«Вот она, истина, — думал Александр Николаевич. — Билась за призрачное счастье, пока не сломалась».
— Теперь-то, надо полагать, прозрели? Извлекли урок?
Сладкова тяжело вздохнула.
— Слишком поздно. Такая, видно, судьба.
— Да, ее не обманешь. А вот осилить… Осилить, пожалуй, можно.
— Не надо, Александр Николаевич. Есть правило: лежачего не бьют.
— Не понял, поясните.
— Ходила к мужу. — Сладкова печально вздохнула. — Сделать это было нелегко, но пересилила себя. Он выслушал и не простил. Сын тоже отвернулся…
Убитая горем, она не торопилась, как раньше, уходить. Малюков тоже ее не торопил, дал возможность излить душу. В ее тоне, в ее глазах, в том, как она теперь себя вела, созревало прозрение. Начинался суд над собой, над тем, что произошло.
СЛЕДЫ НА ЧИСТОЙ БУМАГЕ
Рывком распахнулась дверь, и в кабинет стремительно вошел желчно-худой, высокий полковник. Бросив недовольный взгляд на Миронова, он обратился к женщине, невозмутимо сидевшей за приставным столиком:
— А я, Екатерина Васильевна, с ног сбился! Ищу тебя, всех обзвонил. А ты, оказывается, вот где. — И, повернувшись к хозяину кабинета, с металлическим оттенком в голосе спросил — В чем полковник? Почему держите мою жену?
Миронов давно точил зуб на столовую, в которой нередко и сам обедал. И вот однажды на дне рождения давнего приятеля он оказался свидетелем такого разговора.
— Вкусно, Мария Трофимовна! Очень все вкусно, пальчики оближешь…
Гости наперебой расхваливали кулинарные способности хозяйки.
— А вот о «девятке» такого никак не скажешь, — то ли в шутку, то ли всерьез обронил кто-то.
Хозяйка слегка покраснела — она работала поваром в столовой под номером девять.
Миронов намотал, как говорится, на ус и как-то завел с Марией Трофимовной разговор о скудности столовского меню.
— Чем это объяснить? — Женщина улыбнулась с характерной для нее хитринкой. — А тем, что воруют!
— Как — воруют? — невольно вырвалось у Миронова.
Он, разумеется, знал, как воруют. Удивляло другое — столовую № 9 не раз и не два проверяли самые авторитетные комиссии, но он не получил ни одного документа с информацией, что Никитина, заведующая столовой, замешана в каких-то неблаговидных делах. Значит, за его спиной шла игра в красивые цифры в отчетах и актах.
— Не там ищете, Алексей Павлович, — разгадав ход его мыслей, разъяснила Мария Трофимовна. — Обводят ваше ОБХСС вокруг пальца. Берут-то в филиале…
Начальник РУВД Миронов сам возглавил опергруппу. Он недавно заменил в этой должности Бочканева, ушедшего в отставку.
Три машины подрулили к зданию филиала столовой в тот самый момент, когда там в окнах погас свет.
— Идут, — проговорил Миронов и тотчас увидел троицу: заведующую столовой Никитину, руководящего повара и бухгалтера. У всех в руках увесистые сумки.
Миронов вышел из «Волги».
— Помочь, Екатерина Васильрвна? — подойдя вплотную, предложил он заведующей. — Прошу в машину.
Так Никитина оказалась в кабинете начальника районного управления милиции…
Выслушав Миронова, полковник взорвался:
— Да как вы смеете! Да я вас…
Миронов неожиданно для себя разозлился:
— Вы хотите, чтобы я позвонил коменданту города? Чтобы я вызвал наряд?
Полковник замер, насторожившись. Некоторое время он продолжал стоять, потом примирительно сказал:
— Нет, тут что-то не так. Не может быть, чтобы моя жена… У нас взрослые дети… У нас хватает денег… Мы…
Миронов значительно взглянул на Никитина.
— Успокойтесь, товарищ полковник, — сказал он. — Не мешайте работать. Ваша жена давно подозревается в преступлении. Рано или поздно оно открылось бы. Будет отвечать по закону…
С утра Миронову стали названивать. Ему было не привыкать к неожиданным ходатаям, но за последнее время они особенно активизировались. Вроде бы все ничего, но на нервы сильно действует, отвлекает. Начальники разных рангов и в разных выражениях заводили разговор о Никитиной. Не приказывали и не просили, а как бы между прочим интересовались ее дальнейшей судьбой. Некоторые пошли дальше: советовали «не гнать лошадей», прозрачно намекали на возможные неприятности. «Вы разве не знаете, что Екатерина Васильевна в родстве то ли с зампредом, то ли с завор-гом? — спрашивал один доброжелатель. — Не знаю только, по какой линии. Кажется, по линии мужа…»
В былые времена в торговом деле господствовало неписаное, но твердое правило: лучше понести на гривну убытка, чем на алтын стыда. А сейчас?
— Честность — это узость ума, — сказал один из проворовавшихся торгашей. — Это — не экономическая категория.
Встретив Миронова в коридоре, начальник районного ОБХСС подполковник Симонов сказал:
— Прокурор наконец-то арестовал Никитину.
— Не без твоей, разумеется, помощи, — поздоровавшись, благодарно сказал Алексей Павлович. — Я тоже интересуюсь Никитиной.
Симонов неуверенно спросил:
— По растрате?
— Нет, по другому поводу.
Они вошли в кабинет.
— Она никак верующая? — спросил Миронов.
— С чего это вы взяли?
Алексей Павлович ухмыльнулся:
— Крестик приметил. Еще в тот вечер…
— Есть в описи изъятый крестик, — подтвердил Симонов. — Но, думаю, тут не столько вера, сколько дань моде. Так сказать, женский каприз.
— Каприз, говоришь? Может, оно и так. Только крестик не прабабушкин. А самый что ни на есть современный. — Миронов помолчал. — Как бы на него взглянуть?
— Сейчас принесу. — Симонов повернулся и вышел из кабинета. Высокий, худощавый, он производил впечатление слегка болезненного человека, но при этом легко работал на спортивных снарядах, метко стрелял. Обстоятельный и надежный. Он совсем недавно возглавил отдел БХСС.
Через несколько минут Симонов вернулся. Следом вошел старший оперуполномоченный капитан Носиков, плотный блондин, подвижный, быстроглазый. Он вместе со следователем занимался делом Никитиной.
Миронов читал какую-то важную бумагу. Подчеркнув несколько строчек, он отложил упругий бланк в сторону и бросил взгляд на крестик, предварительно извлеченный из пакетика, в котором вместе с копией акта находились изъятые ценности Никитиной.
— Ну-ка взглянем на тебя, — проговорил он, протягивая руку. — Крестик как крестик. Ишь ты, чудо рук человечьих!
Алексей Павлович покрутил миниатюрную вещицу, потом достал увеличительное стекло и еще раз внимательно рассмотрел ее со всех сторон.
— У Яблоковой тоже такой? — Миронов внимательно взглянул на Носикова. Тот замялся: не знал.
Симонов все еще терялся в догадках.
— Не понимаю, Алексей Павлович, при чем тут Яблокова?
Некоторое время они смотрели друг на друга.
— А при том, дорогой, что у буфетчицы, кажется, точно такой же крестик.
Носиков стал соображать:
— Полагаете, есть связь?
Миронов медлил, ответил уклончиво:
— Все может быть.
И, потянувшись к пакету, осмотрел его содержимое: серьги, обручальное кольцо, браслет, перстень.
— Ничего не скажешь, все сделано добротно, профессионально, — резюмировал он. — Одного не хватает — заводских отметок.
Носиков зашевелился на стуле.
— Никитина не выдаст мастера. Крепкий орешек.
— Орешек, говоришь? — задумчиво проговорил Миронов, слегка прищурив глаза. — Орешек, в котором нет ядра, — пустой…
Он уже обдумывал позицию. Резко встал, заходил по кабинету. Остановился за спиной Носикова.
— А ты, Николай Николаевич, как считаешь? — обратился он к Симонову.
— Чем черт не шутит, когда бог спит, — ответил тот. — Вдруг возьмет и расскажет. В любом случае надо с ней поговорить.
— И то верно, — согласился вдруг Носиков. — По нитке до клубка доходят.
Симонов с Носиковым ушли.
Никитина, невысокая красивая женщина, стремительно подошла вплотную к столу. Привычным движением головы забросила назад темно-русые густые волосы и села. Когда Миронов предложил чаю, не сдержала удивления, заставила себя улыбнуться.
— Спасибо, не откажусь. Тем более в таком кабинете…
Пока Алексей Павлович распоряжался насчет чая, Никитина напряженно сидела, как перед фотоаппаратом.
— Думаю, вы, товарищ подполковник, не на чай пригласили меня. — В ее острых, проницательных глазах смутная настороженность.
— Это точно, Екатерина Васильевна, не на чай. Интересует один пустяковый вопрос: какой такой славный мастер сработал вам эти украшения?
Никитина «держала лицо», вела себя достойно, так, словно с ней ничего не произошло, — сознавала свой вес в обществе, свою всесильность. С неким подобием застывшей улыбки она скользнула по собственным драгоценностям и сказала:
— Не смогу вам ответить. И не потому, что не хочу, а потому, что не знаю.
— И все-таки давайте не будем торопиться. — Алексей Павлович устроился напротив, отпил чая. — Я как-то вычитал, что здравый смысл — мерило нашего ума. Верно подмечено, не правда ли?
Никитина улыбнулась. Сказанное слегка задело ее. И это естественно: всякие намеки по ее адресу, а также все, в чем ее подозревали, воспринималось весьма болезненно.
Миронов уже многое знал об этой женщине. Она изворачивалась на допросах, говорила всякие несуразности, всячески пытаясь представить себя жертвой обстоятельств. Но факт остается фактом: она погрязла-в преступных деяниях.
Взяв в руки чашечку, Никитина степенно тянула душистую жидкость. Тянула и думала.
— Все золотые изделия, изъятые у меня, я приобрела в своей столовой, — вдруг сказала она. И после паузы подтвердила — Да, в столовой.
И тут с ней произошла какая-то странная метаморфоза: она стала с несвойственной ей поспешностью рассказывать, как все началось.
— Яблокова пригласила меня в буфет и извлекла из-под прилавка несколько золотых крестиков. Сверкающие, миниатюрные, ну прямо-таки загляденье. Откуда, спрашиваю, такое чудо? Яблокова указала взглядом на женщину, сидевшую за столиком вместе с двумя моложавыми мужчинами. «Продает?» Буфетчица кивнула. «Почем?» — «По полтиннику», — отвечает. «Берем!» Валентина взяла один, а я два. Кто-то из девочек тоже отоварился. Всем не хватило, но женщина успокоила, обещала еще наведаться…