— Формальный вопрос.
— Да, — согласился Рябинин, — но все-таки ответьте. Только честно.
— И отвечу, — вдруг сразу сказал Юханов. — Я бы подумал не только на Топтунова.
— Но ведь маслом распоряжался только кладовщик, — возразил следователь.
— Не только.
— Рабочие?
— Им без кладовщика ничего не сделать.
— Сторож и уборщица? — на всякий случай спросил Рябинин.
Юханов только дернул щекой. Дальше спрашивать не имело смысла, потому что оставался один человек, не упомянутый следователем: Кривощапов Николай Сидорович, заведующий маслобазой. И все-таки Рябинин осторожно задал вопрос:
— Вы что-нибудь знаете?
— Вот, — удивился Юханов. — Я поделился сомнениями, а вы уже думаете, что я знаю.
— Вы что-нибудь замечали? — настойчиво спросил Рябинин.
— Ничего не замечал, — обрубил механик так, как, наверное, перекусывал клещами проволоку.
Возможно, он ничего и не знал. Но Юханов сообщил важную для следствия деталь: к отпуску масла имел отношение не только Топтунов, но и заведующий маслобазой. Юрков при расследовании исходил их того, что масло отпускал только кладовщик. А тут возникает сразу три версии: масло крал Топтунов, масло крал Кривощапов, масло воровали оба.
Как только за Юхановым закрылась дверь, Рябинин снял трубку и набрал номер телефона уголовного розыска. Знакомый голос отозвался сразу — телефонные звонки в жизни инспектора Петельникова занимали не последнее место.
— Товарищ де Мегрэ ля Бонд ибн Холмс? — внушительно спросил Рябинин.
— Да, это он, — вежливо ответила трубка и так же вежливо спросила: — А это случайно не следователь по особо неважным делам товарищ Рябинин?
— С каких это пор пятьдесят тонн масла стали неважным делом?
— Но какое масло! — удивился Петельников. — Подсолнечное. Я понимаю, украли бы сливочное или… этот… шпиг с корейкой.
— А у меня масло не простое, — не сдавался Рябинин.
— Какое же? — поинтересовался инспектор.
— Нерафинированное, — шепотом ответил следователь и тут же спросил: — Ты меня понял? Бумага твоему начальнику уже послана.
— Намек ясен, Сергей Георгиевич, — улыбнулся Петельников. — Завтра подключаюсь.
Они работали вместе не один год.
Маслобаза почти ничем не отличалась от обыкновенной нефтебазы где-нибудь в райцентре: те же баки, горевшие в закатном солнце серебристо-розовым алюминием; те же стриженые тополя, которые насаживают вокруг огнеопасных емкостей. Здесь всегда вспоминаются аэродромы — вероятно, из-за окраинного расположения, огромных баков и светлого металла. Вечером маслобаза не работала. Неблизкий шум города да стук моторных лодок с озера только подчеркивали тишину.
Вдоль забора шел высокий парень лет тридцати в темном помятом пиджаке, светлых испачканных брюках и резиновых сапогах. Парень мог бы одним махом перескочить худосочный штакетник, но он постучал в окошко небольшой будки у ворот. Оттуда нескоро вышел старик в ватнике, поверх, которого был наброшен плащ-болонья.
— Ну? — строго спросил он.
— Дедуль, а чего в этом баке налито?
— Чего надо, то и налито, — обрезал дед. — Тебе про то знать не положено.
— Да я, дедуля, после армии. Вот хожу, работу себе поближе присматриваю.
— Тогда другой разговор. Подсолнечное масло у нас нерафинированное.
— Да я так и подумал.
Дед вынес из будки табуретку, а гостю — ящичек с яркой апельсиновой наклейкой. По всему было видно, что старик несказанно рад случайному собеседнику. Усевшись, он уставился на парня, который сразу полез за сигаретами. Когда они закурили, сторож заметил:
— В смысле работы надо иметь рассуждение на предмет специальности.
Гость немного подумал, однако фразу для себя перевел и согласился.
— Могу кем хочешь.
— Нам кладовщик требуется, поскольку старый сидит. Теперь масло отпускает сам Николай Сидырыч.
— Дедуль, может, замолвишь словечко? Мне от дома близко.
Старик поджал губы, и его коричневое лицо стало бугристым и крепким, как глыба железняка. Потом он встал и молча ушел в будку.
Гость спокойно курил, поглядывая на баки. Сторож вернулся через несколько минут с буханкой черного хлеба, свежими огурцами и кружкой подсолнечного масла.
— Давай перекусим.
— Казенное масло пьешь, — улыбнулся парень, кивнув на кружку.
— И-и, милый… Тут кладовщик пятьдесят тонн выпил — ничего.
— Как ничего?
— А ничего, сидит теперь, голубчик. А мужик хороший.
Он протянул гостю огурец, отрезал ломоть хлеба и расстелил на краю ящика бумажку с солью.
— А вкусно, — заметил парень, надкусывая огурец, который предварительно макнул в соль и в кружку.
— Еще б не вкусно, — подтвердил старик, снимая болонью. — Со своего огорода.
— Я про масло говорю, — уточнил гость. — Не зря ваш кладовщик воровал.
— Ты кладовщика не тронь, — обиделся старик. — Он мужик правильный.
— Правильный, а украл, — усомнился парень.
— Правильные мужики тоже воруют, — объяснил сторож и добавил. — А может, и не он украл-то…
— Вот те раз! — удивился парень и прямо спросил: — Дедуль, ты что меня презираешь?
Сторож расплылся в довольной улыбке, стукнул гостя по плечу и внушительно изрек:
— Хоть и не знаю тебя, но уважаю.
— А если уважаешь, — начал горячиться парень, — то чего на тюремную работу сватаешь? Оформлюсь кладовщиком, масло упрут, и меня за решетку?
— Да может, кладовщик сам и упер, — миролюбиво заметил дед.
— А ты должен знать! — расходился гость. — На то и поставлен!
Сторож зевнул. От масла его подбородок лоснился. Он поманил гостя пальцем:
— Хочешь, тайну сказану?
Парень пододвинулся еще ближе.
— Знаешь, мил человек, что такое масло нерафинированное? Мутное, значит. По-научному нерафинированное, а попросту мутное.
— Нашел тайну, — поморщился парень. — Ты лучше скажи директору, что я твой родственник. Например, племянник. Скорее на работу возьмет.
— Так-то так, — солидно сказал дед, — тут подумать надо. Приходи-ка еще в воскресенье. Никого не будет. Обо всем и переговорим.
Все пособия по криминалистике рекомендуют в начале допроса наладить психологический контакт. Они только не учат, как это делать. Да и не научишь, потому что психологические контакты индивидуальны, как отпечатки пальцев. Рябинину, как и любому следователю, частенько не хватало сложного искусства получать от человека информацию, когда тот не хочет с ней расставаться. Допрос пробуксовывался. Он знал — почему.
— В следующем полугодии, — говорил Кривощапов, — наша маслобаза будет ликвидирована как нерентабельная. Мы ведь снабжаем только мелкие оптовые точки да магазины.
У заведующего было круглое пухловатое лицо со слегка обвисшими щеками. Он беспрерывно потел, поблескивая лбом, поэтому Рябинину казалось, что сквозь его кожу сочится злополучное подсолнечное нерафинированное масло.
— Кроме отчетности, — цедил Кривощапов, — я выполнял другие работы по обеспечению ритмичности и бесперебойности вверенного мне предприятия.
— Например, какие? — спросил Рябинин.
— Помогал кладовщику в отчетности, помогал получать масло от железной дороги, отпускать… Если была очередь. А сейчас я вообще работаю за кладовщика. Пока нет нового.
Главного вопроса Рябинин пока не задавал. Задал другой:
— Вы — заведующий базой. У вас крадут пятьдесят тонн масла. А вы даже не замечаете. Как это понимать?
— Пятьдесят тонн за три года. Моя вина в том, что я формально проводил инвентаризацию.
— Вы ее совсем не проводили, — уточнил Рябинин. — А почему?
— Видите ли, это очень трудно сделать. Практически для инвентаризации базу приходится закрывать: все масло отпустить потребителю и ни грамма не принимать от дороги. Сводить все к нулю. Иначе масло не взвесить. Но я уже за ошибку наказан — выговор получил.
Рябинин знал, почему допрос топтался на месте. Он сейчас походил на человека, который стоит на краю болота и тычет в него шестом: куда ни ткнет, везде хлябь. У Рябинина не было твердых вопросов. Бывают такие вопросы у следователя, крепкие и неумолимые, точные. А сейчас он допрашивал вообще, пытаясь получить любую информацию.
— Так кто же украл пятьдесят тонн масла? — спросил Рябинин.
Кривощапов огляделся, но в кабинете больше никого не было. Получалось, вопрос задан ему.
— Это вы мне? — все-таки спросил он.
Рябинин не удержался от насмешливой улыбки.
— Ах, да, разумеется, мне, — спохватился заведующий. — Откуда же я знаю…
— Странный ответ, — удивился Рябинин.
Заведующий вел себя так, словно недостача масла только что обнаружена и его спрашивают об этом впервые; словно Топтунов не сидел в тюрьме — фамилии кладовщика он ни разу не упомянул.
— Ничего странного, — ответил Кривощапов, вытирая потные щеки. — Причин недостачи много. Масло могло утечь при технической поломке, могли недополучить…
— Николай Сидорович, а почему вы не отвечаете на мой вопрос? Я спросил, кто украл масло? Или его не крали?
Кривощапов молчал, поглядывая на следователя. И вдруг ответил воспрянувшим голосом:
— Откуда мне знать! Уж если следственные органы вторично разбираются…
Теперь замолчал Рябинин. Но когда заведующий огрызнулся, у Рябинина появилась злость на этого тихого и благополучного человека. Понятно, будь у него крупный завод с громадным штатом — тут можно и не уследить. А то ведь крохотное предприятие, когда все на глазах. Рябинин не понимал, почему Юрков не привлек его за халатность. Пусть бы отвечал вместе с кладовщиком, потому что близорукость приносит вреда не меньше, чем воровство. Но близорукость ли здесь?
— Значит, Топтунова виновным не считаете? — спросил Рябинин.
— Почему же… Он лицо материально ответственное, с него и спрос.
Рябинин ждал, не добавит ли он чего еще. И Кривощапов добавил:
— Я не исключаю, что масло разошлось за три года и по мелочам.