икак не понять. Но грамотные — книг здесь уйма. Ты в голове и сотой доли того не удержишь, чему тут учат. Только хилые они все. Я и сам не культурист — в катакомбах не так мускулы, как быстрота нужна. Те, что здесь родились, на пауков смахивают. А недавно одного учителя сами ухлопали. Он и раньше, на верхе, чего-то там долбил детишкам. Любил малышей. Особенно мальчиков. Да и девочкам под юбки заглядывал. Он, когда ушел из школы, попрошайкой стал: рожу скорчит — дебил дебилом — и пошел с протянутой рукой. Короче, любовь к детям его и погубила. Приговорили по всем правилам — именем братства и светлой памяти графа Толстого… До сих пор не пойму, какое отношение имеет граф к нашим катакомбам… Поначалу-то я все озирался, откуда удара ждать. А что? Могли, как клопа, задавить, и как звать не спросили бы. Здесь и фамилий-то нет. А кому они нужны, милиции для карточки? Нет, шалишь! Секта своих не отдает. Но и не отпускает. Можно, конечно, уйти, только достанут из-под земли и сердце вынут. Знаешь как говорят: «Твое сердце принадлежит нам! Мы тебя в свою семью приняли, теперь ты — наш до гроба!. А гробов здесь не бывает. В дальней штольне, где не продохнешь, там и сбрасывают трупы. Свалка. Старух, стариков, короче — отработанный материал. А с пополнением проблем нет. Бабы рожают регулярно, каждые девять месяцев. И хотя дети мрут как мухи, так что и половина не выживает, народу прибавляется. Это только Старших братьев всегда мало, сколько было, столько и есть. Они все знают, все видят, что творится на земле и под землей, знают и кого наказать, кого поощрить. Насчет наказать у них фантазия богатая, с поощрениями пожиже: девочки да кварцевая лампа. Почти никто не пьет и не курит. И, веришь даже не тянет. Загипнотизировали нас, что ли? Даже когда на свет выбираюсь, не хочется. А я на работу, считай, каждый день выхожу. Если что-то серьезное, — квартиру там почистить или лавку кооперативную — тогда с напарником. С тем самым, что меня метелил в первый раз за чемодан, а потом пригрел. Держался я из последнего: зубы сжал и — нате, бейте, гады! Они и рады стараться. Лупят, а я молчу. Им это понравилось, а я просто почти все время без сознания был и вообще решил, что это милиция. Одно в голове: «Только бы не в спецуху!» Короче, прижился я у них, очухался, огляделся. Дома у меня, считай, не было, теперь появился. Темный, суровый, с особыми законами, но все-таки дом. Здесь все другое. Главное правило — «кто не работает, тот не ест». Один раз электрики месяц промучились, кабель на поверхность выводили, чтоб телевизор смотреть. А когда он заработал, старшие братья решили, что информация поступает вредная и растлевающая. Кроме того, по кабелю могут на нас выйти. Ясное дело, кабель электрики смотали, и вышло, что работа их впустую, месяц пробездельничали. Паразиты на теле общины. За это — месяц на полуголодном пайке. Терпи, подавляй желания, борись с плотью. Старшие это оценят. И, веришь ли, от каждого их слова так радостно становится, словно в воздух поднимаешься. Чтобы от воды захмелеть, надо жаждой измучиться. Вы там, наверху, одряхлели духом, многого не понимаете… Помню, перед тем, как из дому убежать, выспорил я у пацанов бутылку вина. До смерти ее не забуду. Бочка стояла у магазина железная из-под масла, отверстие в ней не больше ореха. Я уже тогда шибко умный был, а это куда хуже, чем просто дурак. Вот и поспорил, что мошонку в эту дырку засуну. И ухитрился-таки — лег на бочку и — одно за другим опустил. А назад — никак. Пацаны обрыдались со смеху, глядя, как я, лежа на бочке, корежусь. Хорошо, мужики шли мимо, не дали мне с бочки свалиться. А то ходить бы мне холостым. Отнесли меня вместе с бочкой к сварщику, отрезал он у нее дно и вытолкнул изнутри все мое хозяйство. Не дай бы Бог, бочка из-под бензина была — испекся бы я, и поделом. Так что духу у меня всегда хватало, вот только с головой не очень. Но у нас здесь послушание важнее, чем умствование. Добытчики должны норму выполнять, а думать — это Старшие братья. Их называют Первый, Второй… И так до Десятого. Все четко и ясно: Первый — самый главный, за ним решающее слово; Второй — он безопасностью ведает. Судьбы всех, и наши с тобой, от него зависят. Это он тогда решил, что меня оставить можно, а я, видишь, не оправдал доверия — деньги у меня нашли. Свой же и донес, представляешь, для моего же блага! Теперь меня исправляют. Ну да перемелется, я добытчик хороший. Убивать меня — проку нет. Если бы хотели — сразу бы и расшлепали Сам виноват! На кой мне эти деньги?! Теперь под лампу не скоро, не говоря уже о девочках. Здесь ведь большое начальство убежище себе готовило, с комфортом, а теперь невесть куда подевалось. Но ничего, я заслужу! — голос паренька зазвучал тверже, в нем слышались надежда и убежденность…
•
Случалось, люди пропадали в городе и раньше. Районный центр в Донбассе с населением в четыреста тысяч по размерам вполне мог конкурировать со многими областными городами, особенно в российской глубинке, так что всевозможных происшествий хватало.
Пили в угольном краю испокон веков по-черному, а с недавних пор власти с изумлением обнаружили, что и наркотики здесь вовсе не являются экзотикой. В разговорах молодежи мелькало словцо «мак», с прилавков хозяйственных магазинов исчез ацетон и прочие растворители.
Водка всегда была недешева, а наркотики и подавно. Поэтому взлету кривой корыстных преступлений следователь прокуратуры Строкач нисколько не удивлялся. Впрочем, это явление стало повсеместным, и «соседям» тоже приходилось не сладко.
Но такого еще не бывало ни у них, ни у «соседей». Черт знает что: два милиционера из группы захвата вневедомственной охраны пропали прямо, можно сказать, на боевом посту. В этот душный первый летний день сержанты Агеев и Демин с дежурства домой не вернулись.
На дежурного офицера вневедомственной охраны смотреть было жалко, хотя и говорил он по-милицейски четко и ясно. Зато глаза были, как у побитой собаки. Строкач, невзирая на знакомство с коллегой, под протокол задавал каверзные вопросы, словно для того, чтобы еще больше разбередить душу.
— Итак, капитан… давайте-ка снова все по порядку. Ну, встряхнитесь же, Сергей Геннадиевич, возьмите себя в руки. Надеюсь, все утрясется. Если чем мы и можем им помочь, то только дотошнейшим извлечением подробностей. Попытаемся сосредоточиться. Считайте себя, если угодно, на оперативной работе.
— Да так оно и есть, Павел Михайлович. — Кольцов вздохнул. — Но вы же понимаете, что не могли они бесследно исчезнуть… По-украински это звучит точно — «раптом зныклы». Работа у нас собачья. Не говорю уже об окладах, но техника… Полный завал. Что мы можем заработать, если не имеем возможности лишнего абонента подключить? Сами себе подножки ставим, в пятьдесят раз плату подняли, и все равно от желающих поставить сигнализацию отбоя нет. Потому что жизнь сволочная… если ее вообще можно жизнью назвать. Что могло случиться с ребятами?..
— Вот и я хотел бы выяснить.
— Понял, понял, не отвлекаюсь. В общем, со смены они раньше меня ушли — ну, знаете, пока то-се, передача дежурства и всякое.
— Знаю. Ушли вместе?
— Уехали. Ну, ясно — вместе. У Агеева — «жигули». Они дружат, и обоим по пути.
— Вас не подождали?
— А чего ждать? Лишних полчаса, и так надоело. Нет, когда дождь там или еще что — подвозят, конечно. Знаете, это такие парни, я даже и не знаю, что могло произойти, чтобы вот так — взять и исчезнуть Что-то очень серьезное. Выпивать они не выпивали. Правда, Саша Агеев — бывало раньше, но когда купил машину, как ножом отрезало.
— Хорошо. Машину Агеева мы ищем, правда, пока впустую. Значит, ничего необычного в поведении парней не было?
— В это дежурство? Нет.
— А в другое? За месяц, в конце концов — за год до того? Конечно, чем свежее информация, тем больше шансов выйти на след, но иной раз давнее бывает горячей вчерашнего.
— Понимаю. Но вот не водилось за ними никаких странностей — и все тебе. Хорошие, дисциплинированные парни. Ну, а уж если далеко назад заглядывать, вы же знаете, я в районе всего-то год с небольшим. Меня из Ленинского перевели.
Строкач помнил эту историю. Кольцов женился на девушке из своей смены, вскоре после свадьбы ушедшей в декрет. Родила сына, а затем, не выходя на работу, и дочку. Однажды капитану не приказали, но довольно ясно намекнули, чтобы он написал рапорт о переводе в соседний райотдел. Даже с небольшим повышением. Специалист Кольцов был неплохой, поэтому никаких сложностей не возникло. На старом месте о нем жалели, на новом он пришелся ко двору и вновь потянулась повседневная служебная рутина, где даже покупка «жигулей» Агеевым, уговорившим наконец-то тестя раскошелиться, представлялась значительным событием. «Жигули»…
Словно угадав мысли майора, Кольцов задумался.
— Агеев в машину как ребенок влюбился. Оно и понятно. Буквально пылинки с нее сдувал… Поставил особую какую-то сигнализацию. Машина… Извозом он не занимался, и хотя деньги всем нужны, много ли без бензина наездишь…
— Значит, вдвоем бы они чужого в машину не взяли?.. — утомленно спросил Строкач.
— Не думаю. Конечно, голову на отсеченье давать не стану.
Собственно, преступления как такового не было. Не было и преступника. Но в том, что случилось недоброе, майор был уверен. Милицейская служба приучает к дисциплине, и то, что ребята не вернулись вовремя, грозило обернуться большой бедой.
— Разве я не понимаю, что вы не сидите сложа руки? Как-никак свои, на произвол судьбы не оставишь.
Тесть Агеева выглядел совершенным дачником. Теплая байковая рубака с закатанными рукавами, вздувшиеся на коленях пузырем джинсы, отнюдь не дешевые. Добротная двухэтажная дача была выстроена из белого кирпича и превосходно отделана изнутри. Спокойных светлых тонов обои, лакированное дерево, недорогая, но уютная и практичная мебель, изготовленная в те времена, когда о деревоплите и слыхом не слыхали.
— Вот, — хозяин обвел свои владения плавным жестом загорелой, мозолистой руки. — В прошлом году вышел на пенсию, и — с головой, как в омут. Если строить, то сразу, иначе увязнешь до скончания века. И все равно, самому бы мне не потянуть, без Саши.