Эксперимент показал: человек, стоявший у дверей склада, не мог слышать разговор. Скорее всего его появление на станции послужило толчком для того, чтобы преступник начал заметать следы. Но тогда откуда преступник узнал, что чека на верном пути и вот-вот может выйти на него? Неужели с кем-то поделился об этом Мюзиев? Вряд ли. Ему было невыгодно трезвонить о хищении одежды и о своем допросе. Какой же отсюда вывод?
Измайлов стиснул ладонями виски и начал раскачиваться, как маятник, из стороны в сторону.
«А вывод таков, — Шамиль вскочил со стула, — есть человек, который узнал, что пропажей формы заинтересовалась чека, а не милиция! Кто? Начальник станции? Ведь я только к нему обращался! Но он исключается! Тогда…» Чекист решил поехать на железнодорожную станцию, точнее, к начальнику станции, который находился в здании пассажирского вокзала.
Он выбежал на улицу, лихорадочно огляделся по сторонам — но извозчичьих пролеток не было видно — и чуть ли не бегом поспешил на вокзал. Шамиль не стал предупреждать Брауде о том, куда поехал. Ведь догадка — это еще не факт. Что ж ее лишний раз дергать. Надо самому все проверить. На Московской улице он сел в пролетку, и извозчик, глянув на запыхавшегося молодого человека, погнал свою савраску на вокзал. Ездовой расценил, что его пассажир опаздывает на поезд. Он лишь коротко буркнул Шамилю: «За скорость приплатишь, накинешь пятиалтынный».
Вот наконец-то открылась знакомая площадь с небольшим садиком, опоясанным невысокой металлической оградой. А за ним — красное двухэтажное здание вокзала с куполом. Издалека оно вдруг показалось юноше громадной неземной птицей, широко распластавшей свои крылья перед взлетом. Шамиль усмехнулся: «Чего только не привидится, когда в поисках правильного шага ночи не спишь. Кажется, что и вокзал вот-вот улетит, исчезнет и не раскроет мне свой секрет».
Оба этажа вокзала были битком набиты разношерстным людом. В основном это были крестьяне, рабочие и служивые в солдатских шинелях с тощими сидорами за плечами. Изредка попадалась интеллигенция в поношенных костюмах и шляпах. Но все лица походили друг на друга: печать тоскливой заботы и крайнего напряжения, замешанной на усталости, роднила, пожалуй, этих людей, разных по возрасту и полу, по образованию и социальному положению. Люди лежали на узлах, на полу, на лестницах — это те, что по несколько суток торчали тут, ожидая свой поезд. Но поезда с каждым днем приходили все реже и реже. Витали слухи один страшней другого: будто бы белочехи взяли многие города и перекрыли железную дорогу. А красные с трудом их отгоняли от «железки».
Измайлов чуть не поперхнулся от духоты, когда вошел в вокзальное помещение. Спертый воздух был настолько стойким, что казалось, каждая кирпичина пропиталась неприятными запахами пота, пыли, табачного дыма и теперь уже сами стены источали неприятный дух, несмотря на то, что все двери были распахнуты настежь. Чекист, лавируя между узлами и мешками, прошел к кабинету начальника станции и, когда взялся за ручку двери, забыл и про невыносимо спертый воздух, и про стук в висках. Осторожно приоткрыв дверь, он вошел в крохотный предбанничек с двумя дверями и замер. Так и есть: перегородки были сколочены из досок, обшитых фанерой. Ведь через них хорошо слышно! Измайлов приложился ухом к прохладной перегородке. Из комнаты слышались довольно отчетливо мужские голоса. Какой-то грубый бас сердито требовал три вагона под фураж для лошадей. А знакомый голос начальника станции устало возражал.
«Как же я не обратил внимания на эту стену сразу-то! — сокрушался юноша. — Надо было говорить с ним тихонько. И этот гад, который отправил Мюзиева на тот свет, не подслушал бы».
— Балда, — тихо прошептал Шамиль. — Вот теперь ищи-свищи.
Он вышел из прихожей и стал ждать, когда начальник станции останется один. Ясно, кабинет начальника станции перегородили временно-острая нехватка помещений. Народу-то везде — тьма. Теснота приткнула людей друг к другу очень плотно, как семечки в подсолнухе. Понадобились комнаты и для военных. Вот и оказались рядышком комнаты начальника станции и начальника вокзала. Но что за человек этот начальник вокзала? Уж не тот ли молодой субъект, пустивший под откос поезд?
Чекист на носках, мягко ступая, подошел к двери начальника вокзала и приложился ухом к замочной скважине. За дверью царила тишина. Никого!
Измайлов дождался, когда начальник станции остался один. У него он выяснил: начальник вокзала тяжело болеет вот уже месяц. Его замещает Бабаев. Принят на работу полтора месяца назад. Большевик. Сорока пяти лет от роду.
Эта информация, как холодный душ, остудила юношу. Правда, когда он увидел в тонкой перегородке сквозные щели и воочию убедился в возможности подслушивания, у него появилась небольшая надежда. Шамиль вытер платком вспотевший лоб. Измайлов вышел из кабинета, попросив его хозяина, чтоб тот обязательно известил помощника начальника вокзала о их разговоре. Проверим-ка этого Бабаева! Если он замешан во всей этой темной истории, то помначвокзала либо позвонит своим людям, что чека дышит ему в затылок, либо задаст деру.
Около десяти утра появился помощник начальника вокзала. То был коренастый рыжеватый мужчина с вьющимися волосами. Бабаев энергично распахнул дверь, открыл окно и только после этого направился к начальству. И чекист поспешил связаться по телефону с Брауде.
— Шаг верный, — одобрила она. — Но в одиночку такие дела не начинают. — В ее голосе послышалось больше беспокойства, чем недовольства. — Жди Хайретдинова с красноармейцами. А насчет телефонной станции — не беспокойся. Возьмем под пригляд.
Через четверть часа Бабаев появился в зале ожидания вокзала. Потом позвонил от военного коменданта какой-то Зайнаб и попросил ее сходить в караван-сарай и передать соседу, что он срочно отъезжает в Бугульму — там случилось крушение поездов — и что приедет через пару дней.
«Крушение? — удивился Измайлов. — А что ж это начальник станции ничего мне не сказал…»
Чекист поспешил к станционному начальству. Однако никто не знал о железнодорожной катастрофе в Бугульме. Он понял: это выдумка Бабаева. Вернее, условное сообщение о его провале. Но когда Шамиль вернулся в комнату военного коменданта, откуда названивал Бабаев, того уже след простыл. Не было его ни на первом этаже, ни на привокзальной площади, ни на перроне. «Вот те на! Уж не шайтан ли его спрятал?» Измайлов перемахнул пути, нырнул под вагон, что был сцеплен с несколькими теплушками, и очутился лицом к лицу со стрелочником.
— Бабаева, помощника начальника вокзала, не видели? — выпалил чекист, переводя дыхание.
Железнодорожник старчески пожевал губами, поправил замасленную кепку и хмыкнул:
— Эка хватился. — Он махнул рукой в сторону отходившего товарняка, хвост которого вот-вот скроется за поворотом. — Тамотки Бабаев-то, в товарняке. Видел, как в хвостовой вагон запрыгнул.
— А куда товарняк-то пошел?
— Кажись, в Вятку.
— Как его остановить?! Догнать как?!
Стрелочник криво усмехнулся:
— Туточки и Аллах не поможет: хочь молись, хочь нет. — Старик, сделав шаг, остановился. — А ить догнать-то, сынок, могешь. — Он кивнул в сторону привокзальной площади. — Беги к извозчикам да гони на Сибирский тракт через Арское поле. Туточки-то железная дорога крюк делает верст на десять. А ты напрямки на лошади-то. Тута версты три-четыре, не более.
Через несколько минут Измайлов уже сидел в пролетке позади извозчика, то и дело поторапливая его:
— Гони скорей! Гони!.. За скорость вдвойне уплачу.
— Знаю я вас, молодых-то, — ворчал бородатый извозчик, — с вас и одну-то цену не получишь. Норовите задарма.
А с ветерком-то дорого стоит. Ветерок-то тоже деньги стоит. После нее савраска-то моя цельный день еле копыта переставляет. И хвостом не махает…
«Идиот! — забушевал про себя юноша. — Контра! Сейчас лошадь твоя отмахается хвостом». И чекист схватился за пистолет. Но тут же усилием воли погасил свой гнев, вспомнив слова Гирша Олькеницкого: «Власть, которая возвышается над людьми на черных столбах безнаказанности, безответственности в своих делах, — это и есть власть мракобесия, исторически обреченная».
Шамиль достал из кармана нужную купюру и протянул ее извозчику. Тот довольно крякнул, достал кнут и стегнул лошадь: «Но! Радемая! Ну! Просыпайсь!»
Лошадь понесла во весь опор по улице, и пролетка дробно застучала по неровным булыжникам дороги. Теперь чекисту не надо было извозчика ни уговаривать, ни грозить ему оружием. «И верно ведь, — думал Измайлов, — деньги могут потягаться с насилием и страхом. Этому извозчику с его лошаденкой завтрашний день обеспечен. Да и на власть не будет в обиде». Размышляя, Шамиль пытался заглушить внутренний голос: «Лишь бы успеть! Лишь бы догнать!»
— Шамиль! Шамиль! — донесся женский голос издалека. Он и не сообразил сразу-то, что это его зовут. Сообразил всевидящий на козлах извозчик.
— Тебя, милок, кличет барышня, — не оборачиваясь, бросил он.
Юноша посмотрел назад и увидел среди редких прохожих Санию. Санию Сайфутдинову, с которой познакомился случайно, как говорится, при «исполнении». Стараниями Шамиля и его товарищей удалось спасти ее брата Ахнафа, которого бандиты пытались убрать как свидетеля. Девчонка, кажется, влюбилась в Шамиля: при виде его то бледнела, то покрывалась пунцовой краской и очень переживала. Переживала до слез, до боли в сердце. Юноша это знал. Но подобных чувств к ней не испытывал. Хотя ему было приятно и радостно, что она так трепетала при виде его, во многом, пожалуй, потому, что очень уж эта Сания была похожа на Дильбар — дочку бывшего чистопольского купца, в которую он влюбился с первого взгляда прошлой осенью. Но его любовь к ней, как любовь страстного поклонника изяществ к прекрасной статуе, была безответной. Да еще волею злого рока в перестрелке он, Измайлов, убил ее мужа, бывшего офицера контрразведки Временного правительства, вступившего в подпольную военную организацию.
Все это каждый раз проносилось перед глазами Шамиля, будто бешено раскручиваемая лента кинематографа, когда он видел С