— На какую сумму рассчитываете вы лично?
Шлихтинг не покраснел, не смутился, не оправдывался насущными интересами партии.
— Не меньше трех миллионов марок! — ответил с достоинством.
«Чем важнее фигура, тем больше аппетит», — понял Карл. Действительно, Пфердменгес запросил только миллион, а этот — втрое больше. Карл не стал торговаться со Шлихтингом. Думал: черт с ними — с Пфердменгесом, который со вчерашнего вечера засел в гостиничном ресторане, и с этим нового образца фашистом. Терпеть осталось только день: завтра они вылетят в Цюрих, он бросит нм в рожу деньги, только бы никогда больше не видеть, не слышать, не встречаться…
Но сейчас, наблюдая, как прощается Шлихтинг со своими коллегами, Карл сжимал руки так, что трещали пальцы в суставах; знал, что не простит себе этого, что Шлихтинг и Пфердменгес будут сниться ему, точнее, не они, а расстрелянные негры и будущие жертвы новых немецких концлагерей, которые непременно создадут неонацисты. Они бросили бы за колючую проволоку и его, если бы узнали о мыслях Карла.
Боже мой, какая ирония судьбы: он, сын коменданта одной из самых страшных фабрик смерти, сам ходил бы в полосатом халате, ожидая очереди в крематорий…
В комнате остались они одни. Шлихтинг спросил:
— Ну что, юноша, как вы относитесь к нашим идеям?
Карл понял: Шлихтинг спросил просто так, для порядка.
Еще минуты две–три назад Карл, возможно, и бросил бы в глаза этому долговязому пройдохе все, что думал о нем, но мысли об отце потрясли его и лишили воли.
Карл что–то пробормотал, хотя Шлихтинг и не требовал от него ответа.
— Самолет завтра в четыре, — сообщил. — Я заказал билеты.
— Пять?
— Да, кстати, зачем вам пятый?
— С нами полетит еще девушка.
Шлихтинг не позволил себе никакой фамильярности, только взглянул исподлобья, но Карл не захотел ничего объяснять.
Аннет встречала их в аэропорту. Не виделись немного больше недели, а Карл волновался так, словно возвращался из многомесячной тропической экспедиции, и все это время не получал ни одной весточки из дома. Когда шли по площади, Аннет повисла у него на руке, заглядывала в глаза, и ямочки на ее щеках двигались. Рассказывала, как ловко вела «фольксваген» по горным дорогам, совсем не боялась, хотя впервые ехала по серпантину. Она заказала им номера в недорогом отеле «Корона» — три комнаты подряд на четвертом этаже, господин Пфердменгес может поселиться в комфортабельных номерах бельэтажа (что он, кстати, и сделал), для машины есть платная стоянка, наискосок от отеля, метров за триста.
Карл еще не говорил с Аннет о поездке в Цюрих, но знал, что девушка захочет лететь с ним в Швейцарию, а еще больше хотел этого он — кстати, посмотрел на часы, уже почти восемь, и Аннет заждалась его.
Шлихтинг понял его взгляд.
— Где вы остановились? Отель «Корона»? Прекрасно, нам по дороге. Сегодня я остаюсь на городской квартире, шофер отвезет меня, а затем вас.
У выхода Шлихтинга ждали два «ординарца» — вооруженные молодчики, из охраны. Один из них сел на переднее сиденье машины. Шлихтинг поднял стекло, отделявшее заднюю часть машины, приказал в переговорную трубку:
— Домой! А затем отвезете господина в отель «Корона».
Карл подумал, что Шлихтинг мог дать этот приказ перед тем, как поднять стекло. Правда, тогда осталась бы незамеченной переговорная трубка,
Словно отвечая на его мысли, Шлихтинг произнес гордо:
— Мы заказали для фон Таддена и для меня два бронированных «мерседеса» с непробиваемыми шинами. Уникальные машины, фирма выпустила всего несколько таких.
Карл вжался в угол машины. Да, этот тип, если дорвется к власти, построит себе не только бункеры. Собственно, все разговоры о чести нации, интересах народа — ширма, которой они прикрывают свои желания. Начинается с бронированного «мерседеса», а заканчивается имениями, виллами, картинными галереями. Геринг тоже хватал все подряд.
Внезапно Карл представил тушу Геринга на виселице, а рядом — Шлихтинга: толстый и тонкий, но с одинаковыми аппетитами.
Посмотрел на Шлихтинга: не снится ли ему такой конец? Хорошо было бы сегодня после окончания совещания показать им фильм о Нюрнбергском процессе.
Хотя такие не образумятся.
Когда Карл направился на розыски последнего из «тройки», Гюнтер через ресторан бросился на улицу, смешался с толпой, перебежал на противоположную сторону и, спрятавшись за газетным киоском, увидел, как Карл вышел из отеля и проследовал к стоянке такси. Слава богу, там не было ни одной машины, и Гюнтер, стараясь не попадаться другу на глаза, успел добраться до автостоянки и залезть в «фольксваген». Оттуда хорошо видел, как нетерпеливо переступал Карл с ноги на ногу. Наконец подошло такси, Гюнтер врезался в транспортный поток сразу за ним — их разделяли всего две или три машины. Таксист шел быстро, и Гюнтеру пришлось хорошо попотеть: не зная города, трудно сразу сориентироваться, но все же Гюнтер не упустил из виду такси.
Карл вышел на Кроненштрассе и направился к стеклянной двери, у которой толпилось полтора десятка человек.
Гюнтер втиснул «фольксваген» между мышиного цвета «мерседесом» и какой–то длинной современной машиной. Увидев, что Карл исчез за стеклянной дверью, закурил и со скучающим видом подошел к молодчикам, толпившимся на панели. Его обогнал седой высокий мужчина — молодчики расступились, один даже открыл двери.
— Штандартенфюрер Готшальк, — сказал кто–то почтительно, и Гюнтер понял, что за стеклянными дверями собираются либо бывшие эсэсовцы, либо члены какого–то землячества.
Гюнтер занял место на краю панели и, выбрав удобный момент, открыл дверцу «опеля», помогая выйти из машины человеку в хорошо сшитом костюме. За ним выпрыгнула средних лет женщина, глянула на Гюнтера, тот поклонился вежливо и прошел с независимым видом рядом с этой парой мимо молодчиков, которые услужливо расступились.
Большой темноватый зал был заполнен на две трети — Гюнтер пристроился В последнем ряду и внимательно осмотрелся, но не заметил Карла. Почти сразу присутствующие зааплодировали — на сцену вышел какой–то человек.
— Шлихтинг, — прошептал сосед Гюнтера в волнении, — сам Иоахим Шлихтинг!
Гюнтеру показалось: сейчас Шлихтинг поднимет руку, бросит в зал «зиг!», и сотни присутствующих, как во времена «третьего рейха», заревут «хайль!». Но дело ограничилось аплодисментами и отдельными выкриками.
В это время в зале появился Карл. Он вышел из боровой узкой двери у самой сцены и сел на свободный стул в первом ряду.
Гюнтер не слушал Шлихтинга. Его всегда раздражали речи политиканов, считал их всех демагогами, мог сидеть в нескольких шагах от оратора, смотреть ему в глаза и не слушать — отключаться полностью, мог в такие минуты даже повторять роль или придумывать меткие реплики.
Гюнтер уже давно понял, что последний из «тройки» — один из неонацистских бонз. Вряд ли Карл по собственной инициативе пошел бы на это собрание и вряд ли его пропустили бы без разрешения в помещение за узкой дверью, которую охраняют два здоровенных молодчика. Следовательно, он встретился уже с человеком, который знает две последние цифры, и завтра, самое позднее послезавтра они вернутся в Швейцарию и станут владельцами банковского счета. Это же черт знает что такое, сегодня он бедняк, нищий, а завтра может открыть собственный театр!
Шлихтинг закончил, его проводили бурными аплодисментами, он подошел к краю сцены и подал какой–то знак (Гюнтер мог поклясться) Карлу, поскольку тот сразу подхватился и двинулся к узким дверям, которые открыл один из охранников.
Гюнтер вышел на улицу. Поспешил к себе в «фольксваген». Из стеклянных дверей стали выходить люди, наконец появился и Карл в сопровождении Иоахима Шлихтинга. Сел вместе с ним в длинную черную машину.
Что ж, все встало на свои места. Иоахим Шлихтинг — последний из кальтенбруннеровской «тройки».
Сейчас Гюнтер мог ехать домой, но, вспомнив историю со «святым отцом», двинулся за роскошным черным лимузином.
Шлихтинг не спешил. Вскоре начались тихие фешенебельные кварталы Ганновера, и Гюнтер не боялся потерять из виду черный лимузин, шел метров за сто — уже совсем стемнело, и если бы Карл даже оглянулся, все равно не узнал бы свой желтый «фольксваген».
Лимузин остановился возле дома за чугунной оградой, Гюнтер тоже притормозил и увидел, как из машины вышел Шлихтинг. Лимузин с Карлом двинулся в сторону центра. Попетляв немного, они неожиданно для Гюнтера вынырнули на улицу, где был их отель «Корона».
Гюнтер поставил «фольксваген» на место и поднялся лифтом на свой этаж. Карла не было в номере, и Гюнтер постучал в дверь комнаты Аннет. Никто не ответил. Гюнтер нажал на ручку, и дверь поддалась. Он переступил порог и хотел подать голос, но услышал такое, что заставило его скользнуть в темную при хожую и тихонько прикрыть за собой дверь.
Говорил Карл. Гюнтер четко слышал каждое слово, стоял, держась за ручку, и смотрел на полоску света, падавшую из ярко освещенной комнаты в прихожую через узкую щель приоткрытых дверей.
— Если я возьму эти деньги, — говорил Карл, — я возненавижу себя на всю жизнь, но нельзя же существовать, не уважая самого себя! Скажи, Аннет, как мне поступить?
Аннет ответила сразу:
— Я знала, что ты придешь к такому выводу, потому что верила в твою порядочность, милый, и мне было бы очень тяжело разочароваться.
«Милый, — скривился Гюнтер, — уже милый…»
Карл начал не совсем уверенно, словно раздумывая, но постепенно голос его креп, даже появились какие–то металлические нотки.
— Ты видела полковника Пфердменгеса? Хороший человек на первый взгляд, не так ли? Пьет, гуляет, веселый… Наверно, сидит сейчас в ресторане и ужинает с приятелями. Ты знаешь, зачем он приехал? Получить свои деньги — и айда назад, уничтожать черных! Он купит еще плантацию и, чтобы охранять ее, много оружия — он будет стрелять, вешать, рубить… И в этом помощник полковника я. Потому что я дал ему деньги, приобрел автоматы и пули к ним!