Дубровский почти не слышал Майснера. Он понял: это конец. Выкручиваться глупо и бесполезно. Единственное, что еще можно сделать, — молчать. Не покупать же себе жизнь ценой предательства!..
На столе затрезвонил телефон. Майснер снял трубку. По тому, как он поднялся с кресла, по тому, как изогнулся в подобострастной позе, Дубровский понял, что на другом конце провода находится высокое начальство.
— Да, мы готовимся. Но я не думал, что это так срочно. Я рассчитывал перебраться туда дня через три-четыре, — сказал Майснер в трубку и тут же осекся: — Что-о? Прорвали фронт? Я понял вас, господин генерал. Передовая команда отправится немедленно. Все остальные двинутся завтра. — Он аккуратно положил трубку на рычаг и распорядился: — Фельдфебель Диль, срочно высылайте передовую команду в Днепропетровск! Этого, — кивнул он на Дубровского, — под особой охраной отправите вместе с ними. Пусть его посадят в одиночку в Днепропетровской тюрьме. Господин Дубровский, у вас там будет достаточно времени для размышлений. Подумайте! Речь идет о вашей жизни. В вашем распоряжении еще целых сорок восемь часов. Послезавтра утром вас доставят в мой кабинет в Днепропетровске.
— Не тешьте себя надеждой, господин полицайкомиссар. Я все обдумал заранее.
Солнце уже поднялось над крышами Сталино, когда Дубровского, закованного в наручники, подвели к задернутому брезентом грузовику. Среди толпившихся возле подъезда сотрудников ГФП-721 он увидел и Макса Борога. Дубровскому показалось, что на глазах у Макса блеснули слезы. Но в следующий момент Леонида грубо толкнули в кузов.
А на востоке все отчетливее и громче грохотала артиллерийская канонада. Леонид Дубровский улыбнулся своим мыслям. Он сделал все, что мог. Совесть его была чиста.
6 сентября вместе с передовыми частями Советской Армии капитан Потапов был в Сталино. Поздно вечером его разыскала Валентина Безрукова.
— Что вам угодно? — спросил Потапов, когда подчиненные привели девушку в его комнату.
— Вы Сокол? — спросила она смущенно.
— А что вы хотите?
— Я от Леонида Борисова. Он просил передать…
— Родненькая! Миленькая! — Потапов положил руки на плечи девушки. — А где же теперь он сам?
— Уехал в Днепропетровск. Вот письмо.
Валентина показала Потапову письмо, в котором Дубровский сообщал о своем внезапном отъезде.
— А вот его записи. Он очень просил меня передать это вам, когда вы освободите город.
Она отдала капитану несколько скомканных бумажек. Потапов бережно взял их и, подойдя к столу, склонился над керосиновой лампой.
«Оберфельдкомендатура «Донец»-397. Готовит агентов для посылки за линию фронта.
1. Комендант штабквартиры — капитан Тельцер.
2. Майор Майер — худой, высокий блондин, зачес на пробор, голубые глаза, нос длинный, лицо продолговатое.
Оба занимаются подготовкой агентов и засылкой их к вам. Агенты, неоднократно ходившие в расположение советских войск:
1. Ивженко Григорий Иванович, 1910 г. р. Уроженец Ворошиловграда. Имеет сына и жену. Приметы: волос русый, зачесывает набок, глаза зеленоватые, нос прямой, узкий. Рост — низкий. Худой. Походка прямая. Нет двух верхних зубов.
2. Белоусов Никита Прокофьевич, 1910 г. р. Житель Белгорода. Волос черный. Брови широкие, черные. Глаза черные. Нос курносый. Ранен осколком мины в левую руку и ногу. Хромает на левую ногу. Рост средний. По профессии комбайнер.
3. Бестужьев Владимир Александрович, 1916 г. р., из Архангельска. Рост — низкий. Толстый. Волос белесый. Брови белые. Глаза светло-голубые. На лбу слева шрам».
Потапов так увлекся, что забыл о девушке. Но, вспомнив о ней, он оторвал взгляд от листа бумаги, обернулся:
— Простите, миленькая! Вы даже не представляете, что вы принесли. Этим бумажкам цены нет. Сколько жизней они спасут! Спасибо вам превеликое.
— Мне-то за что? Это Леониду спасибо.
— И ему, разумеется. Молодец парень. Как-то он теперь там, в Днепропетровске!
Когда советские воины освободили Днепропетровск, люди капитана Потапова осмотрели тюрьму ГФП-721. На стенах камеры смертников они обнаружили записи содержавшихся в ней людей. На одной из стен было нацарапано: «22 сентября 1943 года, Дубровский Леонид». Надпись была очерчена рамкой. В этот день гестаповцы расстреляли советского разведчика.
От автора
Собирая материал для этой документальной повести, я встретился с многими советскими патриотами, знавшими Дубровского в период его пребывания в тылу гитлеровских войск. В Кадиевке состоялось знакомство с Марфой Терехиной, с Михаилом Высочиным.
В Сталино, на шахте Петровского, я беседовал с уцелевшими подпольщиками, выполнявшими задания Шведова и Донского. А в Москве, работая с архивными документами, нашел имя неизвестного мне человека, который имел отношение к ГФП-721.
Кандидат наук Игорь Харитонович Аганин проживает в Москве, и потому мне не составило большого труда договориться с ним о встрече. И она состоялась. Этот удивительный человек рассказывал о порядках в тайной полевой полиции, о зверствах, чинимых гестаповцами, о полицайкомиссаре Майснере, о Рунцхаймере, о следователях ГФП-721. Не забыл он упомянуть и о Дубровском.
— В ГФП мы встречались с ним часто, — рассказывал Аганин. — Иногда беседовали, казалось бы, по душам. Оценивая своих сослуживцев по ГФП, я не раз размышлял и о Дубровском. Тогда я не мог понять, что заставило этого молодого, умного и красивого человека предать Родину, пойти в услужение к гитлеровцам. Даже когда его расстреляли немцы, я считал, что его подвело знакомство с подпольщиками. О том, что Леонид Дубровский был советским разведчиком, я узнал только после войны.
— Простите, Игорь Харитонович, — не удержался я от вопроса, — а вы сами кем были в этой пресловутой ГФП-721?
— Я-то? — Коварная улыбка растеклась по лицу Аганина. — Я заведовал канцелярией в ГФП-721. Я был тем самым Георгом Вебером, о котором вы знаете из архивных документов.
Не скрою, я не сразу поверил и теперь сам предвижу ироническую улыбку читателя. Но это не вымысел. Не забывайте, что перед вами документальная повесть. Просто случай свел двух советских людей в одном контрразведывательном и карательном органе гитлеровцев, именуемом тайной полевой полицией.
Настоящий Георг Вебер покоился в русской земле, которую он так страстно хотел завоевать по воле своего обожаемого фюрера. А советский патриот Игорь Харитонович Аганин работал под его именем в ГФП-721. Он и поныне проживает в Москве, и я от души благодарен ему за помощь, оказанную при работе над этой повестью.
Зуфар Максумович ФаткудиновРезидент «Черная вдова»
Можно быть хитрее другого, но нельзя быть хитрее всех.
Глава I
В июне 1918 года, когда канонада пушек Самарского правительства уже вовсю разносилась по Среднему Поволжью, Казанская губернская чрезвычайная комиссия после нескольких дней поиска арестовала агента германского генерального штаба Семена Перинова (он же Мишель Тряпкин-Кукшуев), по кличке Двойник. На допросах агент показал: его подлинная фамилия — Герхард Хаген. В Россию заброшен девять лет назад. Действовал сначала в княжестве Польском, а затем в Брест-Литовске, Петрограде и, наконец, в Казани. В расставленные им шпионские капканы с крупными денежными приманками попалось несколько важных птиц из высоких сфер жандармерии и царской армии. После того как Хаген завербовал жандармского полковника Мясоедова — близкого человека военного министра Сухомлинова, — сам кайзер Вильгельм II щедро его вознаградил.
Хотя из послужного списка этого агента и выходило, что он далеко не рядовой рыцарь плаща и кинжала, тем не менее в казанской шпионской паутине находился где-то совсем с краю. В центре — агент по кличке Черная вдова со свирепым нравом, как самка черного паука, которая под настроение съедает своего партнера-самца. Все приказы Двойнику шли от этого агента-невидимки. Его связник — мужчина с аскетическим лицом и бегающими, как у жулика, маленькими глазками — всегда строго напоминал приказ Черной вдовы… Этого агента Двойник никогда не видел и первое время полагал, что это женщина, прошедшая огни и воды. Но потом заколебался: уж слишком быстро и точно реагировал Черная вдова на акты властей и сложные ситуации в стране и в Поволжье. Похоже, заправлял умный, постоянно варившийся в котле важнейших событий мужчина.
Но с другой стороны, в исторической какофонии шпионажа и политических убийств немало женщин играли первую скрипку. Даже грациозные аристократические дамы питали слабость к яду и кинжалу, когда речь шла об их тайных интересах. Чего только стоит племянница кардинала Мазарини герцогиня Суасон. Где бы она ни появлялась, при французском королевском дворе или в испанском Эскуриале, — всюду за ней тянулся черный шлейф загадочных смертей. В Мадриде ее считали виновницей ранней кончины самой испанской королевы.
А то, что, например, не смогли сделать дюжие жирондисты во времена Французской революции, сделала хрупкая дворянка Шарлотта Корде, которая, проникнув в дом к лидеру якобинцев Жану Марату, заколола его кинжалом.
Женщины-шпионки, соглядатаи, как заведенные часовые механизмы, бесстрастно выполняли свои прямые обязанности, если даже на них обращали пристальное внимание, более того — их благосклонного отношения домогались великие люди. Агент III отделения жандармерии Российской империи Собаньская была приставлена графом Бенкендорфом шпионить за великим польским поэтом Адамом Мицкевичем. И она это делала очень прилежно, ни на час не отвлекаясь от объекта наблюдения, и даже не отвечала на страстные письма Александра Пушкина, который был очарован этой женщиной. Конечно же, оба поэта и предположить не могли, что диктовало ее поступками. Никто из современников Собаньской так и не узнал о ее подлинной роли.