— Какое бывать! Считай, всю жизнь свою отдала ему.
Поликена собрала щепоткой крошки печенья, отряхнула подол и налила себе рюмочку.
— Об этой святыне еще итальянец один, прости господи, не упомню его имени, в прошлом столетии писывал. Стоит храм на самой горе, верстах в семидесяти от Баталпашинской у реки Теберды. Фрески на куполе разрисованы, гробницы в нем и крест каменный. Только многие лета в запустении была святыня господня, служа местом приюта разве что скоту в ненастную погоду. И вот две послушницы из сестер милосердия приняли на себя нелегкий труд. Мне тогда годков семнадцать, поди, было. Стараниями нашими, особенно сестры Евдокии, признанной строительницы, у подножия горы возникла женская обитель — Спасо-Преображенский монастырь. На пожертвования утвари церковной купили, установили иконостас, на вершину горы в четыре версты дорогу в камнях прорубили. И все сами, трудом своим тяжким. А в девяносто шестом, октября двадцать второго дня, освятили храм во имя преображения господня. Впервые после молчания долгого раздалось в нем слово божие!
Монахиня Аграфена, молчавшая до сих пор, перекрестилась и будто для себя молвила:
— Труды-то какие положены. Почитай, вся жизнь отдана делу господню. А ноне, говорят, безбожники да богохульники злобствуют в святом храме, надругаются.
Она многозначительно глянула на Лаврова. Тот закивал головой и глубоко вздохнул:
— Только ли над храмом святым? Над народом русским измываются, жидам Россию продали.
Аграфена подхватила:
— Кабы мужиком была, прости господи, давно бы уж на коня села да айда рубить головы нехристям. А тут разве чем поможешь делу правому?
— Так предлагают ведь! — возразила Поликена. — Сестер наших по окрестным станицам пустить. Шпионить да смуту в народ сеять.
— И то дело! Слава те, господи, надоумил Яков Александрыч.
— Подумаю, — вздохнула настоятельница.
— Подумай, матушка, подумай. Как и Сентинский храм святой восстанавливала, вступайся за дело господне. — Аграфена захлопотала у стола, подставляя гостям закуски.
В коридоре раздались топот и голоса. Аграфена выскользнула из кельи, но сразу же воротилась.
— Яков Александрыч, батюшка, бусурманы там твои что-то тебя кличут.
Лавров вышел.
— Что же вы молчите, матушка? — спросила Муратова. — Поможете делу правому?
— Творец наш дал нам два уха, голубушка, да только един рот, указуя на двойную работу ушей в сравнении со ртом.
Снова замолчали.
Вскоре вернулся в келью Лавров, нахмурившийся, озабоченный.
— Лазутчика захватила охрана. Говорит, будто из Кабарды идет. Прослышал о нашем отряде да заплутал ночью. Хотел в саду монастырском отсидеться. Что-то он мне не нравится. Допросить бы надо… Позволишь, Елизавета Петровна?
— Избави бог! А вдруг помрет ненароком. Грех на душу не возьму! О прежнем, считай, договорились. А уж этого мазурика вези куда ни то, да там и допрашивай. Не обессудь, не могу дозволить…
— И на том спасибо, матушка. — Лавров обернулся к офицерам. — Поехали, господа!
Утром в лесной сторожке, затерявшейся в глухой чаще, Лавров и Лукоянов присутствовали на допросе.
В потрепанной черкеске, уставший и голодный парень сидел на лавке между двумя крепкими кабардинцами, прислонившись затылком к обшарпанной закоптелой стене. В уголках рта запеклись бурые пятнышки крови. Он изредка болезненно морщился.
— Значит, хорунжий Никулин? Где служил?
— В Осваге у полковника Ракитного.
— В приятели набиваешься? — удивился Лавров. — Я дружил с Ракитным, но тебя что-то не помню.
— Я тоже вас вижу впервые.
Плечистый, ладно скроенный парень с крохотными усиками на верхней губе отвечал спокойно, даже несколько безразлично. Не юлил, не угодничал, и это еще больше бесило Городецкого.
— Значит, ты мой коллега? Но, как контрразведчик, ты должен знать, что таинственных пришельцев расстреливают.
Городецкий ехидно улыбался.
— Что делали в монастыре?
— Я не был в нем. Зашел в сад. Там и взяли.
— Зачем шли в монастырь? — допытывался Лукоянов.
Никулин устало вздохнул.
— К чему все это, господа? Я уже говорил…
— Откуда идете?
— И это вам уже известно. Но я повторю. Иду из Кабарды. Был в отряде Адилова. Он убит в бою. Начались облавы. Решил уйти. Вспомнил, как Адилов рассказывал о Лаврове. Решил найти его.
— Врешь! — прервал Городецкий. — Две недели назад наши люди были в горах. Жив-здоров атаман Адилов!
— Недели! — горько усмехнулся Никулин. — Что они значат сейчас, эти недели, когда огромная Россия, и та за одну ночь стала красной!
— Мы проверим! — пригрозил Лавров. — И если врешь — не завидую.
— Я именно этого и хочу. Надоело! Чужих ненавидишь, а свои не верят.
— А кто для вас свои? — спросил Лукоянов.
— Те, кто борется за Россию.
— Ну, хватит играть героя! — вмешался Лавров. — Посмотрим, что ты запоешь, когда повиснешь вниз головой над костром. Кто тебя послал?
— Ни к чему это, господа. Смерти я не боюсь. Не верите, ставьте к стенке.
— Последний вопрос, — сказал Лавров. — С кем дружил у Ракитного?
Он выжидающе смотрел на хорунжего. Тот безразлично ответил:
— Капитан Леонтьев, подхорунжий Власов и секретарша. Вероникой звали.
— Приметы ее! — насторожился Лавров.
— Блондинка, тощая, высокая. Ходит в вельветовом бордовом платье. Курит. Желтые пальцы от табака. Перстень мужской — череп и кости. Вечно от нее кислым потом прет.
По мере того, как Никулин говорил, Лавров с удивлением приглядывался к нему. Затем он забарабанил пальцами по столу и задумался.
Наконец, поднялся и подошел к лавке:
— Я полковник Лавров.
Его слова не произвели должного впечатления. Никулин усмехнулся в распухшие губы и ответил:
— Приятно получить пулю в лоб от того, к кому стремился…
— Встать, щенок! — крикнул Лавров.
Никулин вскочил и вытянулся перед полковником.
— Вот так-то лучше, хорунжий, — усмехнулся Лавров. — Уведите!
Когда кабардинцы вывели Никулина, Лавров взъерошил волосы, словно хотел освободиться от сомнений.
— Странно, — произнес он. — Я действительно помню эту шлюху у Ракитного, ее прокуренные пальцы и запах немытого женского тела. Уж этого не придумаешь… Но почему я нигде не встречал его?
— Видимо, были чрезвычайно заняты этой девицей, — улыбнулся Лукоянов.
— Неуместная шутка, Сережа, неуместная, — нахмурился Лавров.
— Вы могли забыть, — успокоил его Городецкий. — И кроме того, разве вы знали абсолютно всех сотрудников Освага?
— Конечно, — буркнул Лавров. — А хорунжий производит приятное впечатление. Как ваше мнение, Сергей?
— Вы хозяин положения, вам и решать. Может быть, он действительно пригодится службе Городецкого. Лазутчик не был бы так спокоен. И о дисциплине быстренько вспомнил… Скажите, а те люди, о которых он упоминал, они что, действительно, были у Ракитного?
— Леонтьева хорошо помню, о Власове как будто что-то слыхал… Вот что, Городецкий. Возьмите-ка его и вправду к себе да хорошенько проверьте. Вы это умеете…
Городецкий благодарно кивнул, а Лавров усмехнулся. Он очень хорошо знал своего контрразведчика, словно рожденного от тайного брака Недоверия и Злобы.
— Пора бы, господа, согрешить за трапезой, — предложил Лукоянов. — Княгиня, пожалуй, заждалась. Вы часом не ревнуете, капитан? — спросил он, заметив мелкое нервное подергивание мохнатой брови Городецкого.
— Что вы, полковник! Жена Цезаря — вне подозрений!
— Хе! — хмыкнул Лавров. — А вы уверены, что вы Цезарь?
С тяжелым чувством собирался Сергей Горлов на встречу с Гетмановым.
Вчера он снова увидел Лену (имя ее недавно узнал у подружек). В густом людском потоке у Цветника он не сразу заметил ее, потому что серая пуховая шапочка делала лицо девушки совсем незнакомым. Увидел лукавые карие глаза уже в трех шагах от себя и почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Как он презирал себя в этот миг! «Лопух несчастный, да она даже не замечает тебя!»
Лена и правда уже не смотрела в его сторону. Она внимательно слушала своего спутника, долговязого парня в гимназической курточке с короткими рукавами. Но она видела, видела его! В этом Сергей мог поклясться. Он уловил даже знакомый блеск в ее всегда удивленных глазах.
Не удержавшись, Сергей оглянулся и тут только обратил внимание на рыжий затылок, который плыл рядом с пуховой шапочкой.
«Ах, вот как!» Злость и обида поднялись в душе с новой силой. «Вот тебе какие ухаживатели нравятся».
Гимназист неожиданно оглянулся. Сергей так и замер на месте. Лицо показалось ему знакомым. Где он его видел? Смутное беспокойство закралось в душу. Обида как-то враз исчезла.
Весь день он думал об этой встрече. Тревога не проходила. И вдруг вспомнил Сергей, что видел однажды того гимназиста с «музыкантом» Кумсковым. Всплыли в памяти последние донесения о «молодежной сотне». Да, несомненно, Казимир Яловский и был спутником Лены.
Хотя Горлов и был лишь одним из исполнителей этой сложной операции, не знал, конечно, всех деталей дела «Штаба бело-зеленых войск» и «Союза трудовых землевладельцев», он мог предположить, что ожидает участников заговора. Он знал, что змеиное гнездо уже обложено, что все эти «музыканты» и «гимназисты» гуляют до поры до времени и под надежным контролем.
Сергей страстно ненавидел всех этих прихвостней, мешающих строить новую жизнь. Он мечтал учиться, верил, что это будет, когда очистят край родной, страну от всякой нечисти. И сил не жалел для того, чтоб скорее настало это время.
Не было у него жалости к яловским и кумсковым. Но Лена? Почему она с ним? Случайный попутчик или давний друг? «Не может она быть с ними, — успокаивал он себя. — Но почему? Что он знает о ней? Живет с матерью где-то на окраине, работает на почте. Вот и все. А если с ними заодно?»
У Сергея похолодело в груди от этого предположения. Начнутся аресты, в них придется участвовать и ему…