миру разнеслась его знаменитая речь. А 23 декабря был произнесен оправдательный приговор.
Пока шел этот процесс, получивший название Лейпцигского, Верховный Совет СССР принял решение о предоставлении Георгию Димитрову советского гражданства. Баба Парашкева навсегда запомнила день, когда вслед за сыном приехала в Москву. Георгий встречал ее на Белорусском вокзале и торжественно вынес из вагона на руках…
Это было почти десять лет назад. Тогда мне и в голову не приходило, что судьба когда-нибудь приведет меня в Болгарию, в дом к бабе Парашкеве, и мы будем с ней сидеть рядом на лавке и говорить о жизни, о Москве и о ее сыне.
— Лина, иди сюда, — вдруг позвала она.
Из соседней комнаты вышла уже немолодая женщина в очках, очень похожая на Георгия Михайловича. Это была его сестра Магдалина, по мужу — Барымова.
— Знакомься, дочка, — сказала баба Парашкева, — человек из Москвы, от Георгия, привез от него весточку. Приготовь-ка что-нибудь — надо угостить гостя.
Признаться, мне было не до еды — задерживаться долго я здесь не мог Еще в начале двадцатых годов, работая в партийном подполье, я крепко усвоил важное правило конспирации: чем меньше подпольщики бывают вместе, тем надежнее. Даже если противник что-либо и пронюхает, он не должен располагать достаточным временем для того, чтобы действовать по плану и наверняка. Однако уйти от бабы Парашкевы сразу я не решился. Это могло ее обидеть.
Мы присели за стол. На столе — традиционный овечий сыр, чеснок, пирог с брынзой и кувшин с хорошим красным вином.
Попробовав всего понемногу, я поблагодарил хозяев и стал прощаться. В гостях у бабы Парашкевы я пробыл, может быть, около часа.
На улице уже смеркалось. Но фонари не зажигались — то ли электросеть была не в порядке, то ли опасались воздушных налетов. Баба Парашкева и Магдалина вышли на крыльцо меня проводить. Возле крыльца стоял тот самый старик, которого я встретил, подходя к дому. Он показал мне жестом, что надо следовать за ним, и боковыми улицами и переулками вывел меня на тракт.
Оставшись один, я решил идти пешком в расположенный поблизости курортный городок Чамкория, чтобы оттуда утром на какой-нибудь попутной машине вернуться в Софию. Риска особенного не было: после налетов английской и американской авиации многие потеряли крышу над головой. В поисках пристанища люди перебирались с места на место, и это не вызвало подозрений.
…С тех пор прошло сорок лет. Я бережно храню в своем сердце образ этой замечательной женщины, пронесшей через всю свою жизнь, полную лишений и тревог, душевную чистоту и глубокую веру в торжество справедливости. Для меня жизнь и судьба бабы Парашкевы очень похожа на жизнь и судьбу Марии Александровны Ульяновой матери Владимира Ильича Ленина. Обе они отдали своих детей революции, защищали их, боролись вместе с ними за их идеалы во имя светлого будущего всех людей на земле.
НА ВЕРНОМ ПУТИ
Вот я и снова в Софии. Опять иду к теперь уже таким знакомым развалинам дома, где некогда жила Георгица А вдруг, думаю, мне повезет на этот раз?
И в самом деле впервые за многие дни бесплодных поисков я увидел на пепелище сгорбленную старую женщину в длинной юбке и цветной кофте, с черным платком на голове. С каким-то исступлением она рылась в грудах битого кирпича и стекла, вытаскивала оттуда остатки рухляди и откладывала их в сторону.
Я подошел и спросил, не нужно ли ей чем-нибудь помочь.
— О, добрый человек, — она подняла на меня заплаканные глаза, — если можешь, помоги мне отодвинуть вот эту балку. Видишь, из под нее торчит кусок красной косынки? Это косынка моей дочери… Старая женщина закрыла лицо руками, плечи ее затряслись от рыданий.
С большим трудом мне удалось отодвинуть балку и вытащить из-под нее косынку. Старушка прижала этот кусочек материи к губам, стала его целовать, слезы безудержно катились по ее щекам.
— Вот здесь, под этими камнями, погибла моя дочь, — сказала она и обессиленно опустилась на валявшуюся неподалеку бетонную плиту.
Я присел рядом, начал ее успокаивать, хотя отлично сознавал, что нет в мире таких слов, которые могли бы утешить мать, потерявшую ребенка. Постепенно старушка стала приходить в себя. Видя это, я осторожно спросил ее, не знает ли она, что с Георгицей, которая жила в этом доме.
Меня предупреждали, что фамилия у Георгицы теперь другая, но на всякий случай я решил ее пока не называть.
— Георгица? — переспросила старая женщина. — Она живет в районе Княжево. Прежде туда трамваи ходили, сейчас все разбито, надо идти пешком.
Адрес старушка не знала, но в каком именно доме поселилась ее бывшая соседка, описала довольно точно.
— Дойдете до кавалерийских конюшен, — сказала она, — против них, через шоссе, будет двухэтажный старый деревянный дом. Там и ищите.
Проводив старушку в полуподвал — ее теперешнее жилье, я тотчас же двинулся в направлении Княжево. Однако не успел я пройти и сотни шагов, как завыла сирена воздушной тревоги. Прохожие бросились в укрытия, а у меня вроде бы даже от души отлегло. Тревога была очень кстати: меньше шансов напороться на какого-нибудь шпика.
Вой сирены заставлял забывать о своих обязанностях не только шпиков, но и здешних министров. Они молниеносно покидали свои кабинеты, и машины с правительственными номерами на самых больших скоростях увозили их за город. Не знаю, насколько это достоверно, но водитель военного грузовика, подвезший меня до Самокова, утверждал, что некоторые министры и крупные чиновники постоянно держат в машинах упакованные чемоданы на тот случай, если им почему-либо уже не удастся вернуться в столицу.
Чуть в стороне от шоссе София — Княжево я действительно увидел двухэтажный деревянный дом, почерневший от времени и непогоды. Подхожу ближе, смотрю: одно окно на втором этаже открыто. Значит, кто-то там есть…
По скрипучим ступенькам поднимаюсь на второй этаж.
Передо мной две квартиры. Прикидываю, в какой из них открыто окно. Кажется, здесь… Стучу тихонько, как это обычно делают свои люди.
За дверью послышались шаги, щелкнул замок. Наконец дверь приоткрылась. На пороге — невысокого роста женщина средних лет, жгучая брюнетка с синевой вокруг карих глаз. Стоим, смотрим друг на друга и молчим. Я понимаю, что мне следовало бы первому начать разговор, но уверенности в том, что это та самая Георгица, которую я ищу, у меня нет.
Все же, взвешивая каждое слово, говорю:
— Мне нужна Георгица. Я привез ей привет от ее дочери Лилии.
Лицо женщины дрогнуло. Вижу, что не ошибся: она, Георгица. На всякий случай повторяю последнюю фразу. Однако женщина продолжает молчать, растерянно глядя на меня.
Тогда я, покосившись на соседнюю дверь, уже уверенней продолжаю:
— Ваша дочь Лилия по-прежнему работает в «Комсомольской правде» и живет на улице Грановского в квартире Емельяна Ярославского.
Женщина как бы стряхнула с себя оцепенение, отступила на шаг и широко распахнула дверь.
— Проходите, пожалуйста, — сказала она. — В доме никого нет, не беспокойтесь.
В небольшой, скромно обставленной комнате Георгица усадила меня на кушетку и присела рядом.
— Вы давно из Москвы? Как там Лилиана? Она здорова? А внук, наверное, уже большой?..
Я едва успевал отвечать на ее вопросы. Потом сказал, что имею очень важное поручение от Деда — это был псевдоним Георгия Михайловича, известный только ограниченному кругу его товарищей. Упоминание о Деде еще больше расположило Георгицу ко мне, она окончательно уверовала, что я «свой» и со мной можно быть вполне откровенной.
— Вы знакомы с Георгием Димитровым? Боже мой! Я не видела его целую вечность — пятнадцать лет.
— Мне поручено встретиться с кем-нибудь из Главного штаба Народно-освободительной повстанческой армии. Я должен передать личное послание Деда. Можете ли вы устроить мне такую встречу?
Георгица обещала сообщить обо мне товарищам «по цепочке».
— А как я смогу узнать, где и когда будет назначена встреча? — спросил я.
Она задумалась ненадолго.
— Приходите ко мне через четыре дня в это же время. Если почему-либо не увидимся, значит, свидание наше переносится еще на два дня.
— Каким образом я узнаю, что свидание не состоится, что оно переносится?
— Очень просто. Вот посмотрите, — Георгица показала на окно, выходящее на шоссе, — окно открыто — «добро пожаловать», закрыто — «переносится». И знаете что… — Она снова задумалась. — Давайте добавим к обоим срокам по два часа. Для гарантии. Но это уже будет наверняка.
Ее предусмотрительность меня порадовала. И с окном придумано подходяще. Неплохо была поставлена конспирация у болгарских патриотов.
Спустя четыре дня я опять отправился по Княжевскому шоссе к дому Георгицы. Окно на втором этаже было открыто — стало быть, все в порядке. Как только я вошел в квартиру, Георгица сказала, что она обо всем договорилась: через два дня состоится свидание с одним из членов Главного штаба Народно-освободительной повстанческой армии.
В назначенный день мы встретились с ней, как и условились, вскоре после объявления воздушной тревоги. Но на этот раз не на квартире, а на улице. Она перехватила меня неподалеку от дома:
— Нельзя повторяться — так лучше и безопаснее.
Георгица пришла не одна. Рядом с ней я увидел женщину, заметно старше ее. Как потом выяснилось, это тоже была подпольщица, если не ошибаюсь, по фамилии Нешева. Поодаль неторопливо прохаживался какой-то мужчина. Я вопросительно посмотрел на Георгицу.
— Свой человек, — пояснила она. — Нас охраняет. — И добавила: — Ну, нам пора, идемте.
Нешева пошла впереди, показывая дорогу, а заодно проверяя, все ли благополучно. Где-то рядом были и другие товарищи, скрытно обеспечивающие нашу безопасность.
Откровенно говоря, я и не предполагал, какой сложный путь нам предстояло проделать до квартиры, где должна была состояться моя встреча с представителем партизанского штаба. Сначала мы долго кружили по окраинам, затем петляли по разбитому городу: ныряли в какие-то закоулки, пересекали какие-то дворы, пробирались через какие-то развалины… Временами я даже начинал проявлять нетерпение: будет ли когда-нибудь конец нашему путешествию?