«А чегой-то я так размышляю высокомерно? Я разве не из этой же шатии?»
Навстречу попался какой-то хмырь болотный, грузчик на предпоследней стадии спивания:
— Э, друг, где Ильич?
— Да у себя. — И человек этот показал на следующую дверь, ничем, кстати, не отличающуюся от остальных — лоснящихся и оцинкованных.
Огарев уверенно толкнул ее. По правде говоря, не было уверенности. Но кураж был! Уже привычный ему кураж этой бесконечной игры в детектив… Где-то в уголке памяти мелькнул Надеждин нос, чуть сморщенный от улыбки… За столом, заваленным какими-то бумагами серо-коричневого цвета и сплошь исписанными чернильным карандашом, сидел некто с огромным зеленоватого золота перстнем на среднем пальце правой руки, он поднял на Огарева жгучие умные глаза. Он знал, что его будут просить, и хотел скорее выслушать условия. Но не потому, что торопился, — в его облике не было и намека на суету, — а потому лишь, что не любил попусту терять свое время.
— Мне на Арбате посоветовали к вам обратиться. — Сева улыбнулся, давая понять, он сам же первый понимает, что это не рекомендация, а просто чепуха. — Но у меня со временем сложности. И я подумал, неужели мы не договоримся!
Ашот Ильич никак не реагировал и ждал, что будет дальше.
— Мне нужно двенадцать ящиков новосветского шампанского. В крайнем случае «Абрау-Дюрсо».
Он даже не успел сказать про то, что заранее благодарен и тому подобное, человек с перстнем весело расхохотался, словно Огарев сообщил ему новенький анекдот… Да ни хрена у тебя не выйдет с отказом, дружище. Даже не старайся!
— По два доллара за штуку. Итого, чтобы нам не торговаться, триста. За сто сорок четыре бутылки.
Ашот Ильич молча смотрел на него. Так, может быть, искусствовед смотрит на картину, о которой ему предстоит писать рецензию.
— В принципе это нью-йоркская цена, Ашот Ильич.
— Ну, положим!
— А транспортировка! — Эти слова вырвались у него очень искренне, потому что транспортировка действительно стоила миллион!
— Вас, простите… как имя-отчество?
— Всеволод Сергеевич, — совершенно автоматически ответил Огарев.
— А вы на какой машине?
— «Лендровер». — Поскольку они действительно приехали, как выразился Ский, «на моем грузовичке».
Директор вдруг отодвинул тяжелую штору, которая воистину была не легче, чем известный прежним поколениям «железный занавес»… Огарев, у которого было до этого невольное чувство, что он находится в глубоком подземелье, чуть не вздрогнул от ударившего из-за шторы дневного света.
— Вон тот белый перламутр? — спросил Ашот Ильич. Сева увидел их «Лендровер» с желтым, «международным» номером. И «международного» Игоря, скучающего за рулем… Проверяй-проверяй, у нас все в порядке!
Но, оказывается, Ашот Ильич и не думал его проверять. Потому что никого не боялся в этом мире.
— Хорошая модель, — сказал он. — А для наших целей неудачная, маловитая. Придется делать две ездки.
«Потрясающе!»
Огарев расхохотался, словно теперь ему рассказали анекдот. И вынул деньги.
Он и предполагал увидеть такую квартиру: бедную, чистую, обставленную мебелью из пятидесятых годов. Откуда же он мог это знать? «Настоящий писатель обладает врожденным знанием жизни», как сказал Бог его знает какой, но какой-то хороший критик. Вот и Огарев Всеволод обладал этим врожденным знанием. Да, увы, поздно хватился!
А перед этим он позвонил — звонок не работал. Постучал.
— Кто? — раздалось из-за двери. — Я, тетя Наташ. Она открыла.
— Ну, боитесь?
— Боюсь, Володя!
И оба засмеялись.
Спустились в подъезд. Огарев поставил машину таким образом, чтобы сразу из двери в дверь. И ни номера не рассмотреть, ни марки. Хотя трудно себе было представить, чтобы «затыкальщица» стала интересоваться подобными вещами. Однако…
— Тетя Наташ, дайте я вам глаза завяжу…
— Ой, Володенька! Это зачем же?!
— Честное слово, так лучше будет.
— Да чем же, Володя?
— Вам лучше, тетя Наташ, ничего не знать. Сели в машину, человек, который Володей назвался, вам глаза завязал, ничего не видали!
— Да тебя разве не Володей зовут?
— Нет, тетя Наташ. Даже ничего общего… Давайте глаза вам завяжу.
До подпольной квартиры он мог бы доехать минут за двадцать. Но ехал сорок, специально крутил и вертел.
— Как, тетя Наташ?
— Боюсь!
— Да нет. Я спрашиваю, вас не укачало?
Во дворе он постоял минуту — никого. Всего десять вечера, но голодной Москве было не до прогулок, не до гостей, не до театров. Быстро снял с «затыкальщицы» повязку, ввел в подъезд. Лифт, шестой этаж… Какие это, в конце концов, приметы. Открыл дверь, запертую лишь на одну «собачку»; риск, но зато можно быстро войти. А уж изнутри он заперся на совесть… Провел «затыкальщицу» в комнату, где уже стояли бутылки, залитые сургучом.
— Во, тетя Наташ, за работу!
Особым каким-то профессиональным движением она взяла бутылку в руки. Но тут же отставила ее:
— А это что? — указала на сургуч.
— А это, тетя Наташ, так надо!
— Нет, я же…
— Сумеете, сумеете! Покумекайте, приспособьтесь. Ведь я вам плачу пятьсот рублей за пробку… И за то, чтоб вы никогда никому про это не рассказывали!
Она разложила свой инструмент и вместе с ним украденные с завода проволоку, фольгу, этикетки, клей.
— А вот я хотел спросить, тетя Наташ, откуда же на Очаковском заводе новосветские этикетки?
— А это тебе тоже знать не надо! — И засмеялась. Минут двадцать она провела в мучениях, наконец придумала, что ей делать, как подрезать пробку, чтоб не портить сургучную герметику.
— Ну и чего же здесь в результате налито? — спросила она, подавая ему первую готовую бутылку.
— Водка!
Огарев взял шампанское, специально прихваченное из Скиевского ящика для образца. Поставил бутылки рядом. Сходство было абсолютное. Чтобы действительно не перепутать, где настоящее шампанское, а где дьявольское зелье, Огарев тронул этикетки. У поддельной клей должен быть еще свеж.
— Потряска, тетя Наташ! Сколько же вы этим делом занимаетесь?
— Да… — она призадумалась, — двадцать восьмой год! Можно сказать, неплохо человек провел жизнь! Через некоторое время он сказал:
— Я, тетя Наташ, извините, не буду вам помогать. Потому что испортить чего-нибудь боюсь. Я вас лучше буду контролировать, ладно?
— Давай контролируй! У нас кто не умеет, тот и контролирует!
Но вскоре Огарев понял, что никакого контроля за ней не требовалось. Наверное, в свое время она была ударником самого что ни на есть коммунистического труда. А теперь вот стала «активным звеном» в звонкой цепи наркобизнеса, что протянулась от вершин Тянь-Шаня аж до славного города Нью-Йорка. И даже дальше, до славного города Чикаго, и еще куда-то тянулась. Только Огарев уже этого не знал.
Вспомнились ему и еще два звена. Продавцы пустых шампанских бутылок. Они глядели на Огарева из палаток по приему стеклотары.
— Мужики, бутылки шампанские есть?
— А ты сколько будешь брать, командир?
— А я бы взял все, братишка, чтоб не мучиться длинным разговором.
— Шесть ящиков… Это значит… двенадцать на три — тридцать шесть и еще на шесть, — он побрякал костяшками счетов, — двести шестнадцать рублей.
— В смысле сто восемь.
— Не понял!
— Я говорю, что беру у тебя бутылки не за трешник, а за полтора рубля.
— Не, командир, тогда у меня бутылок нету.
— Хорошо. За два рубля бутылка. Ящики верну через полчаса.
Но ящики Огарев не вернул. Специально, назло мерзавцу…
Впрочем, как он потом установил по другим палаткам, цена два рубля за пустую шампанскую бутылку была стабильной. На его вопрос приемщица равнодушно пожала плечами:
— Чего тебе, одному, что ли, надо!
Огареву вспомнилась трагиостроумная реплика Салтыкова-Щедрина. Его спросили, как одним словом можно охарактеризовать Россию. Он ответил:
— Воруют!
Теперь, наверное, эту формулу следовало бы несколько удлинить:
— Воруют и врут!
«А коли так, — подумал он, — зазорно ли мне заниматься тем, чем я теперь занят…» Но подумалось это с какой-то неохотой…
А вторым звеном в «звонкой цепи» были те трое, что привезли канистры с концентратом. Он их ждал на сорок первом километре Симферопольского шоссе. Сухая погода вовсе не способствовала тому, но Огарев сумел-таки заляпать машину, а уж номера просто не различишь. Он ждал их несколько часов. И наконец, к нему подлетел «жигуль», такой же грязный, а главное — с такими же заляпанными номерами.
— Здравствуйте, вам помощь не понадобится? — сегодня, а можно и завтра?
Эту нелепую фразу они придумали с никогда не виданным им Марком в качестве пароля. Отзыв: «Спасибо, мне нужно только покрасить капот». И он ее произнес. Тогда эти трое открыли багажник своего «жигуля» и стали ему перегружать канистры.
— Стоп! — Огарев открыл одну канистру, под крышкой она оказалась запечатана именно так, как было договорено с Марком.
— Кончай! — сказал один из громил. А они все были именно громилами. Огарев рядом с ними выглядел просто карликом. — Кончай! Мы свое зарабатываем честно!
— Ну и молодцы! — сказал Огарев с неприветливостью босса, которого пытаются учить, и открыл следующую канистру.
— А вот вам не стоило бы на такие дела ездить в одиночку.
— Значит, стоило! — и скосил глаза на кустарник, начинающийся сразу у шоссе.
— Тогда извините. Счастливо вам до дому добраться! — говоривший гангстер тоже невольно посмотрел на кусты. Все трое решили, что их сейчас держат на мушке… В принципе-то они были правы: лишние свидетели — лишние неприятности!
— И вам счастливо! — Огарев скупо улыбнулся. — Уезжайте. А потом я.
— Марку ничего от вас не передавать?
Улыбка окончательно окаменела у него на лице:
— Я даже не знаю, о ком ты говоришь!
Стараясь сохранить достоинство, три монстра подошли к своей машине. Но едва последний из них нырнул внутрь, «жигуль» рванул с места, так что покрышки завизжали… А ведь эти ребята привезли ему товару без малого на сорок миллионов долларов. Тащились через всю страну… Чего бы, спрашивается, не исчезнуть где-нибудь по пути? Да потому, что они знали: их достанут из любой преисподней. И, наверное, они слишком много видели насилия на своем веку, причем в разном ассортименте, чтобы желать этого себе.