— Людям свойственно забывать прошлое.
— Иногда я удивляюсь вам, Люсьен. Неужели не понимаете, какое горе принес нам всем фашизм? Сколько лет были гитлеровцы во Франции?
— Я полицейский, и для меня превыше всего закон. Но не думайте, что мы спим спокойно, если фашистские генералы гуляют на свободе! Война оставила след в душе каждого из нашего поколения. Этот американский полковник — типичный подонок, Серж, ибо перелезть с одной стороны баррикады на другую может только подонок.
— Они дельцы, и война только временно развела их. Думаю, что этот, как вы сказали, Грейт легко исповедовал бы национал–социализм, если бы это было ему выгодно.
— Люди гибнут за металл… — усмехнулся Бонне. — Но думаю, Ангелу и Грейту недолго осталось гулять. Они разозлили меня… Я был в маки, Серж, и мы воевали с бошами. Я не коммунист, и ваш аскетизм не может служить мне идеалом, но мы смело дрались с фашистами. Ну, я не сбрасываю со счетов и обыкновенную ненависть к оккупантам, подсознательный процесс — этим были заражены почти все французы. Но в маки шли самые смелые или, если хотите, самые идейные — среди нас больше всех было коммунистов, и я успел подружиться со многими, хотя, повторяю, не разделяю их взглядов.
— Вы говорите это так, словно извиняетесь.
— Но вы ведь коммунист, и мне не хочется обидеть вас.
— Мне приходится встречаться с такими закоренелыми реакционерами, что я воспринимаю вас как левого.
— А–а… — махнул рукой Бонне. — Наверно, так оно и есть. Но держите это в секрете, чтобы не проведало мое начальство.
— Когда вы были в маки, вы не думали об этом.
— Тогда все казалось проще… Здесь я, а там боши. А теперь, когда я встречаюсь с группой западногерманских туристов, точно знаю, что один из лих или два бывшие нацисты, но они все одинаково улыбаются, и попробуй узнать, кто из них о чем думает…
— Единственный выход: создать в ФРГ такие условия, чтобы никто из бывших гитлеровцев не мог поднять головы.
— Это уже из сферы высокой политики.
— Вы сами противоречите себе.
— Возможно, — согласился Бонне. — Но знаете, мне будет гораздо легче, если я поймаю Ангела. Думаю, его будут судить не как уголовного преступника.
— Если не передадут властям ФРГ…
— Он продавал французских девушек и будет доставлен во Францию.
— Итак, вы завтра вылетаете? — перевел разговор Дубровский.
Бонне хитро прищурился.
— Я знаю, что вы сейчас скажете,
— Не нужно быть ясновидящим.
— С удовольствием встречусь с вами в Вене. Я был уверен, что вы догоните меня, поэтому и позвонил.
Дубровский грустно посмотрел на часы.
— К сожалению, сам я не могу решить таких вопросов. Должен обратиться в посольство. Наше агентство, кажется, сейчас не имеет корреспондента в Австрии, а если и имеет, все равно, долго уговаривать мне никого не придется. Ангел стоит того, чтобы поохотиться за ним, подобный материал нечасто попадает в прессу, не так ли?
— Сенсация номер один! Я вам говорил уже когда–то, что ваше журналистское реноме…
— Пострадает, если вы не поймаете Ангела.
— У меня чешутся руки, а это — хорошая примета. Если хотите, могу довезти вас до посольства.
***
«Каравеллу» подтянули почти вплотную к зданию венского аэровокзала — гигантскому сооружению из бетона и стекла.
Бонне быстро сбежал по трапу и остановился, оглядываясь вокруг. К нему подошел человек в гражданском и спросил:
— Если не ошибаюсь, комиссар Бонне? — Бонне протянул руку. — Нам сообщили, что вы прилетаете этим рейсом. Инспектор Петер Кноль. Вам предстоит работать со мной.
Инспектор Кноль понравился Бонне. Высокий, на голову выше его самого, наверняка сильный и немного простодушный, поскольку у людей хитрых и скрытных редко бывает такой вздернутый нос и мягкая линия подбородка. Спросил:
— Вы заказали гостиницу? Я хотел бы отвезти вещи и сразу же заняться делом.
— Машина ждет нас. Вы будете жить в «Амбассадоре». В центре, но улица тихая, к тому же окна выходят во двор.
Глядя, как на автокарах везут горы чемоданов, Бонне спросил:
— В Австрии сейчас много туристов?
— Сезон в разгаре…
Бонне вздохнул: Ангелу и Грейту легче затеряться в пестрой разноликой толпе. Конечно, если они еще в Австрии и Вена не была для них перевалочным пунктом…
Получили чемодан, и носильщик провел их через служебный ход к полицейскому «мерседесу». Кноль сел за руль. Ехали молча, только иногда инспектор называл улицы, объясняя, мимо какого монумента или архитектурного памятника проезжали.
— Как вы узнали, что Ангел пользовался прокатной машиной? — спросил инспектора Бонне.
— Он взял такси напротив конторы по прокату автомашин. Полицейский, увидев, что не сможет задержать Ангела, зашел в контору и расспросил хозяина.
— Плохо, — сказал Бонне сокрушенно. — Он мог…
— Спугнуть хозяина?.. — понял его Кноль. — К счастью, полицейский оказался сообразительным. Он сказал, что расследует мелкое дорожное происшествие, поинтересовался только что возвращенными машинами и узнал, что розовощекий клиент сдал «крейслер», который брал за два дня до этого.
— Надеюсь, за этой конторой установлено наблюдение?
— Сразу же. Мы не входили больше в контакт с хозяином, ожидая вас.
Бонне незаметно скосил глаза на инспектора: Кноль все больше нравился ему. Попросил:
— Вот что, инспектор, необходимо проанализировать объявления в прессе. Предложения для работы девушкам. Эти типы объявляют, что нужны девушки для работы продавщицами, официантками, манекенщицами Стандартные требования: симпатичная внешность, не старше двадцати–двадцати четырех лет…
— Газеты не только венские?
— Конечно. Как правило, такие бандиты предпочитают вершить свои делишки в провинции.
— Там более наивные девушки?
— И меньше шансов встретиться с полицией…
— В этом есть смысл, — согласился Кноль. — Завтра получите информацию.
— Пусть будет завтра… — сказал комиссар. — А сегодня мы устроимся в отеле и после аудиенции у вашего начальства начнем работу.
— Мой шеф примет вас в половине первого… — Кноль затормозил возле подъезда.
Зеркальные двери, респектабельный швейцар — все свидетельствовало о фешенебельности «Амбассадора».
Ровно в половине первого Бонне встретился с шефом Кноля, молчаливым пожилым полицейским чиновником. Беседа носила сугубо формальный характер, однако Бонне остался доволен: шеф дал им с Кнолем полную свободу действий.
Выйдя из кабинета, Бонне предложил инспектору сразу же поехать в прокатную контору. Она располагалась на тенистой улице, застроенной старыми трех–и четырехэтажными зданиями. Улица эта ответвлялась от магистрали, переходящей за городом в шоссе с односторонним движением.
Кноль приткнул «мерседес» почти вплотную к рекламному щиту, который предлагал пользоваться услугами конторы господина Шрюбберса. Бонне открыл дверцу. Подняв глаза, увидел на панели в двух шагах от «мерседеса» полицейского. Удивился: когда они подъезжали, его не было.
Кноль объяснил:
— Я предупредил сержанта Урбана. Может, вы хотите расспросить его?
Комиссар поблагодарил кивком — честное слово, это не инспектор, а целый клад. Спросил у полицейского:
— Где вы видели этого типа?
Урбан показал на место метрах в тридцати от перекрестка.
— Я стоял там… Он вышел от Шрюбберса и сразу же остановил такси. Проехал мимо меня, и я узнал его… — Урбан вынул из кармана фотографию, показал Бонне. Комиссар с удовольствием взял открытку, вспомнив, как фотографировал Ангела на пыльной дороге под Танжером: всегда приятно увидеть дело рук своих. Кивнул сержанту, чтобы тот продолжал. — Но, к сожалению, такси вклинилось в поток машин, и я не смог догнать его. Сразу же позвонил в комиссариат, чтобы задержали такси…
— Его задержали через час, — добавил Кноль, — но Ангела уже не было. Таксист рассказал, что пассажира, остановившего его возле конторы Шрюбберса, он высадил где–то у оперного театра и не обратил внимания, куда тот пошел…
Бонне вернул сержанту фото.
— Вряд ли снова встретите его. Ангел человек осторожный и не ходит дважды по одному и тому же адресу. А сейчас, — Бонне круто повернулся, — в контору. Надеюсь, господин Шрюбберс там?
— Он предпочитает сам вести дела с клиентами, — пояснил сержант.
— Это вы хорошо придумали: дорожное происшествие… — похвалил Бонне. — Итак, версия остается той же, господа, мы расследуем дорожное происшествие. И я никакой не комиссар, а эксперт… Это оправдает мой акцент…
Хозяин конторы господин Шрюбберс был похож не на солидного коммерсанта, а на гаражного слесаря. Сидел не в конторе, а болтался по гаражу в довольно–таки замасленном комбинезоне. Везде совал свой нос, ругался с механиками в, кажется, знал болезни каждой из полусотни своих машин. Был хитер, ибо из разговора с сержантом кое–что понял и заявил:
— Я сам осмотрел тот «крейслер», господа, и, клянусь честью, он не был в аварии. Даже царапинки на нем нет. Вы можете сами убедиться в этом… — Шрюбберс шмыгнул в узкий проход между машинами и позвал туда полицейских. — Вот этот «крейслер», пожалуйста, можете даже обнюхать его, ничего не найдете.
Бонне обошел вокруг красивого двухцветного — спелая вишня и слоновая кость — лимузина. Спросил:
— Вы помните клиента, который последним ездил на этом драндулете?
— У меня нет драндулетов, — обиделся Шрюбберс. — Этот «крейслер» стоит…
— Извините, это действительно прекрасная машина.
— То–то же, — блеснул глазами хозяин, — и поэтому ее берут люди, у которых есть здесь кое–что… — показал пальцем на карман пиджака. — Да я и сам не дам ее какому–нибудь прощелыге. После разговора с сержантом я заглянул в свою книгу, господа, хотя, собственно, мог бы этого и не делать… — Сдвинул на затылок берет. — Здесь еще кое–что есть, и память не подводит… Этим «крейслером» пользовался господин Вейзенфельс. Иоахим Вейзенфельс, испанский подданный, турист, решивший полюбоваться нашими Альпами. Прекрасный отдых, господа, могу порекомендовать хороший пансионат в Штирии. Чистый воздух, вкусная еда и прочие красоты…