- Мне б спросить кое о чем…
- О чем?
- За что стараешься, парень? - глухо, но напористо заговорил задержанный. - Премию хочешь в размере оклада? Иль дополнительный отпуск на шесть ден? Али приобрести за нас цветной телевизор?
- Не дадут? - полюбопытствовал Вадим.
- Шире варежку разевай, - почти весело вдруг вставил старый знакомый.
Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды - тогда на пляже.
- Неужели вы цветного не стоите? - развеселился и Петельников.
- Чего время терять да зубы скалить! - озлился Бочкуха. - Вон твое счастье лежит, в этих безделушках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, сбежали, скажешь… А золотишка, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень, такого фарта тебе не подвалит…
- И сколько дадите? - полюбопытствовал оперуполномоченный.
Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:
- Кило хватит?
Он бы взял - показать ребятам в своем райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов изделия и кладет на стол начальнику. Что это? Золотишко, ровно кило. Откуда? Привез с юга. Как так? Заработал частным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?
- Ну?! - остервенело спросил искуситель.
- А сколько тебе лет? - вдруг поинтересовался Петельников.
- Пятьдесят четыре.
- Ого! Уже можно звать «папаша».
- И что?
- А то, что пятьдесят четыре года прожил, и все зря.
- Почему же зазря? - насторожился плоскоскулый.
- Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашел в жизни ничего дороже золота?
- А и не нашел! - отрезал Бочкуха. - Ты ж дурило, тебе ж счастье прет в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь…
- И все?
- Чего все?
- Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь?
- А ты знаешь?
- Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нем же одуреешь от счастья…
- Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! - не сдавался Бочкуха.
Вадим пощупал. Оно оказалось холодным. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он, как покойник.
Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла искать отца.
Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту.
Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая темные окна.
- Сюда! - крикнул Петельников.
Трое мгновенно оказались у сарая. Высокий, худощавый парень в очках окинул всех быстрым взглядом и строго приказал:
- Ваши документы, гражданин.
Капитан вытащил удостоверение. Приехавший глянул в него, протянул руку и улыбнулся:
- Начальник отделения уголовного розыска Куликов.
Потом было то, что бывает на любом месте происшествия: следователь, понятые, протоколы… Только Петельников чувствовал себя необычно в роли свидетеля. Он сидел в большой и чистой комнате Августы и строчил свои показания. Поставив роспись после стандартной фразы «Записано собственноручно», он вдруг понял, что утомился так, как никогда не уставал на работе. Перевалив все на чужие плечи, он расслабился, и на него накатило какое-то безразличие. Тяжелая дрема легла на глаза…
Когда он их открыл, то увидел перед собой Куликова, который тихо спросил:
- Устал, капитан?
- Есть чуть-чуть. Кончили?
- Да. Этот Бочкуха у нас давно на примете. Жадный, дачников пускает и в сарай, и в прачечную… Спекульнуть не прочь. А второй - его племянник. Приехал погостить.
- А золото откуда?
- Григорий Фомич перестраивал сарай, копал яму и нашел клад. Еще дореволюционный. Спрятал в ту же яму и пошел на радостях к Бочкухе: мол, куда сдавать, да как… Те его и схватили, на «Москвича» - ив дом над обрывом. Все-таки заставили сказать, где лежит золото. Дальше ты знаешь…
Дальше он знал.
Открылась дверь, впустив Августу и седоватого худого старика с белесой щетиной на лице.
- А это ваш спаситель, - сказал ему Куликов.
Старик засеменил к Петельникову:
- Спасибо, сынок! Я ведь про тебя давно знаю. От этих бандитов. Ты ночью приходил, они тебя и заприметили. Испугались. Вот племянничек и пошел охотиться на тебя. А бутылочку мою они прозевали. Я-то и не надеялся. Издевались, поганые, только что не били…
Вадим смутился, увидев слезы в голубовато-прозрачных, как у Августы, глазах. И окончательно покраснел, когда Григорий Фомич обнял его.
- Капитан, какая нужна помощь? - спросил Куликов.
За окном уже стоял яркий день. Жара сочилась сквозь стекла, как горячий сироп. Фиолетовое марево оплавляло горы.
Вадим потер лоб:
- Мне вот что нужно: выспаться и билеты на завтрашний самолет. К матери поеду.
- Тогда едем в гостиницу, - предложил Куликов.
- Какая гостиница!? - высоким голосом почти крикнул Григорий
Фомич. - Да моя хата лучше всякой гостиницы. Сначала отобедаем, а потом уж спать…
- Спать только в беседке, - согласился Петельников.
Начальник отделения пожал ему руку, пообещав заехать вечером
и увезти его к себе в гости - только при этом условии будут авиабилеты.
Вадим осоловело уселся в кресло. На столе уютно жужжал вентилятор, ворочая лобастой головой в белом ореоле. Там же, на столе, встал электрический самовар и появились тарелки с «украинской» колбасой, помидорами, местным ноздреватым хлебом…
Августа замерла перед оперуполномоченным, держа в руке белое полотенце.
- А вот вы меня не поцеловали, - сонно поделился он.
Она подошла ближе, вплотную. Запах терпкого винограда, который зрел на их участке, наплыл вместе с ней.
Августа пригнулась, и ее губы прохладно легли на щеку капитана в том месте, где Григорий Фомич колол его щетиной.
С морем он так и не успел попрощаться.
Юрий Воложанин
ЧЕРТОВ МОСТ
ТЫСЯЧА девятьсот тридцатый год. На улице искрилось солнцем лето, а в кабинете у меня стоял холодный полумрак. Единственное окно кабинета выходило в темный двор, куда солнце, как в глубокий колодец, попадало, только будучи в зените. Сейчас утро, и блики солнечных лучей играют на влажной от прошедшего дождя крыше противоположного крыла здания и на листьях единственного, бог весть как попавшего во двор, высокого, стройного тополя. Настроение у меня превосходное, соответственно погоде. Но тут я вспоминаю, что к десяти утра меня вызывает начальник милиции, и начинаю терзаться в догадках.
К десяти я поднялся на второй этаж и по длинному темному коридору направился к приемной. В приемной, кроме секретарши, сидела какая-то белокурая девушка в легкой кожаной куртке. Она, как только я появился на пороге, оглядела меня с ног до головы большими серыми глазами и, вероятно, не найдя во мне ничего интересного, отвернулась к окну. Я поздоровался и кивнул на дверь:
- У себя?
Секретарша загадочно улыбнулась, пожала плечами.
- Сейчас узнаю. - И бесшумно скрылась за дерматиновой дверью. Вернулась она сразу же.
- Вас приглашают обоих, - сказала она.
Начальник милиции Андрей Федорович Дюков, высокий статный мужчина, вышел из-за стола, как всегда, держа во рту трубку. С нами он поздоровался за руку и так мягко улыбнулся, что у меня отлегло от сердца. Девушку он назвал по-домашнему - Тася: видимо, они были хорошо знакомы. А ко мне сразу обратился с вопросом:
- Как дела, Федор Андреевич?
- В общем-то дела неплохи… - начал было я, но начальник положил мне руку на плечо и внимательно посмотрел в глаза.
- Вызвал я вас, дорогие мои, по очень серьезному делу. Задание, которое я вам собираюсь предложить, сложное и опасное.
Из накладного кармана гимнастерки он достал какое-то письмо и стал читать:
- «Товарищ начальник милиции, мы, жители далеких от вас сел Ушумун, Такша, Озерное, обращаемся к вам с просьбой оказать нам содействие в избавлении от банды Косого, которая совершает налеты на наши села, грабит общественные хозяйства, издевается над людьми и даже убивает. Так, в этом году бандиты зверски убили председателя сельского Совета Соболя. Мы бы сами выловили бандитов, но они хорошо вооружены, да и организовать нас на это дело некому. Нет у нас и оружия подходящего. Для ясности сообщаем, что бандитов более двух десятков человек - все из местного кулачья и недобитых семеновцев, да недавно появился какой-то с усиками и шрамом на щеке - настоящая сволочь. Еще раз просим вас, товарищ начальник милиции, помочь нам в этом деле».
Аккуратно сложив письмо и положив его снова в карман, Дюков заложил руки за спину, прошелся от стола к двери, остановился напротив нас и продолжал:
- Доносятся до нас слухи, что и впрямь в тех местах организовалась банда. В мае, когда мы разбирались по делу Соболя, ниточка повела к кулачью, но конкретно установить никого не удалось. Потом стали поступать тревожные сигналы о банде… И вот теперь это письмо… Медлить или чего-то дожидаться больше нельзя.
Он снова прошелся по кабинету, раскурил трубку.
- Теперь вы, наверное, догадываетесь, зачем я вас вызвал?
Я кивнул утвердительно, хотя еще ясно не представлял цели вызова. Дюков продолжал:
- Конечно, мы обязаны помочь людям избавиться от банды, и стоило бы туда послать отряд милиционеров, но по некоторым соображениям мы этого не сделаем.
Он хитровато прищурил черные глаза.
- Во-первых, открыто идти на бандитов совершенно бесполезно, ибо открытого боя они не примут; во-вторых, это займет много времени: узнав о нашем появлении, банда уйдет далеко в лес; в-третьих, время сейчас беспокойное, а милиционеров в обрез. Да и несподручно нам все это: села уж сильно далеко, а главное - бездорожье.
Дюков уселся за стол, подпер подбородок кулаком и молча, изучающе стал на нас смотреть. Мне сделалось неловко, и я заерзал на стуле.