Взрослый человек здесь пройти не мог. Своей тяжестью он вызывал обвалы, а Акбар, придерживаясь за скалы, двигаясь со щебенкой, прыгая с камня на камень, не раз быстро спускался в кишлак. И сейчас через несколько минут Акбар был у крайней кибитки.
В кишлаке было пусто. Только группа женщин встретилась Акбару. Они носили в крепость к аскарам воду и фрукты.
Оставшиеся в кишлаке красноармейцы к полудню отступили к самой крепости. Защитников осталось мало. Кибитки на восточной окраине Чашмаи-поён были подожжены наступающими. Прячась в клубах дыма, басмачи все ближе подходили к центру кишлака.
Командира отряда Васильева Акбар нашел на балахоне (Балахона — верхний этаж, мансарда) самой высокой в крепости кибитки. Пробив отверстие в восточной стене, он сам вел огонь из станкового пулемета. Оба пулеметчика были убиты.
Васильев слушал сообщение Акбара, не отрываясь от наблюдения за противником. Несколько раз давал короткие пулеметные очереди.
Узнав, что к басмачам подошло подкрепление и они обходят кишлак с юга, он крикнул одного бойца и приказал:
— Возьмите трех человек из резерва и всех доброотрядцев. Бегом к берегу Сурхоба. С юга нас обходят басмачи. Поторопитесь!
Обернувшись к Акбару, Васильев устало улыбнулся и прокричал:
— Спасибо, сынок! Беги к Степану, скажи, чтобы с оставшимися бойцами пробирался в Душанбе. Нужна подмога. Беги, Акбар! Обожди! Возьми на всякий случай,— и Васильев подал Акбару наган.
— У меня есть пистолет, а этот тебе может пригодиться. Обращаться-то умеешь?
— Умею!
Васильев еще раз улыбнулся Акбару, а потом, оторвавшись от пулемета, притянул мальчика к себе и поцеловал.
— А теперь беги!
Васильев хорошо относился к Акбару, но всегда был сдержан. В этой вспышке нежности мальчик почувствовал всю опасность положения красноармейцев. Сунув наган за пазуху, Акбар побежал обратно на гору Хирс. Сзади слышалась все нарастающая стрельба и треск горящих кибиток.
— Акбар! Акбар! Подожди!
Из соседнего переулка выбежали Шерали и Бахор.
— Отца убили! — заливаясь слезами, проговорил Шерали.
Отец Шерали был в группе, оборонявшей восточную окраину кишлака и погиб одним из первых. Шерали всхлипывал и еле держался на ногах. Бахор тоже вытирала слезы рукавом платья и вздрагивала при каждом выстреле в центре Чашмаи-поён.
Когда на окраине кишлака начался бой, и кто-то сказал, что басмачей возглавляет Караишан, Бахор убежала в панике из интерната. Встреча с Караишаном означала верную смерть. Ей хотелось увидеть Акбара, но его в интернате не было с самого утра. Бахор не знала, что Акбар воюет в отряде Степана. Девочка встретила Шерали. Он нес отцу завтрак. Бахор попросилась идти с ним и не отставала от мальчика все утро.
Встреча с другом еще больше расстроила Шерали. Он сел на камень и, вздрагивая худенькими плечами, плакал.
— Ребята, я иду в отряд к Степану. Вот туда на гору Хирс,— извиняющимся голосом сказал Акбар.— Надо передать срочное приказание командира Васильева.— Желая чем-нибудь утешить Шерали, он вытащил из-за пазухи наган и показал его другу.
— Сам Васильев подарил. Там наверху у меня есть и винтовка. А теперь мне надо идти.
— А мы? — с испугом спросила Бахор.
Шерали перестал плакать. Поднялся с камня, вопросительно посмотрел на Акбара.
«В самом деле, куда теперь деваться ребятам,— подумал Акбар.— Если басмачи захватят кишлак, то Караишан убьет Бахор. Шерали стал сиротой и его, как сына доброотрядца, басмачи тоже не помилуют».
— Ребята, пойдемте вместе,— предложил он Шерали и Бахор,— я отведу вас в пещеру Рошткала. Там вы сможете подождать, пока придет подкрепление.
* * *
Ребята полезли в гору. Акбар помогал Бахор взбираться на большие камни. Когда он брал маленькую теплую руку девочки, он забывал все и ему казалось, что вокруг гремят не выстрелы, а добрый весенний гром. На душе было радостно. Страх, который овладел им в начале боя утром, теперь казался смешным.
Но как только открылось поле, на котором разместился отряд Степана, ребята увидели страшную картину.
Сверху по склону горы Хирс к позиции отряда бежало человек тридцать басмачей. Они стреляли на ходу, горланили, а некоторые махали кривыми, блестевшими на солнце саблями. Басмачи обошли отряд Степана по ущелью и теперь атаковали с тыла.
— Опоздал! — дрогнуло сердце Акбара.— Не надо было задерживаться.
Но Акбар был не прав. Отряду Степана уже ничем нельзя было помочь. Ребята с ужасом слышали дикие крики басмачей. Акбар подумал: «Весь отряд, в том числе и Степан, сейчас будет перебит басмачами».
Со стороны красноармейцев донеслись крики «Ура!». Акбар различил мощный бас Степана. Отряд красноармейцев контратаковал наступающих бандитов. Стрельба среди басмачей усилилась, раздалось несколько взрывов гранат, а затем все стихло.
Поднявшись из-за камня, ребята увидели, как басмачи волокли вниз красноармейца. Это был Степан. По лицу его текла кровь, но он был жив. Руки у Степана были скручены ремнем.
Акбар вытащил из-за пазухи наган, подаренный Васильевым, и выстрелил два раза в группу басмачей, идущих впереди. Один, усатый толстяк, взмахнув руками, упал на камни, а остальные залегли и открыли в направлении выстрела сильный ружейный огонь. Пули зацокали вокруг ребят. Надо было уходить. Что сделаешь с одним наганом против нескольких десятков басмачей.
Пока басмачи разобрались в чем дело, ребята надежно спрятались в камнях около самого обрыва. Они просидели в своем укрытии до темноты и стали невольными свидетелями гибели последних защитников Чашмаи-поён.
После того, как отряд Степана был уничтожен, а сам он взят в плен, заслон с южной окраины кишлака тоже сбили. Красноармейцы, оставшиеся в живых, оказались в полном окружении. Вокруг крепости горели кибитки. Теперь уже только с балахоны слышались редкие выстрелы и короткие очереди пулемета.
К вечеру стих и пулемет. У красноармейцев кончились патроны. Кибитка с балахоной, где укрепился е пулеметом командир отряда Васильев, загорелась, подожженная басмачами. Когда пламя полыхало уже выше балахоны, раздался взрыв и кибитка рухнула. Командир отряда, не желая сдаваться басмачам, взорвал последнюю лимонку.
Наступила тишина. Акбар не выдержал, опустив голову на камни, заплакал. Мальчик слова почувствовал себя сиротой.
Меньше суток прошло с тех пор, как он ушел из интерната. Видел в крепости живых, здоровых красноармейцев и доброотрядцев. Был уверен в том, что стоит взять ему оружие в руки, как басмачи будут разбиты и разбегутся. А произошло совсем другое. Красноармейцы погибли. Наверное, перебиты и многие воспитанники интерната. Убит, конечно, и муаллим. В кишлаке — ненавистный Кара-ишан. Куда идти? Что делать? В Душанбе не дойти, да и и через Сангикар не перебраться. Возвращаться в кишлак — идти на верную смерть. Неужели на этом все и кончилось? Не будет больше ни интерната, ни веселых бесед в крепости, ни Степан-ака, ни Ульяна Ивановича? Опять пасти скот за одну сухую лепешку? Сгибать спину перед Караишаном? Ходить оборванцем и слушать насмешки? Нет, лучше умереть, чем все это. Надо что-то делать.
С наступлением темноты ребята добрались до пещеры Рошткала. Ощупью, царапаясь о кусты, залезли внутрь. Всех охватил страх.
Из кишлака доносились одинокие выстрелы. Это Кара-ишан расправлялся с неугодными односельчанами.
Ребята молча сидели, прижавшись друг к другу. Говорить боялись, да и не хотелось. Каждый с ужасом думал: что их ждет впереди?
Вверху возились потревоженные голуби.
Перед глазами стояла картина захвата в плен Степана. А может быть Степан жив и ему нужна помощь? — Эта мысль обожгла сердце Акбара и он уже не мог спокойно сидеть.
— Ребята,— шепотом обратился он к Шерали и Бахор,— мне надо пойти в кишлак. Узнаю, что там происходит, где Степан-ака и что нам делать дальше.
— Не ходи, тебя убьют,— прошептала Бахор.
— Не ходи, нам без тебя будет страшно,— попросил Шерали и снова заплакал. Ведь Акбар был для них последней защитой.
Ребят нужно было чем-то убедить и Акбар сказал:
— Нам нечего есть. Я что-нибудь принесу.
— Есть у меня в поясе две лепешки, я их нес отцу,— сказал Шерали и при упоминании об отце еще сильнее заплакал.— Нам всем хватит...
— Нет, ребята, я должен идти. Надо узнать, где Степан-ака, как быть дальше. Не бойтесь. К утру я вернусь. Постарайтесь уснуть. Здесь вас никто не тронет.
Пощупав за пазухой наган, Акбар ушел в темноту. Тихонько, стараясь не потревожить ни одного камня, он спустился к кишлаку. Внизу тлели светлячками головешки догорающих кибиток. Пахло дымом и конским потом. Слышался глухой говор людей, фырканье и ржание лошадей. Басмачи, удовлетворенные полной победой над красноармейцами и уверенные в том, что их надежно охраняют разлившиеся реки, разместились по кибиткам, дворам, садам; готовили плов, пили вино и водку из разграбленного магазина. Никакого охранения вокруг кишлака они не поставили.
Акбар благополучно добрался до окраины Чашмаи-по-ён. Просидел несколько часов в бурьяне. Когда в кишлаке стал стихать шум, он осторожно двинулся по узким кривым улочкам к дому Караишана, где находился интернат. Акбар надеялся встретить там кого-нибудь из ребят и разузнать подробнее, что произошло в кишлаке после занятия его басмачами и какова судьба Степана. О том, что дом Караишана может быть занят своим старым хозяином, Акбар как-то совсем не подумал.
В саду, где сутки тому назад играли интернатские ребята, горели костры. Басмачи жгли столы и парты. По старой урючине Акбар забрался на крышу и затаился. Внутри дома слышался разговор. Акбар подполз к отверстию над сандалом и прислушался. Говорили Караишан и какой-то знакомый по голосу человек, но не видя этого человека, Акбар не мог вспомнить, кто он.
— Мы уничтожили кафиров в Чашмаи-поён. Такая же участь ждет их и в других местах,— хвастался Караишан.— За нами стоят большие державы. Восточная Бухара, да поможет нам аллах, сможет обрести мир и спокойствие. Снова потянутся к нам караваны с товарами. Богатства нашей земли велики. Ими интересуются многие страны. Мы должны принять любые меры, но избавиться от большевиков. Ну, докладывай, сын мой, что нового ты принес. С тобой ли карта, которая меня интересует? Выполнил ли ты угодное аллаху дело?