- Вы знаете, Веземан, что за птица залетела в наш райский уголок?
Макс догадывался о ком идет речь, но выжидательно молчал.
- Этот Эдмон Дюкан - коммунист, международный террорист. Агент палестинцев. Вы знаете, с какой целью он появился у нас?
- А вы его версию отвергаете? - вопросом на вопрос ответил Макс.
- А разве вы всерьез ее приняли? Вы поверили его сказкам? Удивляюсь вам, Веземан, - слова его звучали язвительно, презрительным взглядом он скользнул по Максу и откинулся на спину. - Вы поражены синдромом беспечности.
- Но ведь его задержали в то же утро.
- Случайно задержали, - с раздражением и гневом сказал Левитжер. - Появление красного агента на Острове говорит о том, что КГБ что-то пронюхало и подослало своего шпиона разведать. Его знакомство с доктором Диксом говорит о многом. Неужели вы этого не поняли? Не нужно обладать особой фантазией, чтоб представить себе такую картину: после того, как этот Дюкан доставит своему начальству информацию, в одну из ночей на Острове высаживается десант террористов - кубинцы, палестинцы и прочие. Воспользовавшись нашей, а точнее - вашей, беспечностью, они превратят здесь все в руины, перережут нас всех, как цыплят, и спокойно уйдут в открытое море. Теперь вам понятно, зачем пожаловал сюда Эдмон Дюкан, которого я сегодня же передам в компетентные руки? Там разберутся. А для нас и, прежде всего для вас, Веземан, случай этот должен послужить суровым уроком. Надеюсь, вы незамедлительно примите все необходимые меры. А сейчас я прошу вас доставить Дюкана на вертолет.
- Хорошо, я отдам распоряжение Кочубинскому, а сам займусь реализацией ваших указаний.
Прозвучало это несколько нарочито, с угодливой исполнительностью, позабавившей властолюбие Левитжера, - на самом же деле Макс и не собирался реализовывать указания шефа, просто ему тяжело было бы, да и рискованно, еще раз прощаться с Эдмоном уже при посторонних.
Когда вертолет поднялся в воздух, Макс, следуя данному Диксу обещанию, с гнетущим, разъедающим душу чувством направился к себе домой. На олеандровой аллее встретил Мануэлу. Она шла в направлении своего дома, любезно поздоровалась и спросила, скоро ли вернется Кэтрин. Макс неопределенно пожал плечами. Вспомнил: позавчера мать Кэтрин Ана принесла ему выстиранное белье и спросила о дочери, от которой вот уже месяц нет весточки, словно в воду канула. Он попытался ее успокоить, сославшись на расстояние и плохую работу почты. И тогда Ана, поборов в себе робость и нерешительность, сказала, что в день своего отъезда Кэтрин наказывала ей и отцу в случае крайней нужды обратиться за советом к сеньору Веземану.
- Да, сеньора Ана, я обещал Кэтрин оказывать вам свое покровительство и помощь. И вы, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне с любыми просьбами. Я сделаю для вас все, что в моих возможностях.
- Мы вам очень благодарны, сеньор Веземан. Нам ничего от вас не нужно. Вот только б узнать про Кэтрин.
- Поверьте мне - у Кэт все о'кей. С ней ничего плохого не случится, потому что она мне дорога так же, как и вам.
Вспоминая об этом сейчас, он упрекнул себя за последние слова, сорвавшиеся у него в пылу откровенности. Спросил в свою очередь Мануэлу:
- А ты что ж не на работе?
- Доктор Дикс отпустил.
- По какому случаю? - нарочито вяло, как бы между прочим спросил Макс.
- Не знаю. У него какое-то совещание. "Ясно: Дикс все же не стал подвергать опасности не просто лаборантку, а подругу Кэтрин, к которой он питал расположение". Ему очень хотелось знать, что сейчас происходит в лаборатории, что за эксперимент, какова его цель? Неужто связано с "А-777"? В поведении Дикса было много странного и необъяснимого.
На пути к дому ему повстречался Фиделио Гомес, отец Кэтрин. Он так же, как перед этим жена его, заговорил о Кэтрин, но был более настойчив и решителен.
- Сеньор Веземан, вы сказали Ане, что с нашей дочкой все в порядке. Так вот мы и думаем с женой - откуда вам известно, что с Кэтрин все в порядке? Выходит, что она вам прислала письмо или телеграмму, а нас известить не пожелала. Хотел бы я знать, где она и что ей там надо, и почему она не вспомнила про своих родителей? Не знаю, кто ее туда послал, сеньор доктор или вы, сеньор Веземан? Сеньора доктора я еще спрошу, а теперь спрашиваю вас, сеньор?
- Доктора Дикса не нужно беспокоить: он человек, занятый своей наукой и ничего вам не скажет, он отошлет вас ко мне.
- Значит вы ее куда-то послали. Мы с Аной так и думали. - Худое, просмоленное солнцем и морем лицо Фиделио выражало неприязнь и раздражение.
- Да, сеньор Фиделио, - как можно мягче и дружелюбней ответил Макс. - Но я все объяснил вашей жене. Мне казалось, что она меня поняла.
- Что вы объяснили? Вам казалось… А мне не казалось, потому как она ничего не поняла. Вы обещали помощь. Мы, конечно, благодарны за внимание, только нам от вас, сеньор Веземан, никакой помощи не нужно; мы об одном просим - верните нам нашу дочь.
Дело принимало острый оборот, последствия которого трудно предугадать. Ведь он и в самом деле может пойти к Диксу, а еще хуже к Левитжеру, и заварить кашу, расхлебывать которую придется Максу. Могут возникнуть неприятности, если принять во внимание подозрительность и неуравновешенный характер Левитжера. Да и Дикс неизвестно как себя поведет. Макс понимал, что нельзя допустить конфликта, нужно любым способом уладить дело сейчас, немедленно, в самом его зародыше.
- Хорошо, сеньор Фиделио, я прошу вас зайти ко мне и постараюсь убедить вас и успокоить. Я покажу вам письмо Кэтрин.
- Письмо Кэтрин! - Лицо Гомеса смягчилось вспышкой радости. - Тогда другой разговор. Я так и знал, сеньор Веземан, что письмо должно быть. Не могла наша дочь не написать. Вы должны были сразу… - говорил Гомес, торопливо семеня рядом с Максом.
Они прошли в гостиную, Макс предложил Фиделио сесть и подождать, а сам удалился в кабинет.
Гомес не сел в предложенное ему кресло. Он стоял посреди гостиной и с детским интересом рассматривал довольно скромную, но со вкусом обставленную комнату, в которой он был впервые. Ему рассказывала жена, с некоторой завистью и восторгом, какая уютная и "богатая" квартира у сеньора Веземана. Он знал, что здесь бывала Кэтрин, и мысль эта неприятно задела в душе какие-то тонкие интимные струны. И в то же самое время скользящий взгляд его остановился на цветной фотографии, вставленной в изящную рамочку из красного дерева. Это был портрет Кэтрин. Счастливая улыбка радости и восторга озаряла ее тонкое смуглокожее лицо, так резко, контрастно, почти объемно выступающее на фоне бирюзово-синего моря. Червячок болезненной ревности зашевелился в душе Гомеса, а внутренний голос его грозно и строго спрашивал: "Почему она здесь? То ей здесь надо?"
Из кабинета появился Макс с краткой запиской Кэтрин, обращенной к родителям, которую она написала по просьбе Макса накануне своего отъезда, и молча передал ее Гомесу. Тот, подойдя к окну и не садясь, начал читать медленно, неторопливо: "Дорогие мои, очень прошу вас не волноваться за меня, если поездка моя окажется длительной и мне придется задержаться дольше, чем предполагала. Так надо для меня и для вас. Если у вас появятся какие-нибудь трудности, обращайтесь к сеньору Веземану, не стесняйтесь - он поможет. И вообще прошу вас - доверьтесь ему, он наш друг и очень добрый человек. Положитесь на него и слушайтесь его советов. Он плохого вам не посоветует. Ваша Кэт".
Под запиской не было даты, так Кэтрин посоветовал Макс, на всякий случай, и теперь он подумал, что такая предусмотрительность не была лишней и оказалась весьма кстати. Тем не менее Макс колебался, он еще не решил как поступить - сказать, что письмо это получено только вчера и что он не успел его передать в тот же день, или сказать правду? Как вдруг где-то совсем недалеко громыхнул мощный взрыв, так что в доме зазвенели стекла. Макс, а следом за ним и Гомес вышли на балкон. Из-за деревьев и кустарников со стороны административного корпуса в жаркое безветренное небо тянулся столб желтоватого дыма. С каждой секундой он ширился, набухал, и уже начал выбрасывать фонтан искр. "Эксперимент Дикса," - с волнением и тревогой решил Макс и вместе с Гомесом бегом помчался к месту пожара.
Да, горело здание главного корпуса. Из окон с завывающим гулом и треском вырывались мощные языки пламени вместе с клубами рыжего и черного дыма и, крутясь жаркими вихрями, устремлялись в знойное небо. Огнем было охвачено все помещение сверху донизу. Пламя прогрызло кровлю и теперь, как извержение вулкана, с ревом и стоном вырывалось из кратера, бешено металось в безумном вихре и устремлялось в знойное небо. В утробе пылающего здания что-то лопалось со звоном и треском и, казалось, в любой миг произойдет чудовищный взрыв, и люди, прибежавшие на пожар, опасливо держались на почтительном расстоянии, потому что каждый из присутствующих догадывался, что внутри здания хранилось нечто зловещее, опасное для жизни. Никто, в том числе и Кочубинский со своими охранниками, не пытался тушить пожар, никому не хотелось проявлять опасную и явно бессмысленную инициативу; охранники с трусливым смущением украдкой посматривали на своего начальника, боясь, как бы он не отдал приказ, но Кочубинский находился в состоянии растерянности и шока. Норман, на глазах которого возник пожар, что-то взволнованно объяснял Кочубинскому; тот слушал его рассеянно, зыркая по сторонам. Увидев приближающегося Веземана, он поспешил ему навстречу и на ходу начал сумбурно докладывать:
- Норман говорит, что сначала были выстрелы, перед тем как загореться. И взрыв. Нет, взрыв после выстрелов. Норман! - крикнул Кочубинский вахтенного. - Доложи мистеру Веземану подробности.
Вид у Нормана был перепуганный и потерянный. Он боялся, что на него могут возложить вину, хотя он не был ни в чем виноват. Руки его дрожали, а голос звучал одеревенело, точно слова застревали в горле.
- Когда я услыхал выстрелы в помещении, то сразу бросился к двери, чтоб выяснить. Но дверь оказалась изнутри запертой. Я знал, что в помещении находятся мистеры Дикс, Кун и Кларсфельд. А потом вскорости произошел сильный взрыв и начался пожар, сначала на последнем этаже, а после повалил дым с огнем из окон. Я попытался вышибить дверь и не смог.