И вот весь сценарий сразу полетел к черту. Нет ни пальто, ни шубки. Или в машине оставила, или вот так приехала из дома. Нет оголенных плеч. И нерешительности нет.
Она вошла будто к себе домой, огляделась, скорее не любопытным, а хозяйским взглядом:
— Ты все-таки успел прибраться или такой примерный домохозяин?
Говорить о Вивальди стало не к месту.
— Я только и успел, что выбросить пустые бутылки.
— А полных нет?
Макаров жестом показал на журнальный столик, стоящий в зале. В центре его красовался подсвечник с уже горящими свечами.
— Прошу! Вино белое, красное, фрукты… Все, как было заказано.
Наташа как-то нехорошо улыбнулась:
— Полный интим. Музыки только не хватает. Ты не хочешь поставить музыку?
— Вивальди, — сказал он, понимая, что сморозил глупость. Надо было промолчать или отшутиться, но шутки не шли на ум.
Она прищурила глаза, пристально посмотрела на него, прежде чем заговорить снова.
— Олег, я не за этим сюда приехала. Меня не надо обрабатывать. Понимаешь?
Он не понял и на этот раз промолчал.
— Не понимаешь. Я увидела тебя и захотела. Вот и все. Я весь вечер тебе звонила и потихоньку сходила с ума оттого, что никто не поднимал трубку. Когда ты поднял ее, я уже успела совсем сойти с ума. Я как была одета, так вскочила и побежала к машине. Налей мне водки, я выпью прямо здесь.
Макаров пошел на кухню к холодильнику, и Наташа поспешила за ним. Он достал початую бутылку, нерешительно взглянул на полку, где стояли рюмки: какие выбрать?
— А что за наперсток здесь стоит? — Она взяла металлический колпачок от сигнальной ракеты.
— Из таких пили там, в Чечне.
— А тут ваша посуда имеет ритуальное значение? Из нее пьют только фронтовики?
— Не только. Но мы будем пить из рюмок.
— Но я бы хотела…
— Нет.
К Макарову вдруг вернулись уверенность и сила. Он почувствовал себя самим собой и прочел создавшуюся ситуацию. Все очень просто. Все невероятно просто. Девочка открыта и честна. Она сказала то, что хотела. Он ведь тоже этого хочет, но почему-то старается соблюсти при этом массу условностей: вино, музыка, танец, словно бы нечаянное соприкосновение щек, поцелуй… А девочка чихать хотела на такие условности! Она уже выросла из брачных игр.
— Если ты за рулем, то после водки сегодня уже не уедешь отсюда, — сказал он.
— Я бы не уехала, если бы добиралась сюда и на метро. Не затем тебе весь день звонила. — Она выпила по-мужски, залпом, не чокаясь. — Налей еще по половинке. Я дрожу.
Он налил.
— Вот так. — Она перевернула рюмку, словно показывая, что в ней не осталось ни капли, поставила ее на край стола. — Все. Теперь обними меня, только покрепче, так, чтоб косточки за… хру… Ой…
— А вот этому уж не учи, — он обнял, потом легко поднял ее на руки…
Много времени спустя, когда можно было уже заваривать утренний кофе, она сказала:
— Знаешь, я больше всего на свете боялась обмануться. Боялась, что не дозвонюсь, потом — что все не так получится, что ты окажешься размазней, что будут ненужные разговоры и объяснения… Да-да, я боялась этого!
— И не напрасно, — Макаров погладил ее мягкие волосы, они были действительно теплые.
— Я и многого другого боялась. К примеру, ты просто посчитаешь меня обыкновенной шлюшкой и выставишь за дверь. А я вовсе не шлюшка. Ко мне мужики не подходят, представляешь?
— Они боятся к таким подходить, — сказал Макаров. — Я тоже побоялся бы. У тебя вид сказочно красивого, но неприступного замка.
— Ну да? — Наташа удивилась. — С тобой, к примеру, при первой же встрече мы заговорили о винах и возможности будущего флирта.
— Вот именно. Когда разговор так протекает, то ничего толкового от него обычно и не ждешь. Треп остается трепом.
— Но ты все-таки верил, что мы встретимся, да? Скажи, верил?
— Ну, во всяком случае, надеялся и боялся.
— Боялся?
Макаров промолчал.
— Нет, ты все же объясни, почему боялся. Потому что я — замок, это объяснение меня не устраивает: мужики штурмов никогда не боятся.
— Хорошо. Я долго не был с женщинами, а это мужику не на пользу идет.
— Тебе — на пользу, на пользу! Не напрашивайся на комплименты.
— И потом, я уже старик. У меня морщины. У меня могла быть такая дочь, как ты.
Она закрыла ладошкой его рот.
— И я боялась еще одного. — Села, убрав ноги под себя, пристально посмотрела на него, словно стараясь в темноте разглядеть лицо. — Ты ведь знаешь, из какой я конторы, и мог подумать, что меня просто подослали к тебе с каким-то заданием. Скажи, только честно: ты так не думал?
— Что-что, а это и в голову не приходило. Контора ведь мне нужна была, а не я ей.
Наташа легко вздохнула, наклонилась, поцеловала его в шею.
— Мне с тобой очень нравится заниматься любовью. Но в зале в вазе лежит виноград. Можно, я притащу его сюда?
— Лежи. — Олег встал, пошел за виноградом, уже оттуда крикнул:
— Как быть с вином? Ты ведь говорила, что любишь вина. Может, заодно и кофе поставить или чай?
— Тащи сюда все, что можешь притащить! Я уже видела, что ты купил. Я действительно люблю испанские вина. И подай мои джинсы.
— А вот джинсы, мне кажется, еще далеко не к спеху.
— Я тоже так думаю и их пока надевать не собираюсь. Но притащи все равно.
Макаров погрузил бутылки и закуски на маленький передвижной столик, сняв с него уже ненужный подсвечник, покатил в спальню. По дороге сделал остановку на кухне, поставил на огонь чайник.
На пороге комнаты остановился.
Краски от занимающегося рассвета уже проникали в окно через неплотно задвинутые шторы. Тело Наташи было словно прорисовано опытным художником на белой простыне: идеальное очертание без полутонов.
— Олег, ты действительно не подумал о том, что меня к тебе подослали?
— Брось говорить глупости! К тому же ты повторяешься. Так, есть вино светлое, есть темное. Какое будешь? Вернее, с какого начнем?
Наташа потянулась за джинсами:
— Значит, я непохожа на ту, которая бы кого-то предавала?
— Несмешно! Я наливаю светлое.
— Несмешно. — Она вытащила из кармана джинсов обычный серый канцелярский конверт. — Хочешь посмотреть, что там?
Открыла его, положила на простыню несколько фотографий.
На каждой из них был запечатлен Макаров на фоне огромного аквариума с муреной.
Глава двадцатая
Кто-то топтался снаружи, за глухой стенкой, пыхтел, словно бревна ворочал, а двое вошли в помещение, где полулежал на соломе Женька. В темноте лиц их совершенно не было видно, да еще фонари били в глаза, но вот один заговорил, и Зырянов сразу признал в нем того, кто угощал его ночью сигаретой, выйдя из серебристого «Форда».
— Привет, спецназ. Ранен?
— Так, царапина.
— Не успели мы немного. Я тебя тогда забыл предупредить, с кем дело придется иметь. Пилявин — самбист, на Европе призы брал. И вообще, артист. Гримироваться и переодеваться любит. Мы его и потеряли поэтому.
— А как же здесь нашли? — спросил Зырянов.
— Это было просто. Тебя как живца использовали. Он за тобой охотился, мы — за ним. Вы на дороге, на свежем снегу, столько следов своей борьбой оставили… Чего он от тебя хотел?
Мужчина спросил это словно от нечего делать, лениво прищурив глаз, и Женька ответил с той же безмятежностью:
— Я ему не нужен был. Он хотел разыскать Макарова и спрашивал его московский адрес.
Лис теперь уже недоверчиво засмеялся:
— Эдуард не мог это выяснить в столице и приперся сюда?
— Он думал, Макаров здесь, и караулил его.
— Ну ладно, пусть будет так. О чем вы еще говорили с ним?
— А о чем можно говорить под дулом пистолета? Вы, я так понял, Пилявина не взяли?
— Ушел. В ночном лесу искать его опасно, нарваться на пулю можно запросто. Что у него за ствол?
— «Вул».
— Серьезная игрушка.
— Серьезная, — согласился Зырянов. — Надо было не мазать, когда он отсюда выбегал.
— Учи ученых. Я же тебе еще раз говорю: ночь темная, мы не сразу даже рассмотрели, что он из сарая этого выходит.
— Я бы не промахнулся.
— Кабы рука целая была?
— Это не мешает, я левша.
Вышли под темное безлунное небо. Женька горстью снега стал стирать кровь со лба. Лис спросил:
— Царапина тоже стрельбе не помешает?
— Хочешь проверить?
— А почему бы нет? — Он повернулся к напарнику, вглядывающемуся в сторону ельника, который начинался сразу за фермой. — Не рви глаза, Савва. Он не дурак, чтоб себя выдать.
— Кто? — Савва вроде как удивился. — Пилявин? Так его же…
— Его же мы упустили, но нападать он не будет. Один против трех… — Посмотрел на Зырянова. — Против четырех даже. Зачем ему подставляться? Знает же, тем более, что не с кроликами дело имеет. Тут кое-кто даже в снайперы записывается… Ну-ка, Савва, поищи пенек метрах в двадцати от нас, поставь там свои часы. Они у тебя не швейцарские, случаем?
— Все равно золотой корпус, — недовольно пробурчал тот, кого звали Саввой. Но все же возражать не стал, добросовестно порыскал вокруг. Не найдя в округе пня, укрепил часы на ветке сосны.
Из-за постройки вышел третий человек, почему-то в обсыпанном снегом пальто, будто только что попал в метель. Он тоже направил свой фонарик на дорогую мишень. Лис протянул Зырянову пистолет:
— Центральный бой, спусковой очень мягкий. Поскольку ты его не пристреливал, разрешаю три выстрела.
У Лиса был «Макаров», из такого ствола Женька на спор в копейку попадал. Он был лучшим стрелком училища, еще на первом курсе стал кандидатом в мастера спорта.
После первого же выстрела расстроенный Савва побежал искать остатки часов под деревом. Лис хмыкнул, повернул голову к третьему:
— Никита, рискни своими командирскими. Если что — возмещу.
— Лучше ты своими, — сказал Никита.
— Да нет у меня часов. Не ношу.
Тот шумно вздохнул, подошел к той же сосне, надел браслет на мохнатую ветку.