чудливой формы. Каждая из девятнадцати бусинок его отличалась одна от другой. И что удивило Ли Чана — на всех гранях были нанесены странные знаки. Очевидно, это были буквы какого-то языка — языка, которого китаец не знал.
Пока антиквар был занят осмотром, одноглазый терпеливо ждал. Его товарищ стоял у входа, куря сигарету.
Наконец Ли Чан поднял голову.
— Сколько? — коротко спросил он.
— Десять долларов, — отозвался одноглазый.
— За ожерелье?
— За все.
— Часы мне не нужны, — мотнул головой Ли Чан.
— Как хочешь, — сказал одноглазый и взял с прилавка часы. Потом протянул руку за ожерельем.
— Разве ты ничего не уступишь? — попробовал торговаться антиквар.
— На этот раз — нет.
Ли Чан на мгновенье задумался. Ожерелье, несомненно, стоило этих денег. Можно неплохо заработать, если... если найдется хороший покупатель.
Антиквар вынул из шкатулки зеленую бумажку и протянул ее одноглазому.
Кривой Джим, не глядя, сунул деньги в карман.
— Ну, прощай, старая крыса, — бросил он китайцу и, обернувшись к спутнику, сказал:
— Идем, Чарли.
Дверь захлопнулась. Ли Чан задвинул засов, подошел к прилавку и склонился над ожерельем...
3
Василию Рогову необычайно тяжело было расставаться с деньгами, полученными за рейс от Владивостока до Сингапура. Хотелось потратить их только на себя.
Но, памятуя о строптивом нраве горячо любящей его супруги, Рогов понимал, что совершенно невозможно явиться в Южный с пустыми руками. После долгих колебаний он все же решил приобрести для жены подарок, кстати сказать, обещанный перед уходом «Востока».
Рогов медленно шел по улице, поглядывая на витрины туземных лавчонок, в надежде разыскать экзотический и притом недорогой сувенир.
Рогов неспроста забрел в этот район. Будучи человеком расчетливым, он знал, что здесь за полюбившуюся ему вещь он заплатит гораздо дешевле, чем в фешенебельном магазине на Викториа род, центральной улице Сингапура.
Тропическое солнце висело над головой. И даже широкие кроны кокосовых пальм не давали тени.
В глубине лавок на циновках дремали утомленные жарой торговцы.
Улица была пустынна. Лишь изредка попадались нищие в жалких рубищах.
Рогов, то и дело вытирая потное багровое лицо платком, продолжал поиски.
Наконец, счастье улыбнулось ему.
За давно не мытым, запыленным стеклом витрины он увидел ожерелье.
Впоследствии Василий не мог сказать, чем оно привлекло его. То ли оригинальностью граней, то ли цветом...
А может быть, слишком необычно выглядело ожерелье, матово-желтое и эффектное, среди рухляди, сваленной на витрине.
Рогов решительно шагнул в открытую дверь и очутился в полумраке.
Прошло несколько минут, прежде чем глаза Василия привыкли к темноте, и он смог разглядеть стоявшего у стены китайца.
Тот, скрестив на животе руки, выжидательно смотрел на покупателя.
В синем халате, с любезной улыбкой на пергаментно-желтом лице, продавец казался воплощением любезности.
— Что вам угодно, господин?
Рогов плохо знал английский язык, но вопрос понял. Он приблизился к окну и показал пальцем на ожерелье:
— Это.
Китаец наклонил голову, мелкими шажками подошел к витрине, открыл ее и положил ожерелье перед покупателем.
Рогов внимательно оглядел ожерелье.
Действительно, она была хороша, эта штука. Без сомнения, Анечка останется довольна подарком.
Василий представил себе: как эффектно будет выглядеть ожерелье на полной шее жены, и улыбнулся.
Затем откашлялся и вопросительно взглянул на продавца:
— Хау мач?
— Двадцать долларов, господин...
Рогов вздохнул, но торговаться не стал. Достоинство советского моряка он соблюдал при всех обстоятельствах.
Не желая расставаться с редкостной безделушкой, Василий отсчитал деньги и вручил их продавцу.
Сердце Ли Чана радостно забилось: его предположения оправдались. На ожерелье, приобретенном у одноглазого, он заработал десять долларов.
По внешнему виду покупателя антиквар понял, что перед ним иностранец. И, чтобы убедиться в этом, спросил:
— Господин — американец?
— Русский. Совиет. — с гордостью произнес Рогов, выходя на улицу.
Ли Чан проводил его. Потом он долго стоял у входа, глядя вслед щедрому покупателю...
4
Полковник Джемс Кампебл метался по кабинету. Шеф морской разведки сегодня был не в духе. Больше того: по уверению его адъютанта, лейтенанта Лонгвуда, разъярен.
Вероятно, стряслось нечто необычное. Ибо легче было вывести из равновесия нильского крокодила, чем полковника Кампебла.
Поэтому с утра никто из начальников отделов не рисковал явиться к нему.
Предупрежденные Лонгвудом офицеры терпеливо ждали вызова в приемной.
Ровно в десять раздался звонок. Лонгвуд, подтянутый и нагловатый, вскочил, одернул френч и скрылся за тяжелой дверью кабинета.
Спустя несколько минут он снова появился в приемной.
— Капитан Фостер — к шефу! — отчеканил он.
Высокий, худощавый капитан, прижимая локтем черный портфель, направился в кабинет.
Полковник встретил его пристальным взглядом. Внешне Кампебл казался спокойным. Только легкое подергивание правой щеки выдавало его.
Капитан Фостер остановился в трех шагах от массивного стола и приложил руку к козырьку фуражки:
— Явился по вашему приказанию, сэр!
Кампебл смерил его взглядом. Затем оперся руками о спинку тяжелого кресла:
— Доложите, в каком состоянии операция «Медведь»?
Фостер с облегчением вздохнул. Он подошел к столу, положил папку и раскрыл ее:
— С вашего разрешения, сэр, ожерелье отправлено специальным агентом.
— Специальным? — перебил Кампебл.
— Да, сэр. Наш лучший агент...
Полковник порывистым движением выхватил из кипы бумаг газету и швырнул ее Фостеру:
— Это он?
Капитан взглянул на газету. Это была Сингапурская Ньюс.
Через всю первую полосу ее протянулся заголовок:
«Таинственное убийство матроса „Манитобы“».
Бледнея, Фостер взглянул на снимок убитого. Несмотря на плохое клише, он сразу узнал своего агента.
Несомненно, это был Свенсон...
У Фостера отвисла челюсть.
— Ну? — прогремел полковник.
— Невероятно, — пробормотал капитан.
— Может быть, вы скажете, где ожерелье? — со сдерживаемой яростью спросил полковник.
Фостер молчал.
Кампебл ударил кулаком по столу:
— Я всегда был убежден, что вы бездарны, капитан... А теперь — слушайте: отправляйтесь хоть к дьяволу, а ожерелье разыщите. И помните: если оно попало в руки русских — вам несдобровать. Идите.
Капитан стал пятиться к дверям.
5
Василий Рогов был разочарован. На другой день по выходе «Востока» из Сингапура кок показал янтарное ожерелье закадычному приятелю, боцману Годыне.
Старый моряк внимательно осмотрел покупку, затем молча положил ее на столик.
— Ну, — нетерпеливо спросил Рогов.
Годына пожал плечами:
— Влип ты, Василько, от що. Хиба ты не знаешь, що от таких цацок скильки завгодно у нас, у Южному, у кожному Ювелирторзи? Та мабуть покраще. Оцей янтарь у нас на Балтици здобувають. А навищо ты його тут купувал?
Рогов попытался спорить:
— Не, не скажь так, Гриша. Может, и в самом деле у нас янтаря много. Да не такого. Ты взгляни только, цвет-то какой, цвет...
— Тильки й того, — согласился боцман, невольно любуясь золотистым ожерельем, освещенным лучами солнца.
Рогов, ободренный словами друга, продолжал:
— Да разве только цвет? Ты посмотри на отделку: что ни бусинка, то шедевр. Нет, как ни говори — редкая работа.
Боцман пожал плечами:
— Одно слово — музейная вещица. Да тильки не думаю, що твоя Анна зрадие такому подарунку...
Василий обиделся. Он бережно завернул ожерелье в бумагу и спрятал в ящик стола.
Разговор с боцманом расстроил Рогова. Он жалел, что поддался искушению и необдуманно израсходовал значительную часть жалования на пустяковую вещь.
Тая в душе надежду, что суждение боцмана будет опровергнуто, кок показал свою покупку другим членам команды.
Но все, кому пришлось увидеть ожерелье, будто сговорившись, придерживались мнения Годыны.
А старший помощник Кочетков, покачав головой, заметил:
— Уж лучше бы вы, Василий Потапыч, в подарок супруге зонтик какой купили или веер, что ли. Ну какая от ожерелья этого польза?
И Рогов впал в уныние. До боли жаль потраченных денег, а впереди, как ему уже казалось, предстоял неприятный разговор с Анечкой.
Ну в самом деле: почему он не купил хотя бы зонтик — большой, яркий, вычурной японской работы?
А «Восток», раскачиваясь на океанской зыби, полным ходом шел к берегам Родины....
6
Спустя час после того, как самолет приземлился на Сингапурском аэродроме, капитан Фостер сидел в кабинете шефа полиции Говарда.
Высушенный тропическим солнцем англичанин докладывал развалившемуся в кресле американцу:
— Сразу после получения вашей радиограммы, мы приступили к поискам. Установлено, что матрос Свенсон убит неподалеку от ночного бара «Три креста». Его владелец, ирландец О’Келли показал, что подозревает в преступлении одноглазого Джима.
— Кого? — перебил Фостер.
— Одноглазого Джима, сэр. Известный сутенер и грабитель. Однако, по нашим сведениям, в «делах» прежде замешан не был.
— Вы задержали его?
— Конечно, сэр. Это удалось сделать без труда. Кривой Джим был арестован вчера ночью в кабаре Мартиника. Он...
— Пытался сопротивляться?
— Нет, сэр. Он категорически отрицает участие в убийстве.
— Тогда почему О’Келли его подозревает? — наливая в стакан воду из сифона, спросил американец.
— Ирландец говорит, что одноглазый и его друг Чарли Тайгер были в баре, когда туда зашел Свенсон.
— Дальше?
— И что они вышли вслед за ним.