— Старпома мог «прижать» какой-нибудь грузовик. Или даже другая легковушка… На кузове царапин нет? Других царапин? — Корнилов нажал на слове «других», заметив, как улыбнулся следователь.
— Нет.
— Опрашивали инспекторов ГАИ, дежуривших на трассе? Время ведь позднее, машин мало.
— Опрашивали. Машин действительно было мало, и на посту ГАИ в Солнечном обратили внимание на «Волгу» 36–99. Водитель гнал как сумасшедший. Инспектор даже позвонил в Зеленогорск, чтобы его там задержали и сделали предупреждение. Машина Горина шла одна. От Солнечного до места происшествия девять километров. На большой скорости — четыре-пять минут…
— Но какой-нибудь автомобиль мог выехать на Приморское шоссе и после Солнечного… В центре посёлка Репино, например?
— Здесь нам повезло. Мы почти уверены в том, что в момент катастрофы на отрезке Солнечное — граница Зеленогорска других автомашин не было. Инспектор ГАИ в Зеленогорске, получив предупреждение из Солнечного, ждал нарушителя и внимательно следил за дорогой. Машин не было. Минут десять. И водитель первой появившейся после этого перерыва машины — зеленогорской продуктовой — сказал инспектору, что на сорок девятом авария. Разбилась и горит «Волга». Он также сказал, что несколько шофёров с подъехавших автомашин пытаются погасить огонь и уже вызвали «скорую помощь». Представляешь теперь поле битвы?
— Представляю, — вяло сказал Игорь Васильевич. — Только уж больно не нравится мне одно ваше словечко, товарищ следователь.
— Что за словечко? — насторожился Кондрашов.
— «Почти». Маленькое словечко «почти» приводит иногда к большим казусам.
— Ну, извини! — усмехнулся Василий Сергеевич. — Мы в прокуратуре не боги. Нам до угрозыска далеко.
Корнилов не обратил внимания на язвительный тон Кондрашова и сказал задумчиво:
— Значит, если предполагать умысел… — Он вдруг замолчал, словно потерял нить рассуждения, и нахмурился. — А не могли ему перед выездом из города дать сильную дозу снотворного?
— Могли, — сказал прокурор. — Но не дали. Экспертиза установила бы.
— Может, залепили ему кирпичом в ветровое стекло?
— Горячо, Игорь! Именно — залепили. Только не кирпичом, а булыжником, — сказал Василий Сергеевич. — Когда проводили повторный осмотр автомобиля, обратили внимание на камень в салоне. Он тоже закоптился при пожаре. В первый раз этому не придали значения. Камень и камень! Может быть, подумали, что Горин возил его с собой, — он засмеялся.
— Зря иронизируешь! — рассердился Корнилов. — Водитель действительно мог везти его с собой.
— На всякий случай?
— Да, на всякий случай. Может быть, и для обороны — ехал-то почти ночью. Может, чтобы подложить под колесо, если что-то с машиной случится.
— Молодец, молодец… — Кондрашов поднял ладони над столом. — Я потому и пришёл, чтобы все твои «может быть» выслушать. Прокурор города специально просил твоего шефа подключить подполковника Корнилова к этому делу. — Увидев, что Игорь Васильевич хочет что-то возразить, Кондрашов сказал мягко, почти ласково: — Игорёк, не ерепенься. Шутки шутками — дело по твоей части. Я, когда о тебе думаю…
— Думаешь всё-таки?
— Думаю, подполковник, думаю. И не так уж редко. И всегда представляю, как тебе трудно служить в уголовном розыске. По каждому делу ты ставишь перед собой столько вопросов, стараешься залезть так глубоко, что я просто диву даюсь: почему вдобавок к этому ты ещё и быстро справляешься? Как правило…
— А ты что ж, считаешь, надо работать по-другому? — заинтересованно спросил Корнилов. — Ну-ка, ну-ка, разоблачайтесь, товарищ следователь!
— Я считаю, что может быть разный стиль работы. Люди-то ведь разные. Один может глубоко пахать, другой не может, зато быстро бегает.
— Пусть учится. Все должны и пахать глубоко, и бегать быстро.
— Вот именно! Поэтому я и думаю, что тем, кто с тобой работает, ещё труднее, чем тебе самому…
— Ну ты философ! — покачал головой Корнилов. — Чувствуется научная подготовка… А что, мои сотрудники жалуются? Или ты дедуктивно определил?
— Дедуктивно, — сказал Кондрашов. — Займёшься делом? Ох, как не нравится мне оно! Вот почитаешь заявление Горина — призадумаешься! Знаешь, мне чисто по-человечески неприятно было с ним знакомиться. Такой у них на теплоходе бедлам. Серьёзные обвинения покойный старпом выдвинул. И главное — убедительные. Особенно в отношении капитана. Их, конечно, проверять надо — искать подтверждения. Но мы найдём. Не сомневаюсь! — Он вздохнул и украдкой посмотрел на часы. Чуть оттопырил нижнюю губу. — Вообще-то, если быть до конца принципиальным, такие обвинения надо публично предъявлять. На общем собрании. Люди бы поддержали. И всё сразу стало бы ясно.
— Ну, знаешь, не в каждом коллективе вылезешь на собрании правду-матку резать. Кое-где и заклевать могут.
— Верно, верно, — согласился Кондрашов и снова покосился на часы.
— Ты что ёрзаешь? — усмехнулся Корнилов. — Адмиральский час подходит?
Кондрашов виновато покрутил головой.
— Да знаешь… Старая язва… Мне врачи предписали строго по часам есть… — Он поднялся. — Меня эта история за живое задела, Игорь. Понимаешь, приходит письмо с такими обвинениями… — Василий Сергеевич замялся, не находя нужного определения. — Ну как тебе объяснить… Грубо говоря, тюрьма капитану и его компании не грозит, хотя чем чёрт не шутит! Может, потом и выявится что-то ещё более серьёзное… А старпома убивают. Что ж это за люди, а? Ну, ну, не спорь, — сказал он, почувствовав, что Корнилов не согласен с ним. — Я специально беру самую крайнюю версию. Ведь именно её тебе предстоит проверить.
— Я, Вася, всегда все версии проверяю, — сказал подполковник хмуро. — Пора бы тебе привыкнуть!
— Ну и ершисты вы, товарищ подполковник! Стареем, что ли? Всё ворчишь, ворчишь! — Кондрашов поднял со стола папку с делом. — Ты, Игорь, попроси копию с заявления Горина снять — оригинал я себе оставляю. Нам он для проверки необходим.
Корнилов вызвал секретаря.
— Варя, срочно отпечатай.
— И ещё нельзя забывать про хулиганов, — сказал Кондрашов, прощаясь. — Напился какой-нибудь хам и швырнул камнем. Круши частных владельцев, — он протянул руку. — Привет! Будем держать друг друга в курсе…
Корнилов кивнул.
«Да, похоже, дело непростое. Если только это не случайная авария, — подумал он, когда следователь ушёл. — Но ведь и её, случайность, надо доказать. Чтоб не висела тень над людьми…»
Днём Игорь Васильевич заехал на полчаса домой. Пообедать. Это случалось редко, и мать была рада. Она села напротив него и, глядя, как он с аппетитом ест борщ, рассказывала, что с утра ходила на Сытный рынок. Уже продают скороспелку. Но дерут, не приведи господь. По рублю. И пучок зелени — рубль. Дешевле рубля ничего но купишь, сокрушалась мать. Эдак никакой зарплаты не хватит.
— А ты, мама, в магазинчик, в магазинчик, — улыбался Корнилов. — Или Оле позвони в поликлинику. Она пойдёт с работы и принесёт что нужно.
— В магазинчик! — проговорила мать. — А ты сам хоть раз за последний год заходил в магазинчик?
«А ведь она права!» — подумал Игорь Васильевич.
— От твоей магазинной картошечки больше половины в помои идёт. Её не натаскаешься. Ты у меня большой придумщик, — продолжала мать. — Это ж надо — позвони Оле! Да если после службы по магазинам ходить — вечера не хватит.
Игорь Васильевич лениво отбивался от нападок, а сам нет-нет да и вспоминал про разговор с Кондрашовым. Неужели этого старпома убили из-за его жалобы в прокуратуру? А может быть, несчастный случай? Ведь не бандиты же члены экипажа «Ивана Сусанина»?! Наверное, люди проверенные. В загранку ходят.
«В загранку ходят… В за-гран-ку, — Корнилов словно споткнулся об это слово. — Здесь есть что-то такое, в этой самой загранке, — подумал он. — Что-то есть. Или мы просто привыкли: если загранка — то уж и подозрительные связи, контрабанда, валюта… Нет, нет, сначала дело — домыслы потом».
Но уж слишком несоизмеримыми казались ему причина и следствие. Человек написал жалобу на капитана и его помощников, а его, этого человека, убивают.
Но письмо-то уже написано! От него не отмахнёшься, не спишешь в архив после смерти заявителя. Наоборот! Те, кто это письмо получил, будут внимательнее и строже во сто крат! Живого можно уговорить, убедить взять письмо назад, если он ошибается. В конце концов он и сам может одуматься. А бумага? Она подшита, имеет номер. Она хоть и всё стерпит, но на неё надо ответить, даже если заявитель мёртв.
Корнилов встал из-за стола и подошёл к телефону.
— Ты что, уже? — изумилась мать. — А я-то радовалась, думала, аппетит хороший.
— Хороший, мама. Хороший. Сейчас всё уплету и добавки попрошу. Только хорошему человеку позвоню.
Он набрал номер Кондрашова.
— Вася, один вопрос. Члены экипажа знали о том, что старпом обратился с заявлением в прокуратуру и пароходство?
— А-а!! — весело пропел следователь. — Чую, что ты уже вживаешься в образ! Так, кажется, говорят киношники и работники угрозыска?
— Не морочь мне голову. У меня обед стынет, — буркнул Корнилов.
— Знали, товарищ подполковник. Все знали. Ещё за несколько дней до катастрофы.
…Приехав после обеда в управление, Корнилов прежде всего взялся изучать заявление Горина в прокуратуру.
Старпом с «Ивана Сусанина» писал о том, что плавает на судне уже двенадцать лет. Начинал четвёртым штурманом, старшим помощником ходит последние пять лет.
«Интересно, — подумал Игорь Васильевич, — от четвёртого штурмана до старпома за семь лет — нормальный рост или нет? А пять лет старпомом? Если сравнивать с нашими продвижениями по службе, то даже слишком стремительно. А как там у них, в пароходстве, надо узнать». Он сделал пометку на листке бумаги.
Злоупотребления, в которых Горин обвинял капитана Бильбасова, старшего механика Глуховского, пассажирского помощника Коншина, штурмана Трусова и директора ресторана Зуева, были серьёзными, и Корнилов подивился той лёгкости, с которой Вася Кондрашов заявил, что тюрьма им не грозит.