И тогда у меня останутся только двое: Елена Петровна Кудрявцева и ее зять. Ну, вдовушка нужна, без нее ничего не получится. А с зятем я тоже что-нибудь придумаю и возьму его в оборот.
Вот такие пироги, уважаемые коллеги, как любит говорить наш главный врач. Главное — не суетиться, главное — все продумать и вычислить. И тогда золотой ручей будет журчать только в одном направлении — ко мне.
Скоро поворот, на котором разбился Эдгар. Ничего, я ученый, здесь надо просто сбавить скорость и будет порядок. Вон даже инспектор ГАИ мерзнет, бедняга. Наконец-то догадались сделать здесь пост. Ничего, Серегина я сюда вытащу ночью. Ох, какой привередливый инспектор, жезл поднял, останавливает. Наверно, сигареты кончились или спички. Придется тормозить.
Ровно через минуту после того, как сообщили, что взяли Серегина, Михаил Павлович Алексеев с недоумением посмотрел на городской телефон. Почему он звонит? Ведь дежурный прекрасно знает, что он просил его ни с кем не соединять. А тут звонки. Безобразие, никакой дисциплины. Алексеев нажал кнопку:
— Товарищ дежурный, я же вас предупреждал, что меня нет.
— Простите, Михаил Павлович, но это ваша жена. Третий раз звонит, говорит, что очень срочно.
— Ну, хорошо, — Алексеев нахмурился, взял трубку городского телефона и, сдерживая недовольство, спросил: — Валя, что у тебя?
— Мишенька, Миша, там, в больнице, Тамарочке плохо. Только что, минут десять назад, Ирина звонила, говорит, что Тамарочка умирает.
— Ну, во-первых, прекрати реветь, — Алексеев растерялся, закашлялся. — Алло, я сейчас позвоню в больницу, потом тебе. Успокойся, все будет в порядке, поняла? — Он положил трубку и вызвал начальника медицинской службы.
— Александр Александрович, дорогой, поедем, если можешь, со мной в больницу, что-то с внучкой, кажется, очень плохо. Может, проконсультируешь? — Нажал другую кнопку: — Дежурный, мою машину быстро на выезд. Я на полчаса отъеду в областную детскую больницу, связь со мной держите по рации. — Алексеев выбежал из кабинета, на ходу застегивая китель, обернулся к Лидии Константиновне: — Я в больницу, внучке худо. Скоро вернусь.
Лидия Константиновна выпрямилась, побледнела и молча кивнула.
Алексеев сбежал по широкой чугунной лестнице. Машина стояла у входа. Около нее, возле задней дверцы, переминался с ноги на ногу Александр Александрович.
— Садись! — крикнул ему Алексеев и хлопнул дверцей. Посмотрел на Кабанова. — К внучке в больницу. Плохо ей, Валентина Ивановна позвонила, меня расстроила. Говорит, что помирает Тамарочка. Ах, черт, да не может такого быть. Это ж совсем дите, Александр Александрович, она ведь жить должна, человек родился на свет всего-то четыре месяца назад. Как вы думаете, обойдется?
— Давно она лежит, Михаил Павлович?
— Уже прилично, две недели. Я совсем недавно, позавчера, был, Ирина сказала, что на поправку пошла, хотя температура еще держится. Никак, понимаешь, сбить не могли. Человек-то маленький. Это мы с вами хлопнем пару таблеток — и порядок. А ей нельзя. Александр Александрович, вы же у нас реаниматор, выручайте, дорогой! — говорил сбивчиво Алексеев, хорошо понимая, что этим многословием пытается успокоить себя, прогнать мысль о самом худшем для Тамарочки, которую Ирина родила, несмотря на предостережения врачей. Внучка родилась хорошенькая, пышущая здоровьем, о предостережениях врачей уже и забыли, а тут — на тебе!
— Михаил Павлович, я попробую, я попытаюсь, вы успокойтесь!
Минут через шесть «Волга» подкатила к длинному двухэтажному зданию на берегу реки. В годы войны здесь помещался госпиталь, о чем говорила мраморная доска, укрепленная у входа.
Алексеев и начальник медицинской службы вошли в больницу. Дежурного врача не оказалось на месте. Молоденькая медсестра, увидев пожилого седого мужчину в генеральской форме, испуганно вскочила и побежала за доктором. В это время в холл по лестнице спустилась Ирина, Она подошла к Алексееву, припала к плечу и громко, навзрыд, заплакала. Алексеев сжал зубы, тронул невестку за локоть:
— Спокойно, Ира, спокойно. Где Тамарочка?
— В реанимации! — всхлипнула она.
Александр Александрович, высокий молодой человек в строгом сером костюме, шагнул к Алексееву:
— Михаил Павлович, я побежал наверх. Прикажите ей, пожалуйста, не реветь. Ну, нельзя же так, в самом деле! — Он стремглав бросился по лестнице.
— Понимаете, — Ирина достала платок и попыталась вытереть слезы. — Ей, как обычно, сделали укол. Она заснула. А потом вдруг я чувствую, что у нее температура подскочила, и она прямо на глазах стала задыхаться, судороги начались. Я не выдержала, закричала. Врачи быстро, почти моментально пришли. Давид Карпович даже приехал, собрал всех, еще укол сделал, Тамарочка перестала синеть, но все равно она сейчас там, в реанимации. Я только Валентине Ивановне позвонила, предупредила, что Тамарочке стало плохо. Я не хотела, чтобы она беспокоила вас.
— Мне надо было звонить, мне, а не ей. Она сейчас там, наверное, нитроглицерин ищет.
В просторный вестибюль спустился Александр Александрович. Он был в белом халате, на лице — марлевая повязка.
— Ну, что там, как? — шагнул к нему Алексеев.
— Положение пока сложное, кризис еще не миновал. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, я, если позволите, здесь останусь, а вы поезжайте домой. Там Валентина Ивановна беспокоится.
— Нет, Александр Александрович, никуда я не поеду. Сделаем так. Ирина пойдет к себе в палату. Вы позвоните, пожалуйста, мне домой, успокойте, вы врач, она вам быстрее поверит, скажите, что все позади. Про меня спросит — меня нет, я в городе, занят. А я здесь, в вестибюле, посижу. Или нет, в машине. Нет, не в машине. А вон там, на набережной. Договорились? У вас курить что-нибудь есть? А-а, впрочем, вы же не курите. Я у Кабанова попрошу. Ирина, ты иди к себе, тебе ведь тоже волноваться нельзя, тебе дочь кормить грудью. Давай, давай, — он ласково тронул ее худенькое плечо, повернулся и тяжело пошел к выходу.
В вечерней реке отражались огни корпусов большого завода, который с противоположной стороны подходил к самому берегу. От реки поднимался туман. «Бросишь тут курить с вами!» — со вздохом подумал Алексеев и вернулся к машине:
— Григорий Иванович, можно я стрельну у вас сигаретку?
— Нет, Михаил Павлович, вы сами мне приказали не давать, — Кабанов покачал лысой головой. — Потом будете ругаться.
— Может, и буду, но все-таки дайте, пожалуйста. Очень прошу, выручите последний раз.
— Эх, Михаил Павлович, я вот не бросал и нервы себе не мотаю. Берите, только у меня «Памир», с фронта привычка к крепкому табаку.
— Сейчас и «Памир» сгодится. Между прочим, самые лучшие в мире сигареты, никотин сразу, без помех, в легкие идет.
— А что в наше время не вредно? — улыбнулся Кабанов. — Врачей послушать, так выходит, что жить долго — тоже вредно.
— Ну, это вы слишком. Жизнь — штука красивая и очень даже нужная. И вам, и мне, и особенно Тамарочке. А рация молчит?
— Да, Михаил Павлович, пока молчат.
— Плохо, — Алексеев отошел от машины, — я снова к речке спущусь, если что — позовите.
Он пошел по темной и влажной от низкого тумана гальке. Почему Панкратов молчит? Серегина взяли — хорошо. А врача? Он же вот-вот должен миновать Матвеева. Впрочем, почему миновать? Капитан обязан его взять. Или там что-то не так? Кажется, предусмотрели все. А этот Савелий из Москвы, должно быть, любопытный экземпляр. Как он рискованно кинулся за золотом. Кто такой? Почему вышел на продавцов? Может, он связан с Вернером Штольцем? Вот так и идет: один узелок развяжем, а там — другой. Не в безвоздушном же пространстве этот Савелий находится. Ладно, посмотрим, как будет дальше. Первую часть поставленной задачи мы выполнили: группа расхитителей золота ликвидирована. Теперь предстоит более сложное — выявить каналы связи Зайцева и Белова внутри страны и за рубежом.
Но почему все-таки молчит Панкратов? И Самохин знает, что я жду результатов и волнуюсь.
Алексеев посмотрел на окна больницы. Нет, сюда, на реку, выходят только палаты, а реанимация, кажется, во двор. Как там сейчас Тамарочка? Александр Александрович должен был позвонить Вале. Молодой еще парень, а она ему верит в этом деле больше, чем мне. Ну, конечно, врач, хирург, да еще реаниматор. А хирург он, многие говорят, и в самом деле толковый. Но все равно, к врачам, какие бы они ни были распрекрасные специалисты, лучше не попадать, лучше не болеть. Черт, что-то сердце кольнуло. Странно, почему молчит Панкратов?
Алексеев посмотрел на машину. Кабанов стоял около нее и призывно махал рукой. Значит, есть новости.
Алексеев быстро одолел небольшой подъем;
— Кто? Дежурный? Давай трубку. Слушаю. Так, взяли стоматолога? Без шума? Хорошо. А почему так долго молчали? Некогда было? Ну ладно, будут новости, звоните сразу. Вот так, Григорий Иванович, уже легче дышать становится.
— Легче? — спросил Кабанов.
— Значительно, — Алексеев скупо улыбнулся. — Ежели двумя паразитами на свободе меньше стало, разве это плохо? Молодец Панкратов. И Матвеев молодец. По этому случаю давайте мне, Григорий Иванович, еще одну «памирину», я снова похожу у реки.
Алексеев спустился к берегу, присел на корточки. Интересно, есть тут рыба или нет? Директор завода утверждает, что есть, что не всю потравил. Эх, проверить бы, с удочкой посидеть. А когда?
Алексеев подумал о внучке, о том, что как-то неожиданно поставил ее здоровье в зависимость от ареста «старателей». «А все-таки двух уже взяли, и Тамарочке стало лучше», — сказал он в оправдание самому себе и улыбнулся. Но кризис еще не миновал. И покупателя с продавцами пока не взяли. Неужто здесь и в самом деле существует какая-то связь? Быть того не должно! Выдумал я эту глупость и никак не могу отвязаться. Интересно, который теперь час?
Он посмотрел на часы. Так много?
В это самое время Панкратову докладывал Пятый:
— Юрий Степанович, продавцы выехали на дорогу. К ним приближаются желтые «Жигули». Номер сходится. Павлов машет рукой и идет впереди покупателя. Тот за ним метрах в ста.