Она юркнула в дверь. Куртка осталась у меня в руках. Я натянул ее, немного постоял и стал спускаться. Мне крупно везло: три раза за этот день я слышал, что я хороший. Бывает же! Выйдя из подъезда, я взглянул по сторонам: никого не было. На всякий случай я пошел посередине мостовой, держась настороже, и не зря! Когда я свернул за угол, раздался тихий свист. Под фонарем стояли двое, один — “блатной” (так я его окрестил) в белой рубашке. Гитару он где-то оставил. Они, конечно, поджидали меня. Я остановился в нескольких шагах, сгорбился и, закрывая ладонями огонек спички, стал прикуривать. Сам я смотрел на них, потому что, если смотреть на огонь, а потом очутиться в темноте, можно на момент ослепнуть.
— Хороший вечер, — сказал я.
Они молчали. Вероятно, претензии имел ко мне тот, что стоял впереди. “Похоже, его зовут Семеном”, — подумал я. “Блатной” в белой рубашке “опекал” его — он стоял сбоку и держал руку в кармане. Его надо было нейтрализовать первым. Он стал придвигаться ко мне.
— Чего ж только двое? — спросил я. — Надо бы человек пять собрать. Или времени не было?
Тут я заметил третьего. Он отделился от кустов сирени и стал заходить сбоку. “Ай-я-яй, — подумал я. — Мне так не хочется этого”. Мне не хотелось драться Но другого выхода не было, поэтому надо было начинать первым. Я даже не успел сунуть коробок в карман Я сделал шаг вперед, “блатной” замахнулся. Шаг вбок — и я перехватил его правую руку, в которой было, конечно, что-то зажато — самодельный кастет или свинчатка. Я терпеть не могу любителей драться компанией на одного, и поэтому я не почувствовал неловкости, ударив “блатного” сверху вниз рубящим ударом — ребром ладони в основание шеи. На моем месте вполне мог быть кто-то другой, он мог не заниматься борьбой с пятнадцати лет и не кончать спецкурса по самообороне. Его бы они избили без всякой жалости. Краем зрения я не упускал из виду и того, которого мысленно называл Семеном, — он, несомненно, был центральной фигурой, а “блатной” только подбивал его на “месть”, — и когда он кинулся на меня, я ушел вбок и подставил вместо себя тушу “блатного”. Семен споткнулся. Они оба упали. Я отскочил, принял третьего: обманный нырок и — коротко — “под дых”. Он осел на мостовую. “Блатной” тоже был не в счет: он держался рукой за ключицу и постанывал. Мне пока везло. Я отскочил назад: я не хотел выводить того, которого считал Семеном, из строя и поэтому должен был быть внимательным, но если б мы возились рядом с теми двумя, они могли бы мне повредить. Мне было интересно, нападет ли Семен теперь, когда он остался один. А Семен кинулся ко мне. Это мне понравилось, потому что он видел, что приятели на помощь не придут. Я был почти уверен, что не он инициатор бить втроем. Я поймал его за одежду, перевел в удобное положение и сделал самое простое — заднюю подножку. Он поднялся и снова пошел на меня.
— А можно так!
Я провел обратный бросок через спину — эффектный прием. Очень мне не хотелось всего этого делать, но потом я решил, что, может быть, так даже лучше. Я старался осторожнее тушировать его и подстраховывал: он не был серьезным противником.
Теперь он сидел на мостовой и тяжело дышал. Вставать он не собирался. А может, он вовсе не Семен? Остальные стояли вразброд кругом.
— Дзю-до, да? Самбо, да? — ныл “блатной”.
— Он профессионал, — презрительно сказал “Семен”. — Заколачивает денежки в цирке: Григорий Новак с сыновьями.
— Меня зовут Борис, — сказал я. — Если хочешь, давай теперь по-человечески.
— А что ты к его девчонке липнешь, сволочь? — спросил тот, который по-прежнему держался за шею, “блатной”.
Так. После драки по этикету полагался “разбор полетов”: кто, за что и почему. Но я не ошибся- это все-таки был Семен.
— Помолчи, — сказал Семен своему приятелю.
— Насчет твоей девчонки я ничего не имею, понятно? И она ко мне как к столбу деревянному. Просто я один в чужом городе, мне поговорить-то не с кем, я пошел проводить ее после дежурства.
— Все вы так!
— Брось, Семен! Она про тебя говорила, что ты приличный парень. Она мне про тебя говорила, понимаешь? Она бы не стала этого делать, если б у нее было что-то со мной.
Я протянул ему руку, чтобы помочь встать. Он чуть помешкал и принял ее.
— Не слушай его, Семка! — морщился “блатной”.
А третий молчал. Он был моложе всех. Он уже оправился, курил, но никак не вмешивался в разговор. Видно было: он не из тех, что стоят “кодлой” в подворотне и отпускают замечания в спину одиноким прохожим, — тоже затесался сюда случайно. Я следил за ним, когда возился с Семеном, но он-то не знал этого и вполне мог ударить меня в спину. Но не сделал этого. Я уже жалел, что не вступил в предварительные переговоры. Хотя поладить с “блатным” до “полетов” вряд ли удалось бы.
Подняв Семена, я сказал всей компании:
— Не доверять следует тому, кто чего-то хочет от вас. Я, кажется, непохож на такого человека. Скорее наоборот: вы добивались от меня чего-то. Улавливаешь логику? — Я обратился к “блатному”.
— Какую еще логику? — затянул тот.
Он успокоился и понял, что бить я их не буду. Он теперь выламывался перед дружками, желая показать, что он вовсе не трус.
— Напридумывают всякого, а я их понимать должен!
— Купи словарь иностранных слов, — посоветовал я.
Я подобрал валявшийся на асфальте коробок — его чудом не раздавили во время потасовки — и закурил.
— Куришь? — Я протянул сигареты Семену.
— У меня свои.
Третий, который молчал и только что бросил окурок, взял. И “блатной” потянулся.
— А только ты первым начал, мы поговорить хотели, — сказал Семен.
— И только?
Он промолчал.
— Разговорчики со свинчаткой знаешь чем кончаются? Вон она, в кармане у твоего компаньона, подобрал. Пользоваться не может, а лезет. — Я глубоко затянулся. — Между прочим, вы мне кастет можете достать? Хорошо заплачу или сменяюсь на что-нибудь.
“Блатной” оживился:
— На кой ляд он тебе?
— Чтоб с такими, как ты, себя спокойно чувствовать. Ну, достанешь?
— Попробовать можно, — уклончиво сказал он.
— Только не самоделку какую! Мне настоящий нужен, хорошо бы немецкий.
— Где я тебе возьму?
— Может, я достану, — внезапно сказал тот, что до сих пор не произнес ни слова.
— Сколько возьмешь? — До этого я следил за Семеном, а теперь сразу повернулся к нему.
Честно говоря, я удивился. Я рассчитывал на возможность выяснить что-то о кастете (и то у Семена, если он был тем самым Семеном и имел касательство к делу), но самого кастета не должно было быть. Он лежал среди других вещественных доказательств в горотделе КГБ. Значит, это другой кастет. “Все равно встречусь с парнем, — подумал я, — и попытаю его насчет Семена”.
— Тогда договоримся, — сказал он.
— Где я тебя увижу?
— Завтра у нас что? Суббота? С утра буду на пляже.
— Пляж-то большой!
— Найдешь.
— Ладно, — сказал я. — Договорились. — И, обращаясь к Семену, подытожил наш с ним сепаратный разговор: — А кроме того, пропорция три к одному всегда считалась неджентльменской. Рая о тебе лучшего мнения. Или тебя этот науськал? — Я кивнул на “блатного”.
— Вали все на меня! — сказал тот.
— Оправдываться будешь в милиции, — сказал я. — Ладно, парни, уже ночь, а мне в гостиницу топать. Значит, завтра на пляже. Желаю всего наилучшего!
Мне ответил тот, что обещал кастет:
— Всего хорошего.
И “блатной” буркнул:
— Привет с кисточкой! Иди, иди!
А Семен ничего не ответил. Он думал.
Я не пошел по бульвару, а срезал дорогу напрямик и довольно быстро добрался до гостиницы: ориентироваться в незнакомом городе я начинаю в первый день. Я вошел в темный номер — дверь была не заперта изнутри — и, стараясь не шуметь, стал раздеваться. По комнате разливался красноватый отсвет неоновой рекламы, висевшей снаружи: “Страхование имущества и жизни оформляйте в инспекциях Госстраха” (это я прочел, подходя к гостинице). “Умеют же придумать, черти! — подумал я. — Днем, когда открыты инспекции, вывески почти незаметно. А куда пойдешь ночью? Хотя нет, — решил я, — Ищенко наверняка обдумал это ночью, во время бессонницы”. Жизнь Тараса Михайловича Ищенко была застрахована на максимальную сумму, и его супруга, едва прилетев сюда, заявила об этом, чтобы получить необходимые справки. Н-да, это не говорило в ее пользу. Хотя, если она как-то участвовала в этой игре, она не должна была вести себя так откровенно. С другой стороны, в этом тоже мог быть расчет. Я выкурил три сигареты, ворочаясь с боку на бок.
Войтин спал. Пухальского еще не было.
Глава 11. Кто?
Я проснулся первым. Войтин хрипло дышал и бормотал во сне. Я встал. Старясь не стучать шпингалетами, отворил окно: Пухальский вчера вернулся позже всех и, наверное, опасаясь дождя, закрыл его. Сейчас он лежал лицом к стене и спал.
Внизу расстилался город в утренней дымке. Черепичные крыши чередовались с островками зелени. Замок — целый лес островерхих готических башен с узкими щелями окон — выглядел совсем не таким мрачным, как ночью. Посверкивала речка под горбатыми древними мостами. Я нашел глазами бульвар, по которому мы шли вчера с Быстрицкой, — он полупетлей охватывал город. Моря из этого окна не было видно. “Маленький город”, — подумал я. Небо было в облаках. Дул ветерок. На окраине уже дымил какой-то заводик, и дым из трубы заваливался на сторону.
Я отошел от окна, выкурил сигарету, сидя на койке (Тамара безуспешно пыталась отучить меня курить до завтрака), и достал из тумбочки бритвенный набор Я привык к электробритве “Харьков”, но студенту такая роскошь не по карману, я взял с собой “безопаску”. До позавчерашнего утра мы с Ларионовым не знали, кто будет выполнять основное задание, и готовились оба. Начальник отдела Шимкус вызвал нас и, выслушав доклад, ткнул пустым мундштуком мне в грудь: “Планируй!” Я знал, что Ларионову очень хотелось взять это дело. Может быть, даже больше, чем мне: мою жену только что положили в роддом. “За супругу не волнуйся, — сказал Шимкус. — Все устроим в лучшем виде”. Ларионов хлопнул меня по плечу: “Лети, старик, со спокойным сердцем и ясной головой. Как родится сын, дадим знать”. — “Девочка — это тоже хорошо, — сказал Шимкус. — У меня их две. Старшая уже парням головы крутит и мне подробно докладывает, как и что. Я ей советы даю”. Ларионов сделал мне большие глаза: старик считал, что в молодости он был большим сердцеедом. “А ты не мигай! — сердито сказал Шимкус. — Думаешь, не вижу? И вообще, генуг трепаться, как она говорит”. — “Генуг по-немецки значит — достаточно”, — снисходительно объяснил я Ларионову. “Geh zum Teufel!”