— Эти вещи я передал Хельми, а она их отдать Бушеру не могла. Их можно было отнять у нее только силой, — хмуро ответил Хельмиг.
На другой день Бушера опять привели на допрос. На вопрос, где он оставил два своих чемодана, Бушер ответил, что не помнит. Курилов прочитал ему показания носильщика с Петрозаводского вокзала. Согласно его описаниям, сомнений быть не могло: речь идет о Бушере. Тот нервно кивнул, и на вопрос, что находилось в чемоданах, пожал плечами и буркнул:
— Домашние вещи.
— Это вы называете домашними вещами? — выразительно спросил Курилов и показал на чемоданчик с драгоценностями и золотом, который по его просьбе только что принесли. Бушер дернулся, его лицо стало восковым. Однако он быстро опомнился и лишь злобно прошипел: «Черти проклятые…»
Курилов прочитал протокол вчерашнего допроса Хельмига. Закончив, он снова посмотрел на Бушера. Казалось, что тому стало не по себе, он уперся своими костылями в стену. Курилов размеренно произносил слово за словом, словно вбивая их в память допрашиваемого:
— Бушер, показания вашего соотечественника Хельмига меняют вашу судьбу. В них дальнейшие и бесспорные доказательства, что именно вы убили и ограбили Хельми Карлсон.
— Хельмиг лжет. Этот кусок бумаги с его подписью подделка… Меня не проведете…
— Вы напрасно выходите из себя, это здесь неуместно, — заметил Курилов. — Лучше признайтесь, это облегчит ваше положение.
— Напрасно стараетесь, ничего вам не скажу, потому что… — Бушер замялся, подумал и добавил: — Потому что ничего не знаю, ничего не помню.
— Ваши друзья освежат вашу память во время суда.
— Никого не знаю.
— Вы только что утверждали, что Хельмиг лжет. Значит, его-то знаете…
— Презираю этих марионеток… Знать их не хочу!
— Почему же вы тогда следили за теми, кто навещает Хельмига в больнице, почему преследовали Хельми Карлсон?
Бушер открыл рот, но, ничего не сказав, снова его закрыл.
Курилов постучал ручкой по столу и строго спросил;
— Будете отвечать?
Бушер выпрямился.
— Не буду.
— Уведите арестованного, — приказал Курилов своему помощнику.
Через два дня на столе у Курилова лежал результат лабораторного анализа: волосы Бушера идентичны с теми, которые были зажаты в кулаке убитой Хельми Карлсон. Курилов велел привести Бушера и, показав ему копию анализа, сказал:
— Вот, можете прочесть. Надеюсь, настолько-то понимаете русский язык?!
Бушер молча кивнул, недоверчиво взял лист и стал читать. Делал он это с трудом, на последних словах споткнулся глазами, руки у него затряслись. Он разорвал бумагу, быстро вскочил, его злобный взгляд впился в Курилова, казалось, он готов был на него броситься.
— Не хотите признаться, но вот вам неопровержимое доказательство, что вы убили Карлсон. Еще раз советую: признайтесь во всем, только так вы можете облегчить свою судьбу…
— Ха, ха, ха! — истерически засмеялся Бушер. — У вас облегчишь… Разве что цветы на могилу получишь!
— Об этом можете попросить своих друзей, — сухо ответил Курилов.
Бушер выпрямился, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же его голова поникла, и он глухо пробурчал:
— Ничего не знаю, ни о чем не помню!
Курилов велел увести арестованного. На этом для Бушера закончилась серия допросов.
5
В ресторане ленинградской гостиницы «Астория» сидело четверо: двое мужчин и две женщины. Обе женщины были молодые и красивые: высокая худощавая блондинка с самоуверенным выражением лица и, меньшая ростом, очевидно, более молодая, шатенка, с обворожительной улыбкой.
Они говорили по-немецки, донимали блондинку ее привязанностью к собакам и перетряхивали косточки ее любимца.
— Да разве это собака… — бросил первую стрелу мужчина со шрамом на лице.
— Оставь его, это чистая раса.
— Она теперь в моде, — с усмешкой сказал второй мужчина с плешью в прилизанных волосах.
Женщина с обворожительной улыбкой поджала губы. Видимо, ей не нравилось, что мужчины больше шутили с самоуверенной блондинкой, а она была вынуждена скучать перед своим бокалом. Чувствовалось, что она была или хорошо воспитана, или слишком горда для того, чтобы открыть свои чувства. Наконец к ней повернулся мужчина со шрамом:
— О чем вы задумались?
— Ни о чем, — спокойно ответила она.
— Ваш… друг знает о том, что вы в нашей компании?
Она беспокойно подняла брови, нервно повела плечами и ответила:
— Нет… не знает.
— Он ревнив?
— Мы же договорились, что никому не будем рассказывать о нашей прощальной встрече… — ответила за нее блондинка и заговорщически подмигнула. Шатенка повернулась, и на ее лице опять появилась обворожительная улыбка.
В течение всего этого времени официант обслуживал компанию с особым вниманием. Он почти не отлучался от стола, всегда был под рукой, чтобы исполнить любое желание.
— Какая разница между обслуживанием в Москве и Ленинграде, не правда ли? Там сиди и жди, а здесь все идет как по маслу, — заметил мужчина со шрамом.
— И вы, коллега, еще ничего не поняли? Да, здесь обслуживают прямо-таки как в берлинском «Адлоне», но язык надо держать за зубами. Видите, официант все время прислушивается? — тихо проговорил второй мужчина.
— Тогда он должен понимать по-немецки… Сейчас проверю.
Мужчина со шрамом позвал официанта и по-немецки попросил, чтобы он узнал у швейцара, не может ли тот достать билеты в какое-нибудь увеселительное заведение.
Официант вежливо наклонился к нему, пожал плечами и на очень ломаном немецком языке произнес:
— Простите, я вас не понимаю.
Человек со шрамом махнул рукой и повернулся к соседу:
— Видите, он понимает по-немецки ровно настолько, чтобы разобраться в меню. Остальное для большинства официантов — книга за семью печатями. Но и вы правы: надо быть осторожнее. Возможно, он нас хорошо понимает, только притворяется.
— Не мешало бы к нему присмотреться, — сказал мужчина с прилизанными волосами и бросил косой взгляд на официанта.
— Вам что-то показалось подозрительным? Вы такой недовольный, господин, господин… — запнулась младшая из женщин.
— Эгон, — помог ей мужчина со шрамом.
— Вы думаете, за вами следит чуть ли не каждый. И прячете голову, как страус, — усмехнулась стройная блондинка. — Кому вы интересны? Лучше на меня посмотрите, — с вызовом как бы обратилась она к окружающим в ресторане. — Только на меня, слышите, русачки! Нравлюсь я вам?
— Перестань, Адель, — процедил сквозь зубы мужчина со шрамом.
— Что же удивительного, если мужчины оглядываются на нас, верно, Грета? И почему мы должны этого не замечать?
— Конечно, вы красавицы, и будь я… — Эгон попытался сказать комплимент, одарив их нежным взглядом.
— Кокетничаешь… — мрачно произнес мужчина со шрамом.
— О-ля-ля-ля… ну и что? — напевая, спросила Адель.
— Не забудь, что стало с Шеллнером, — тихо напомнил он.
— А что? — спросила Грета.
— Его раздавила машина, — предупредил Эгон ответ другого мужчины, который только успел открыть рот.
— Насмерть?
— Насмерть.
— Да я его, собственно, даже не знала, только по имени, — пожала плечами Грета.
— А я сам чуть не попал под колеса, — наклонившись к Адели, проговорил мужчина со шрамом так тихо, что Грета не могла услышать.
— Нашел, о чем вспомнить, — так же тихо, с укоризной сказала Адель, придвинувшись к самому его лицу.
Грета, явно уязвленная тем, что ее избегают, взяла сумочку, встала и вышла из зала с оскорбленным видом.
— Оставь ребусы и переходи к делу. Когда поедешь? — спросил Адель ее собеседник.
— Хочешь от меня поскорее избавиться? Мне страшно… Почему бы тебе не послать курьера из консульства? — без прежней игривости сказала Адель.
— Ты наивна, как ребенок. Конечно, я мог бы договориться с консулом, но в Берлине посылку все равно обнюхают со всех сторон, и, если учуют золотишко, — поминай как звали! Придется со всем распроститься, да еще изволь объясняться, почему стал заниматься гешефтом. Понятно, нет? Двадцать процентов, если все доставишь на место! — строго сказал мужчина со шрамом, предварительно убедившись, что официант не подслушивает.
— И за двадцать процентов я должна идти на такой риск! — взорвалась она.
— Он не так велик, — возразил мужчина со шрамом. — Его почти и нет…
— Так поезжай сам! — оборвала она, но резкость слов никак не соответствовала тону, с которым она их произнесла.
— Но, но, зачем так круто? Вы же прекрасно знаете, что сам я не могу поехать по служебным причинам. Надо договориться…
— Согласна на пятьдесят.
— Еще чего! Этого никогда не будет, — разгорячился мужчина со шрамом.
Адель взглянула на него свысока:
— Я должна подставлять свою голову под нож, чтобы ты мог насладиться жизнью? Ну, нет, я еще не настолько глупа. Пополам — или прощай.
Оба мужчины повернулись к Адели, закрыв ее так, что через застекленные двери не стало видно ее лица…
За этими дверьми в ярко освещенной комнате сидела иная компания. Это были Филипп Филиппович Курилов, Иван Борисович Аркадин, стенографистка Лидия Петровна Сысоева и я.
Особого внимания среди нас, конечно, заслуживал Аркадин, — ведь от него зависело, как мы поймем разговор, который шел за дверями. Отличный логопед, Иван Борисович работал в Институте глухонемых, в совершенстве знал немецкий и английский языки. Когда Курилову стало известно, что небезынтересная компания в составе двух мужчин и двух женщин соберется в отеле «Астория», он попросил его быть переводчиком. Совсем особенным переводчиком, который, даже не слыша, понимает слова лишь по движению губ. Огромный опыт и исключительный талант Ивана Борисовича позволяли надеяться, что эксперимент удастся.
Еще до того, как тертая компания оказалась в ресторане, мы заняли место за стеклянными дверями. Гостей привели к свободному столику, который был заранее поставлен так, чтобы мы его видели.