обо всем, что произошло прошлой ночью, не забыв упомянуть и о странном, на мой взгляд, поведении тетки Насти.
— Вот и прекрасно, — сказал Усов. — Вы не могли бы позвать вашу домработницу, товарищ Богданов?
Через минуту лесничий вернулся с теткой Настей. Она остановилась у двери и только после приглашения прошла в комнату, чтобы сесть на стул.
— Ваше имя?
— Анастасия Конрадовна Блохина, — едва слышно выдохнула старуха.
— Знаете немецкий язык? — не глядя, спросил Рожков.
Тетя Настя удивленно взметнула на него глаза и не ответила. Рожков повторил вопрос, пристально уставившись на нее.
— Когда-то… немного… знала, — заикаясь, ответила старуха.
— А сейчас уже не знаете? — спросил Усов.
— Сейчас? — протянула она.
— Да, да, вчера или сегодня вы не говорили по-немецки? — настаивал Рожков.
— Как вы так можете думать, товарищ начальник? — испуганно спросила тетя Настя.
— Именно так, как говорю, и удивляюсь, почему вы не отвечаете. Ведь нет ничего плохого поговорить по-немецки, например, с гостем, который приехал на охоту, — сказал Рожков.
— Да, ничего нет плохого… Но почему вы об этом спрашиваете?
— Из любопытства. Я видел на кухне молитвенник — немецкий. Вы, очевидно, евангелистка и, насколько мне известно, родились в Риге, до замужества носили фамилию Крюгер. Ваш отец из прибалтийских немцев, а мать русская.
Тетка оцепенела. Она впилась глазами в Рожкова, словно хотела прочесть на его лице больше, чем он сказал.
— У вас здесь есть родственники? — спросил Рожков, склонившись над своей тетрадью.
— Е… есть… племянник, Аркадий Аркадьевич…
— …Блохин, — спокойно продолжал Рожков.
Мой удивленный взгляд встретился с таким же взглядом Курилова. Потом я повернулся к хозяйке дома, и она, предчувствуя мой вопрос, молча кивнула: да, это так.
— А теперь расскажите, что произошло вчера ночью, — спросил Усов.
— Произошло? — вновь по привычке повторила она, словно не зная, что ответить. Казалось, она злится. Лишь после некоторого колебания сказала:
— Ничего не знаю. Слышала только, что кто-то вышел из дома. Разбудил меня скрип, пошла посмотреть. Никого не увидела и подумала: кто-то вышел из дому и оставил двери открытыми. Вот я их и закрыла…
— Кто на ночь закрывал дверь? — спросил Усов.
— Я закрывал, — отозвался Богданов. — Остальные уже спали.
— Вот и прекрасно, — похвалил Усов. — Значит, потом кто-то их снова открыл. Это были вы, товарищ? — указал он на меня.
— Возможно, — сказал я. — Не исключено, однако, что до меня уже кто-то выходил из дому…
— Не исключено, совсем не исключено, — поддержал меня Усов. Он молча встал и подошел к окну, потом сказал:
— Кто же мог до вас выйти из дома?
— Кто-нибудь из нас, — ответил я, пожав плечами.
— Вот и прекрасно, кто же?
Однако на его вопрос все ответили отрицательно; получалось, таким образом, что я был единственным, кто той ночью выходил из дома.
— Мне бы хотелось осмотреть комнату, в которой спал доктор Хельмиг, — заявил Усов, и Богданов увел его вместе с Рожковым. Они довольно долго не возвращались, и тогда тетка Настя нарушила тишину: