Открылась дверь приемной. Напротив кабинета Саблина — кабинет начальника отдела. Неизвестный потрогал ручку двери кабинета шефа — не устроена ли там засада. Дверь закрыта на замок. Подошел к проему. И замер — увидел Саблина-куклу. Не сразу рука с пистолетом, на стволе которого торчал глушитель, появилась в щели.
Саблин поднял пресс-папье, готовясь ударить по руке и тут же прижать ее дверью, как услышал властный окрик:
— Брось оружие! Ни с места.
Саблин был настолько ошарашен, что поднятая рука с пресс-папье повисла в воздухе.
Глухо ударился пистолет о паркет.
— Три шага вперед. Руки за голову — и к стенке!
Саблин узнал голос полковника Мальгина. Когда убийца выполнил команду, вышел из-за двери.
— Обыщи его, — подсказал Мальгин.
В карманах незваного пришельца оказался кастет и связка ключей.
— Руки назад! — продолжал командовать Мальгин. Тут же на запястьях убийцы щелкнули наручники. — А ведь это тот самый таксист, который возил Мажерину, — пояснил Саблину полковник. И обратился к таксисту: — Где ваша машина?
— На Яузе, в районе Рубцовской набережной.
— А ваши пассажиры: Мажерина и Шуликин.
Таксист помолчал.
— В машине ждут меня, — ответил он обреченно, поняв, что полковнику все известно.
— Сережа, поедешь с нами? — повернулся к Саблину Мальгин.
— Обязательно. А фотографа когда брать будем?
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — весело заключил полковник.
Иван ФИЛИНЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕРассказ
Телефонный звонок разбудил Ларису далеко за полночь, когда первый сон особенно сладок, и она с трудом заставила себя взять трубку, недоумевая и злясь, кого это черт дернул будить ее в такое время.
— Слушаю, — неласково и хрипло спросонья ответила она.
— Квартира Казарцевой?
— Да, — голос был знакомый, но чей, вспомнить она не могла.
— Извините, Лариса Павловна, не узнал. Дежурный по прокуратуре беспокоит. На улице Разумовского убийство. За вами уже машина послана.
Наконец-то! Сон будто ветром сдуло. Значит, доверили. Не зря она к прокурору обращалась: третий год ее на поводке держали, заставляли только присутствовать на допросах да вести записи протоколов. Начальник уголовного розыска Зарубин, прозванный сослуживцами за полноту и неповоротливость Квашней, смотрел на нее как на капризную, бесталанную девицу, случайно попавшую в органы прокуратуры. Теперь она докажет ему чего стоит.
Торопливо собираясь, глянула на часы: с ума сойти — три. Не зря говорят: ночь — время преступников да влюбленных. И усмехнулась: преступники и вправду не спят. Что же касается влюбленных… муж даже не пошевелился. Только Наташенька, трехлетняя дочурка, заворочалась, когда Лариса включила свет, сладко зевнула и затихла.
В квартире, на месте преступления, уже работала оперативная группа во главе с прокурором и начальником УТРО.
Убитая лежала на спине у стола, ногами к двери. Лицо закрыто цветастой накидкой. На столе недопитая бутылка водки, две рюмки, две вилки, закуска. Ящики комода раскрыты, белье в беспорядке. На серванте лежат ручные часики. Похоже, не вор здесь побывал. Что он искал?..
Когда с лица сняли накидку, под окровавленной головой оказалась подушка.
— Здесь была женщина, — не удержалась от своей догадки Лариса. На ее версию никто не обратил внимания, а на лице Квашни промелькнула ухмылка. И она пояснила: — Мужчина не стал бы класть под голову жертвы подушку.
Начальник УГРО будто не слышал ее, продолжал внимательно осматривать тело.
— Восемь ран, — сделал заключение медэксперт. — Смерть наступила вчера около девятнадцати часов. А первые раны нанесены более суток назад. От какой из ран умерла потерпевшая, определить трудно.
Крови на полу совсем мало. А убитая крупная, полная. Хорошо видны травмы лица, черепа, плеча. Били чем-то тупым и тяжелым. Подушка под головой, накидка на лице говорили о неопытности преступника. Однако ни на бутылке, ни на рюмках отпечатков пальцев не обнаружено. И на полу — ни одного следа… На груди убитой отвороты кофточки вздыблены и помяты. Если бы она была помоложе, можно было бы предположить сцену ревности. А этой за семьдесят…
— Либо убийца терзал ее за грудки, либо тащил, — снова высказала предположение Лариса. И снова начальник УГРО промолчал, хотя по его удовлетворенно поблескивающим глазам нетрудно было догадаться, что он уже имеет свою версию.
Когда осмотр был закончен и все формальности соблюдены, прокурор сказал Ларисе:
— Ну вот, Лариса Павловна, вам первое ответственное задание. Отнеситесь к нему со всей серьезностью, без предвзятости и эмоций. Что будет неясно, обращайтесь к Геннадию Васильевичу, он на таких делах собаку съел…
Старуха жила в коммуналке. Соседи: молодые муж с женой да тремя детьми, занимающие две комнаты, врач, находящийся в загранкомандировке…
— С кого начнем допрос? — спросил у Ларисы начальник УГРО.
— Я бы начала с женщины, матери троих детей, — осторожно высказалась Лариса. Она целыми днями дома, могла что-то слышать.
Геннадий Васильевич подумал.
— А я бы начал с ее мужа. Но не буду навязывать вам свою волю. Самостоятельное решение, успехи и неудачи — лучшая школа.
Но она послушалась розыскника. Не потому, что посчитала его правым, а чтобы не задеть старческое самолюбие: Геннадий Васильевич уходит на пенсию, и от его слова будет многое зависеть в ее служебной карьере.
Сосед убитой, Евгений Лопухов, тридцатипятилетний крепыш с умным и симпатичным, но усталым лицом, таксист автопарка, отец троих детей, отвечал спокойно и четко:
— …Я обратил внимание, что второй день баба Стася не выходит из своей комнаты. Спросил у жены, не заболела ли она. Татьяна ответила, что два дня назад к бабе Стасе заходил какой-то мужчина, неприятный тип лет шестидесяти, с бутылкой и уже выпивший. К жене пытался приставать, чем вынудил ее уйти из кухни. Потом у старухи пели, спорили. В обед, когда я заскочил домой перекусить, все было тихо. Вечером я вернулся усталым — двенадцать часов за баранкой по Москве, представляете, что это такое. Посмотрел по телеку футбол и лег спать. Лишь на второй вечер поинтересовался. Пошел навестить. Открыл дверь и вот увидел… Позвонил в милицию.
— Вы в комнате ничего не трогали?
— Нет, конечно. Я ж понимаю…
— А подушку под голову старухи не вы положили?
— Нет. Я даже в комнату не стал заходить. Да и зачем?
Ларису этот вопрос тоже больше всего волновал. За ним разгадка причины преступления. А коль ясна причина, нетрудно установить и преступника.
— Может, ваша жена?
Лопухов помотал головой.
— Она к ней не заходила…
Геннадий Васильевич вопросов не задавал, но глаза его будто насквозь пронзали шофера, и Лариса без труда читала в них недоверие. Правда, такова уж их профессия — никому не доверять, по семь раз проверять, но Лариса по выражению лица, по интонации голоса, по вразумительным ответам верила в искренность молодого отца, в то, что он не знает больше того, о чем рассказывает…
Жена Лопухова, Татьяна, маленькая, худенькая женщина с большими темно-карими глазами, сочными, чувственными губами, тоже отвечала бойко и уверенно:
— Утром я проводила старших в школу, а младшему готовила завтрак, когда из магазина вернулась баба Стася с каким-то мужчиной, высоким, худощавым, неопрятно одетым. Они были выпивши, и у них была бутылка водки. Мужчина, пока бабка готовила закуску, стал ко мне приставать. Я забрала сына, накормила и ушла с ним на улицу. Когда вернулась, на кухне никого не было, и было тихо: то ли они спали, то ли ушли куда-то. Дверь соседской комнаты была прикрыта. Потом вернулись из школы дети. Я накормила их. В два часа заехал муж. Тоже поел и уехал. А вечером вместе посмотрели телевизор и легли спать. Больше ни старуху, ни ее знакомого не видела. Не показывалась она и на следующий день. Вечером муж спросил, где баба Стася, пошел проведать, и вот…
— Старуха умерла вчера вечером, — вмешался в допрос Геннадий Васильевич. — Мужчина был у нее позавчера утром. Если он нанес ей удары (а по вашим рассказам больше некому), старуха должна была звать на помощь или стонать. Вы слышали что-нибудь?
— Нет, — помотала головой Лопухова. — Все было тихо.
— И вас не обеспокоило, что старуха второй день не выходит из комнаты?
— Нет, она и раньше целыми днями пила и не выходила.
— Даже по нужде?
Лопухова смутилась, но лишь на секунду, виновато улыбнулась.
— По нужде выходила, конечно. Точнее — выползала. А в эти дни… мы были с ней в ссоре, и я за ней не следила, — заключила женщина более решительно.
— Из-за чего вы поссорились? — Геннадий Васильевич всецело завладел инициативой и не спускал пронзающего взгляда с Лопуховой, отчего та стала нервничать, мять пальцы рук.
— Да так, из-за пустяка. Как это у нас, баб, бывает: кто-то не так кухню убрал, не там кастрюли поставил. А вообще-то мы с ней дружно жили, помогали друг другу: она за детишками присмотрит, я ей что-то в магазине куплю.
— Вы когда полы на кухне мыли?
— Каждый день мою. Прибираемся…
— А в комнате соседки? Вы положили ей под голову подушку?
Лопухова заволновалась сильнее, сцепила пальцы рук.
— Я же говорила, мы поссорились…
Начальник УГРО даже на стол навалился своей тушей, готовый схватить допрашиваемую за руку, чтоб не убежала, будто уличил ее в преступлении. Похоже, передержали его на службе — выживает из ума старик. Не зря подсмеиваются над ним сослуживцы: чудит Квашня, в каждом встречном преступника подозревает.
— Полы в комнате старухи вчера вымыты, следы крови смывали, — рассуждал вслух начальник УГРО.
— Я не мыла там, — замотала головой Лопухова, и по лицу ее пошли бурые пятна, а на носу выступили бисеринки пота.
Лариса еле сдерживала негодование: этот старый пенек и в самом деле подозревает в убийстве мать троих детей. И чтобы оградить ее от дальнейших пустопорожних вопросов, дать возможность успокоиться, попросила: