Нукеры, выстроившись рядами, держа лошадей за поводья, слушали проповедь ишана Судура, тот поднялся на осыпавшееся глиняное возвышение рядом с дувалом загона.
— Дорогие дети мои! Мусульмане! Дети своих отважных отцов, великих предков! Поклянитесь! — произнося своим бархатным голосом эти слова, ишан Судур поднял над головой Коран. — До последней капли крови я буду достоин своей веры! Верен родной земле и не позволю ее осквернить неверным!..
За ишаном Судуром сотни глоток тягуче повторяли его слова. В глазах людей вспыхивал, точно на углях, когда их расшвыривают кочергой, фанатичный огонь бессмысленного мужества, жестокости, насилия, слепая ненависть темных людей к таким же, как и они сами, дехканам, у кого есть своя маленькая кишлачная родина, свой дом и в нем жена, дети, престарелые родители, есть двор и поле… И есть надежда на то, что наконец все будет по-другому, будет мир…
Курбан отошел к арбе, за которой, расстелив на земле молитвенный коврик, сидела и шептала свои благословения матушка Тиник. И тут же он увидел Ибрагимбека. Спокойно, как будто ничего не происходило вокруг, он направлялся к старухе. Увидев Курбана, взглядом дал ему знак: «Не уходи».
Спустя несколько минут быстрым шагом догнал Курбана, и они направились за развалины глинобитного дувала, окружавшего кошару.
— Слушай меня внимательно! — сказал Ибрагим-бек. — Мне интересно знать теперь… Ты видел сына Пулатходжи… В Душанбинской крепости. Что ты думаешь об отношениях этого подонка и…Энвера? Что знаешь? Слушай внимательно!
— Я слушаю, ваше превосходительство!
— Что ты думаешь: как удалось Усманходже войти в доверие? Энвер не прост! Не-ет, не прост… А его преосвященство?..
— Ваше превосходительство! Что видел, что слышал, что думаю — все сказал. А в души не заглядывал, — усмехнувшись, сказал Курбан. — Но что-то было… — Как я понимаю теперь, в их отношениях к этим вот баям с красными есть что-то общее, похожее… Что — не знаю. Но — есть…
— Верно, — согласился Ибрагимбек. — И я это чувствую. Но что? С хазратом у вас доверительные отношения. Он обязательно должен был поделиться с тобой своими мыслями об Энвере-паше… Что он о нем думает?.. — Ибрагимбек неожиданно улыбнулся. — Мог бы ты стать близким человеком Энверу?
— Это — не просто. Просто так к нему не подступиться… — Курбан растерялся.
— Хорошо. Будь ты на месте Тугайсары… Как бы ты поступил? — Ибрагимбек заметно нервничал.
Курбан не знал, что ответить.
— По-моему, ваше превосходительство, Тугайсары сблизился с ним, — осторожно предположил он. — Я не знаю, на какой почве… Однажды я оказался невольным свидетелем, как Тугайсары, коленопреклонив Энвера, отхлестал его плеткой! — Ибрагимбек уставился на него немигающим взглядом. — Да-а-а, это было… — говорил Курбан. — После этого… Я подумал, такое не прощают. А он… простил… — Совсем растерялся, рассеянно поглядывая по сторонам…
— Еще встретимся в Кафируне… От каравана не отрывайтесь, — сказал Ибрагимбек. — Понадобишься — позову!
Ускакал.
— Ну, не будем хмуриться! — весело проговорила матушка Тиник. — Чему быть, того не миновать… Я видела много войн. Ничего! Все заканчивались хорошо. Вы видели, какой уверенностью горят глаза наших джигитов? У-у-ух! — изобразила она. — Всевышний поддержит благословение хазрата!.. А теперь ну ее, вашу войну! Поговорим о таком, что ласкает слух… Как подсказывает мне чутье, мы ступили уже на вашу землю!.. Так? Ну-ка скажите, а похожи байсунцы на нас?
— Есть похожие и на вас, матушка! — сказал Курбан и подмигнул Айпарче.
Айпарча улыбнулась и покачала осуждающе головой: «Время ли сейчас веселиться!» Старуха расхохоталась.
— В молодости матушка Тиник была ох как недурна собой! А то… разве мог бы юноша, еще ни разу не женившийся, влюбиться в женщину, дважды побывавшую замужем? Да, так было, дочка! Да вот, лакаи хорошо помнят. Ого-го сколько дрались между собой эти коты за меня, как царапали друг другу носы… Я — хороша была! — Помолчав, старуха снова обратилась к Курбану: — А что там у вас еще интересного?.. Вот этот атлас, что теперь на моей дочери, выткан тоже байсунцами?
— Матушка, пусть ваша дочь не обижается, но байсунцы ткут атласы и покрасивее!
— Посмотрим, посмотрим… Если так — я закуплю весь атлас! Или нельзя?
— Можно, — сказал Курбан с примирительной улыбкой. — Все можно, матушка! — Старуха надоела ему своей болтовней. Вот хорошо — заговорила с Тушумом, тот принялся рассказывать ей забавные истории, их было бессчетное множество, когда он путешествовал с торговцами мелким товаром по пустыне Арпали.
Кулмат покачивался на лошади, запряженной в двухколесную арбу, пытался найти толкование засевшим в голове, как заноза, словам, повторяя про себя один и тот же вопрос: «Что такое Кафирун? А что означает Кафирнихан?.. Какие-то чудные названия». Он — ехал. Куда-то…
Айпарча ничего не слышала. Она видела мать… с золотыми сережками… свое ожерелье, оставленное в железном сундуке… И вдруг — вакуфный сад, орешина!.. Забравшись на самую верхушку дерева, посмотрела на город: показалась усадьба… Базар. Огромная толпа! Всадники… Тесные улочки, по одной из них идет грустный отец. Вот он поднимается на айван…
Айпарча уронила лицо в ладони.
У подножия Ялангтага к заброшенной яме с прелым зерном слеталось воронье. На дне ямы кишели мыши.
Вдруг вороны с неистовым карканьем взметнулись вверх, заметались в воздухе испуганной стаей. Что их вспугнуло?
По склону горы, подняв снежную пыль, скатились трое. Поднявшись на ноги, помогли друг другу отряхнуть снег с одежды. Норхураз, маленький Хуррам и чунтакский аксакал.
Вчера утром в Сайбуй приехал Рамазанбай со своими людьми, учинил скандал по поводу похищения его дочери, трепал Хуррама: «Где были твои глава! Ты же аксакал!» Тот повторял, как заведенный: «Какой я аксакал? Без году неделя я аксакал!» — Вот и весь ответ.
«Куда увезли Айпарчу?»
«Туда».
«Кто проведет?»
«Он», — указали на Норхураза. Тот промолчал. Решили: проведет, горы знает.
Отец Айпарчи повторял про себя, как заклинание: «Джаббар Кенагас — вот кто ответит за все! Клянусь аллахом, кровью ответит этот негодяй!..»
А Джаббар Кенагас между тем отправлялся в окрестности Самарканда, к ишану Бахрамхану. По пути, останавливаясь на короткое время в кишлаках, он должен был отбирать годных к военной службе молодых людей и отправлять в Кукташ, в нукеры.
Получив это задание, он был уж так рад: ведь как раз парни Бахрамхана и уговорили его тогда отправиться в Кукташ! Поневоле, не имея другого выбора, пришлось последовать этому совету. И вот — повезло! Ах, как ему повезло! В Сайбуе нашел красавицу, из своего племени. Правда, пока ее отобрали у него, не подпускают близко. Однако Энвер-паша… Если он молвит ему, вернувшись из Самарканда, так же многозначительно: «Тебе пройти по земле родины!» Разве это не прямой намек на бекство в Шахрисабзе?
Времена меняются, все меняется. Теперь отправляется он в эти края послом не Ибрагимбека, а самого Энвера-паши!..
Грея руки над раскаленными углями, Джаббарбек сидел рядом с Бури-турой. «Я встречусь с ней! — решил он вдруг. — Если старуха не пустит, скажу: „Завтра ухожу туда. Может быть, Айпарча захочет что-то передать своим родственникам?“ А вдруг рассердится? Ведь по моей вине она оказалась здесь… Не получится… Хорошо, скажу я ей, а что потом, после возвращения?.. Я же не иду в Сайбуй!»
Помрачнев, подвинулся ближе к огню.
— Что было на совете? — спросил Парда. — Или нам это не интересно? Между прочим, и в этом нет никакой военной тайны, именно нас пошлют… туда. По вашим планам. За что мне получить там свою пулю — не сказали…
— Потом, потом! — отмахнулся Джаббарбек. Он думал о своем.
— А что мне делать? — спросил Бури-тура. — Прятаться, скрываться.
Джаббарбек с трудом сдерживал себя.
— Тише! — предостерег он. — Он и на меня косо поглядывает. Сам видишь… Что можно сейчас предпринять? Если что, сам понимаешь — нам крышка. Ты видел, как режут горло?.. Я — видел!..
…Кто мог знать, что так скоро они встретятся…
Джаббарбек был очень доволен поездкой. Ему удалось собрать отряд нукеров, и пусть это пока всего-навсего толпа необученных, необстрелянных, испуганных парней — ничего, они есть, и считать их будут по головам, как баранов. А что насчитают — ему в заслугу, за все похвала ему.
Он уже собирался возвращаться, как, откуда ни возьмись, появился Рамазанбай и с ним еще двое.
— Кто-нибудь знает Джаббарбека-курбаши? — спросил он.
Джаббарбек, смеясь, назвался:
— Я тот самый курбаши!
Рамазанбай неторопливо слез с коня. Так же не спеша приблизился к нему.
— Позволь, байбача, совершить намаз! — сказал он.
Джаббарбек, похоже, растерялся.
— Да кто ты будешь?
Рамазанбай, не удостоив его ответом, развязал поясной платок, расстелил на земле. Бури-тура что-то зашептал беку. Джаббарбек натянул поводья, лошадь попятилась; взял в руки винтовку. Коротко прочитав молитву, Рамазанбай поднялся с колен. Обнял каждого из своих попутчиков, словно прощаясь, и что-то тихо сказал им. Потом повернулся лицом к Джаббарбеку.
— Байбача, я искал тебя всюду, — спокойно заговорил он. — Ты у меня выкрал дочь. Я поклялся, йигит… и теперь должен выполнить свою клятву… Ты брось винтовку, байбача. Доставай нож… Я признаю только нож. Я привык, сопровождая свои караваны, на караванной тропе доверять только ножу.
— Не приближайся! — крикнул Джаббарбек, клацнув затвором винтовки.
Рамазанбай едва уловимым движением выхватил из-за пазухи нож и метнул его в бека. И тогда же грянул выстрел…
В то же время в Байсуне — в усадьбе — перед Василием Васильевичем, прибывшим из Ташкента, и Арслановым сидел Карим Рахман. Его никто не торопил, но он повторял: «Сейчас… сейчас». Дышал загнанно.
Василий Васильевич прибыл в Байсун сам. Настоял на том перед командованием. На это он имел право. Операция, которую он готовил долго и трудно, близка к завершению. Все это время главный штаб фронта имел великолепную информацию. Это — главное. Что теперь? Борьба за власть вконец рассорила Ибрагимбека и Энвера-пашу. Оба делают ставку на ишана Судура. А старик плох… Плох! Не годится он! Точно также, как а их мифический эмир, побирушка… Вот такая раскладка получается… Седьмой полк выполнил задачу: пусть, неся большие потери, на пределе возможного, но все-таки дошел до намеченного рубежа — и втянул в эту долину, окруженную горами, большие силы басмачей. И вот ночь. Можно только догадываться, о чем думают там, ожидая наступления утра. Нетрудно представить себе, что