Швейцар пожал плечами.
— Ни о чем… Ну о девочках из Франции.
— Ты! — выдохнул зло полковник, схватив швейцара за грудь. — Ты знаешь, что наделал? Это же полицейский шпик… Мадам Блюто спустит с тебя три шкуры!
Швейцар отвел руки полковника.
— Но я видел, — произнес твердо, — я видел, француз пошел пешком. Он еще недалеко и…
Полковник размышлял несколько секунд.
— Догони! И того… Только тихо!.. Возьми с собой Жозефа.
…Анри услыхал, что его догоняют. Какие–то люди шли быстро, не прячась, громко разговаривали. И все же на всякий случай Анри сошел с дороги, притаился за деревом.
Те двое приблизились к дереву, и один вдруг сказал:
— Он здесь!
Второй направился к Севилю.
— Ты почему не расплатился, паршивая свинья? Сбежать решил?
Севиль узнал швейцара.
— Вы же не пустили меня…
— Не ври!
Второй зашел ему за спину. Анри хотел проскочить на дорогу, но швейцар ударил его в лицо. Севиль пошатнулся, и тогда второй резко пнул его ногой в живот. Чувствуя, что падает в бездну, Анри замахал руками, чтобы удержаться, но тело перевесило, и он закричал в отчаянии, ударился обо что–то плечом, затем головой. Боль пронизала его — Анри протянул руки, чтобы задержаться, но ободрал пальцы. Еще раз ударился коленом, увидел море, боль снова пронизала его — и все…
Двое осторожно подошли к обрыву. Швейцар посмотрел вниз, лучом фонарика ощупал берег. Луч вырвал из темноты скрюченное тело.
— Готов.
— Надо бы проверить, — заколебался Жозеф.
Швейцар направил луч фонарика на отвесную стену.
— Здесь сам черт голову сломает. Начнется прилив, его смоет… Полиции никогда в жизни не докопаться.
— Э–э, — вздохнул Жозеф. — Шел пьяный, оступился… Полиция уже привыкла к этому…
— Погоди… — швейцар осветил фонариком место, где произошла драка. Сказал с удовлетворением: — Камень, следов не осталось.
Они посидели на вершине, покурили. Затем снова свет фонаря выхватил из темноты безжизненное тело внизу, на берегу.
— Все. Пойдем, — предложил Жозеф. — У меня насморк, а ветер с океана.
— Пойдем, — согласился швейцар, хотя ему не очень хотелось возвращаться. Знал: мадам шутить не любит, и, хотя они и исправили свою ошибку, неприятностей не избежать.
***
Мадам Блюто нервно затянулась дымом, погасила сигарету и спросила полковника:
— Так что же нам делать?
Грейт ответил категорично:
— Если полиция подозревает что–то и к утру не дождется своего агента, перетрясет всю виллу. А вы можете положиться на всех своих куколок?
— Они у меня опутаны со всех сторон, и с точки зрения закона…
— А пресса? — отрезвил ее полковник. — Вы знаете, какой шум вокруг всей этой истории поднимет пресса?
Мадам улыбнулась.
— От этого я только выиграю. Бесплатная реклама «Игривых куколок».
— А на нас вам наплевать?
— Хорошо, — согласилась Блюто, — мы тем временем перебросим новеньких к «Девочкам в красных чулках». Даже полиции неизвестно, что половина этих девок мои…
— Вы — кладезь мудрости, мадам, — расцвел в улыбке Грейт.
Блюто позвонила по телефону и распорядилась:
— Три машины во двор. И ту, что возит продукты, ну фургон. Как нет шофера? Придет только утром? Ну ладно, я сама поведу ее.
…Ночью в коридоре загремело, и в комнату Генриетты ворвался надсмотрщик.
— Собирайся! — завопил он, сорвав с девушки одеяло.
У Генриетты оборвалось сердце. Значит, мадам сдержала свое слово: ее ждут притоны Южной Африки!
— Я никуда не пойду, ваша мадам не имеет права…
— Я тебе покажу право! — стащил ее с кровати надзиратель. — Одевайся, или пойдешь так?..
Генриетта знала: в «Игривых куколках» не бросают слов на ветер, и надела халат. Все равно она не покорится, что бы ни ждало ее. Уже неделя, как ей давали только хлеб да воду, два раза в присутствии мадам секли розгами, она искусала себе пальцы от позора и отчаяния, но не смирилась.
А как другие?
Незадолго до того, как большинство девушек их партии покорилось мадам Блюто, Генриетту перевели в отдельную комнату, и она не знала, что произошло с другими девушками. Мадам сказала, что все уже подписали контракт и работают в ночном кабаре, она приводила к ней Жюстину и еще нескольких девушек, шикарно разодетых, раскрашенных, с модными прическами. Те улыбались ей несколько виновато, но Генриетта не хотела их слушать, кричала, ругалась. Блюто била ее по щекам и запирала снова.
И вот наконец осуществила свои обещания.
Генриетта вышла в темный коридор. Решила: она не даст издеваться над собой, лучше уж умереть…
Перед подъездом стоял фургон. На него облокотилась Мелани, рядом курили полковник и мадам Блюто. Мадам сказала полковнику:
— Если у вас возникнут осложнения, возвращайтесь к рыжему…
Грейт не дослушал, повернулся к девушкам.
— Быстрее! — показал на фургон.
Надсмотрщик втолкнул Мелани и Генриетту в машину. Генриетта прижалась к Мелани, чувствуя, что нет у нее сейчас на свете ближе и родней человека.
— А мне сказали, что ты… — не договорила. — Я не верила, не могла поверить им…
— Сидите молча! — приказал надзиратель, но девушки продолжали перешептываться, и надсмотрщик был вынужден смириться с этим.
— Ты видела Жюстину? — спросила Мелани.
— Ее приводили ко мне. Она не устояла перед мадам.
— Какая мерзавка!
— Не надо так, просто она оказалась слабее нас.
— Нас, наверно, продали.
— Конечно, зачем бы вывозили ночью, тайно, в фургоне, — сказала Генриетта.
Надзиратель зажег фонарик. Что–то хотел сделать, но передумал и отделался угрозой:
— Приедем, вы у меня еще пожалеете!
— Дурак ты… Мне уже ничего не страшно! — воскликнула Мелани, но прижалась к Генриетте, и та поняла: смелость подруги напускная, Мелани боится так же, как и она.
Фургон недолго ехал по асфальту, скоро его начало бросать на выбоинах, затем несколько крутых поворотов, и завизжали тормоза. Надзиратель взглянул.
— Можно выходить, мадам? — спросил. Та буркнула что–то, и надзиратель открыл дверцу. — Быстрей!
Фургон стоял посреди какого–то двора. Вдали серел двухэтажный коттедж, а рядом протянулось низкое строение, напоминающее гараж. Надзиратель звякнул ключами, открыл двери двух боксов. К одному подтолкнул Генриетту. Мелани указал на соседний.
— Заходите, курочки… — пригласил ехидно. — Теперь здесь будет ваш курятник.
Мадам Блюто постучала кулаком по капоту. Пригрозила:
— Перед дальней дорогой… Даю вам три дня на размышление… А потом уже будет поздно…
***
Вода все поднималась и скоро начала лизать щеки Анри. Севиль раскрыл глаза, перевернулся лицом кверху. Волна набежала, смочила волосы, и это окончательно привело его в сознание. И все же сразу не сообразил, где он и что случилось. Близко, над самой головой, кажется, протяни руку — и достанешь звезды, блестящие и огромные. Их много, они мерцают и перемешаются. Анри впервые в жизни увидел, как двигаются звезды, плывут где–то в просторе, плывут безостановочно, и от этого кружится голова. Кружится и болит.
Слева темнела отвесная стена. Анри долго соображал, откуда и зачем она здесь, и вдруг вспомнил, чуть не потерял сознание, но заставил себя подняться, хотя тело не слушалось его.
Через силу сделал несколько шагов, оперся плечом о стену и поднял камень. Может быть, они уже спускаются сюда, чтобы добить его, — он будет бороться до последнего.
Проходили минуты, но ни один звук не нарушал тишины — только шумело море, накатываясь на берег.
Анри устал стоять, сполз, держась левой рукой за стену, правая не слушалась и болела. Поднял ее немного и сморщился от боли: может, сломана. Поднес часы к уху — стучат. Долго всматривался, пока разобрался в положении стрелок. Неужели в самом деле три часа ночи? Он вышел из «Игривых куколок» где–то около двенадцати или в начале первого… Может, стоят часы?
Но они шли нормально, и наконец Анри понял все и с отчаянием посмотрел на отвесную стену. Ему не преодолеть ее…
Вспомнил о Генриетте. Это воспоминание придало ему сил, и Анри пошел вдоль берега, надеясь найти тропинку, которая вывела бы его наверх. Лез по камням, брел по грудь в воде, а то и плыл. Но все его усилия были напрасны: берег все так же нависал над водой крутыми скалами, и, казалось, нет им конца.
Севиль устал. Рука болела все сильнее, и ноги отказывались идти. В довершение ко всему, огибая очередную скалу, он потерял ботинок и почти сразу же разбил ногу об острый камень.
Анри полз, протискивая тело между камнями, со стонами и чуть не плача от боли.
Перебираясь с камня на камень, вдруг увидел, как недалеко в море что–то вспыхнуло, будто кто–то зажег спичку или на секунду включил фонарик. Прислушался — ни звука. Может, показалось? И все же, ни на что не надеясь, закричал:
— Эй, кто там? Спасите!..
В ответ кто–то крикнул на незнакомом языке и направил на берег луч фонаря.
— Спасите! — уже что было силы закричал Анри и замахал руками.
Его заметили с лодки. Послышался плеск весел, и спустя некоторое время лодка приблизилась к берегу.
Его снова осветили фонарем, и лодка уткнулась носом о камень совсем рядом. Кто–то протянул руку, и Анри, еще не веря своему счастью, в изнеможении перевалился через борт. Рыбаки–марокканцы с любопытством смотрели на него. Анри жестами объяснил им, что упал со скалы, — они цокали языками и недоверчиво улыбались.
— Танжер… — сказал Анри и показал в сторону города.
Рыбаки поняли его, заговорили о чем–то быстро, качая головами. Анри протянул им несколько монет.
— Танжер! — повторил он.
— О–о! — Рыбаки сразу же сели на весла и погнали лодку к городу. Высадили Анри у порта, разыскали такси, рассказав что–то водителю. Тот немного понимал по–французски. Севиль объяснил ему, что хочет поговорить по телефону, и позвонил Дубровскому: не мог же появиться в отеле в таком виде.
Серж спросил взволнованно:
— Где ты и что случилось? Бонне поднял на ноги полицию…