Калека, в серой шинели и кожаной фуражке, приближался к нему. Вот он совсем близко: видна ею наклоненная вперед голова и вздернутые костылем плечи, лица не видно. Проходя мимо Яхонтова, он взглянул на него, это был не Силантий. И вдруг Яхонтов почувствовал, что глубокая радость и чувство освобождения охватили его. Не понимая этою и пристыженный этим, он пошел дальше.
После этой встречи он перестал разыскивать Силантия и рано стал приходить домой. Жене он сказал, что спешные работы кончились.
Однажды после службы, несколько запоздав, Елена вошла в комнату и бросила на стол целую груду маленьких кульков. По комнате распространился хороший запах мороза и оберточной бумаги.
— Уф! — сказала она, поправляя выбившиеся из-под вязаной шапочки волосы, — устала. Это, знаешь, нам паек додали. Сахару дали! — сказала она, радуясь, как ребенок.
Он встал с кровати, подошел и поцеловал ее.
Они уж давно не ели ничего сладкого.
После обеда она сказала:
— Знаешь, что я придумала? — сегодня я решила быть женой совершенно в твоем вкусе и заняться стряпней.
— Не худо бы...
— Так слушай, — продолжала она. — Я решила сейчас сделать... тянучки!..
— С удовольствием тебе помогу.
— Ну, тогда начинаем, — сказала Елена, засучив рукава и надев фартук. — Достань-ка из шкафа молоко.
— Слушаю-с, — Яхонтов принес молоко.
— Сними со стола скатерть.
— Слушаю-с.
— Ну, вот. Теперь принеси столовую ложку, разожги примус.
— Да, я вижу, что ты, действительно, решила стать домашней хозяйкой, — смеялся Яхонтов, выполняя поручение.
Это был самый веселый вечер в их жизни. Они все время хохотали. Елена надела на своего мужа платок и фартук.
Тянучки вышли превосходные, только слишком тугие, так что с трудом их приходилось откусывать.
На примусе скипятили чай и долю пили, объедаясь тянучками.
— Кончено! Не могу больше! — вскричала Елена, отбрасывая надкушенную тянучку.
Она встала, подошла к мужу сзади и обняла ею за шею. Он взял ее руку и поцеловал.
Становилось темно.
— Зажечь огонь? — спросил Яхонтов, запрокидывая голову и глядя в лицо жены.
— М-м... Не знаю! — лукавым голосом сказала Елена, заглядывая ему и глаза. Волосы ее касались ею щеки, заставляя вздрагивать.
Он развел ее руки, быстро встал и, подойдя к двери, запер дверь на задвижку. Потом он опустил занавески на окнах.
Огня они решили не зажигать...
Елена проснулась от стыда и страха. Ей приснилось, что она совсем голая и много людей смотрят на нее. В просонках ей показалось, что чье-то горячее дыхание касается ее обнаженных ног. Она проснулась окончательно.
Она спала без рубашки. Одеяло лежало на полу. Ей показалось, что в комнате кто-то есть. Половицы тихо поскрипывали.
Она схватила мужа за плечо и вдруг ощутила ту особенную противную и вялую теплоту, которая так ужасает каждого, кто прикасается к телу только что умершего человека.
Елена вскочила, перебежала комнату, открыла выключатель и снова подбежала к постели.
Яхонтов был мертв. Он лежал с запрокинутой головой. Руки его застыли у горла. Кончик языка высовывался, и глаза были полуоткрыты. На белизне подушек его лицо казалось фиолетовым.
Елена, вся дрожа, кое как оделась, бросилась к двери и толкнулась в нее всем своим телом. Дверь не подавалась. Тогда, потеряв самообладание, она закричала.
Скоро в коридоре послышался стук открываемых дверей, топот и голоса.
Кто-то рванул из коридора дверь.
— Откройте! Откройте! — стала кричать Елена.
— Закрыто изнутри, — ответил ей кто-то.
Она посмотрела и увидела, что дверь, действительно, была закрыта изнутри. Она отодвинула задвижку и выбежала, заставив расступиться стоявших возле двери.
Кто-то схватил ее за плечи, она слышала вопросы, обращенные к ней, и повторяла только одно слово:
— Убили!.. Убили!..
Женщины окружили ее и куда-то повели успокаивая.
Несколько человек вошло в комнату Яхонтова. Через несколько минут пришел комендант общежития. Тогда все, кто остался у двери, вошли вслед за ним.
Комендант подошел к трупу и потрогал.
— Да, — сказал он, отходя к столу. Постояв немного в раздумьи, он быстро вышел и спустился в нижний этаж.
Скоро зазвенел телефон.
Минут через десять комендант вернулся. Он придвинул стул к столу, сел и, взглянув на часы, стал ждать.
Прошло больше часа. Народу в комнате оставалось немного. Один по одному все расходились, и почти каждый, выйдя из комнаты, передергивался, не то от холода (большинство прибежало полуодетыми), не то от пережитого волнения.
Наконец, в коридоре послышались шаги и постукивания трости с резиновым наконечником.
— Сюда, доктор! — послышался голос.
Кто-то постучал.
Задремавший было комендант вздрогнул и, в один прыжок очутившись возле двери, открыл.
Высокий сутуловатый мужчина в шубе с богатым воротником, в барашковой шапке, в больших очках на длинном и остром носу, распахнул дверь, пропуская вперед себя маленького толстого человека в шляпе и тоже в очках, но с золотой оправой. В руках у первого был большой портфель и подмышкой какой-то длинный сверток, из которого торчали металлические наконечники. У второго в руке был небольшой коричневый чемоданчик.
Комендант почтительно с ними поздоровался. Он узнал обоих: высокий с портфелем был известный в городе, прославленный целым рядом удачных дел, инспектор уголовного розыска. Другой был не менее известный судебно-медицинский эксперт.
Доктор поставил на стол свой чемодан, а высокий бросил свой портфель и сверток. Потом некоторое время каждый протирал носовым платком свои запотевшие очки.
Потирая пухлые руки, доктор, сняв пальто, подошел к трупу и приступил к осмотру. Труп был голый.
— Могз, — безразличным голосом сказал доктор, взглянув на своего спутника.
Тот все еще стоял возле стола, слегка прислонившись, и осматривался вокруг.
На слова доктора он только молча кивнул головой и затем вполголоса быстро сказал что-то коменданту.
— Товарищи, — сказал комендант, — я должен попросить всех посторонних оставить комнату.
Все вышли.
В комнате остались трое: доктор, инспектор и комендант.
Пока доктор производил тщательный осмотр трупа, инспектор снял пальто и шапку и принялся осматривать комнату.
Он начал осмотр с двери, несколько раз открыл и закрыл ее, внимательно прислушиваясь. Потом осмотрел задвижку, щелкнул ею раза два и, захлопнув дверь, перешел к окнам, которых было четыре — по два на каждой стороне.
Однако, окна недолго занимали его. Он убедился, что все стекла целы, рамы двойные, и заклейка окон в полной неприкосновенности.
Когда он обошел всю комнату, внимательно осмотрел стены, пол, заглянул в шкаф, в гардероб, даже в печку, — только тогда подошел к кровати, где лежал труп. Комендант стоял у изголовья кровати и держал переносную электрическую лампу, светя доктору.
— Ну, что? — спросил инспектор доктора, поправляя левой рукой очки и вытирая платком капли пота, выступившие на кончике носа.
— Задушен, — сказал доктор. — Хрящи гортани сломаны...
— О-о!
— Да... Трупное окоченение не наступило еще. На тыле кисти и на плече следы зубов, впрочем...
— Простите, доктор, одну минуту, — перебил его инспектор. — Сейчас и я закончу.
С этими словами он вытащил из правого кармана пиджака стеариновый огарок и спички.
— Будьте добры, устроите нам полную темноту... Вот так, — сказал он, когда комендант повернул выключатели и в комнате стало темно.
Инспектор зажег свечку и принялся осматривать спинку кровати, передвигая свечу. Кровать была с пружинной сеткой, со спинкой из дутого железа.
— Есть! — сказал он, разгибаясь, и подошел к столу. Он порылся немного в портфеле и вытащил оттуда плоскую черную коробку. Затем подошел к кровати и попросил коменданта подержать свечу в том самом месте, где держал ее он.
Затем в его руках очутились стеклянная баночка с белым порошком и маленькая кисточка. Погрузив кисточку в порошок, он обсыпал затем одно место на спинке кровати, быстро извлек из коробки гибкую полупрозрачную пленку, приложил ее к этому месту спинки и снова спрятал пластинку, в футляр.
— Ну, вот, — сказал он приподнимаясь. — Теперь нам понадобится другая крайность. Откройте, пожалуйста.
Щелкнул выключатель — в комнате стало светло.
Снова он направился к столу и, достав из портфеля небольшой фотографический аппарат, а из свертка — треножник, установил аппарат и при вспышке магния сделал снимок комнаты. Потом он установил аппарат над кроватью, объективом вниз, и сфотографировал труп.
— Ну, теперь кончено, — сказал он, укладывая свои приборы. — Ах, нет, — спохватился он, — экая непростительная оплошность! — с этими словами он осмотрел тщательно стол, взял с него надкушенную тянучку и, бережно завернув в несколько слоев бумаги, положил в портфель.
— Ну, теперь покажите мне, — сказал он доктору, подойдя к кровати.
Оба они склонились над трупом.
— Вот видите, — сказал доктор. — Несомненно, что никакой борьбы не было, потому что жертва находилась, видимо, в глубоком сне.
— Да, — сказал инспектор, — и рука, которая душила, была, я полагаю, не дамская ручка!..
— Да. Еще бы! Ведь сломаны хрящи. И эти следы от пальцев, — сказал доктор.
— Следы от пальцев не всегда — отпечатки пальцев! — вдруг сказал инспектор, загадочно глядя на доктора. — Посмотрите-ка — я нашел это на кровати, — он держал перед глазами доктора большой, чрезвычайно грязный носовой платок.
Доктор вопросительно посмотрел на него,
— Благодаря этой находке, — сказал инспектор, — я, несмотря на то, что здесь даже кровоизлияния от давления пальцев, все-таки не буду искать здесь отпечатков пальцев.
— Но почему? — все еще не понимал доктор.
— Да потому, что убийца душил свою жертву через платок...
— Да почему вы так думаете? — забывшись, крикнул доктор.
— Во-первых, потому, что этот платок принадлежит убийце!..