— Не велено!
Надменно поджатые губы, неприступный взгляд — бр-р-р!
— Всего-то на пять минут!
— Следователь запретили… И посещения у нас с одиннадцати!
— И мужу?!
Надо же брякнуть такое! Глаза хранительницы покоя выкатились из орбит, рот раскрылся, потрясая стены заполошным воплем: «Милиция!!!»
«Молодцы, ребята!» — подумал я, мысленно хлопая в ладоши в адрес прежних сослуживцев и совсем не мысленно вылетая пулей на улицу.
Главное — правильно проинструктировать население и подвигнуть его на всемерную помощь органам!
Погоня за самозванцем ограничилась выходом сержанта из дверей приемного отделения и визуальным осмотром подходов к больнице. Из подъезда дома, ставшего моим временным убежищем, было отчетливо видно выражение досады на лице охранника. Он торопливо выкурил сигарету и ретировался — вернулся, очевидно, на второй этаж в терапию, где, по моим расчетам, лежала Светка.
В типовой отечественной больнице целый день открыта только одна дверь — пищевого блока. Многочисленным родственникам и друзьям его персонала тем самым создаются условия для прихода в удобное для них время за дармовой жратвой. Вы никогда не задумывались, почему в нашем общепите так отвратительно кормят? Элементарно, друзья: плохое качество отпугивает посетителей, отсюда — пропадает смысл пускать в дело все получаемые продукты, зато остатки можно списывать на производство, а частью загонять втридорога! Поэтому мое появление на кухне не вызвало никаких эмоций у дебелых поварих. Халат, одолженный из пустого кабинета заведующей пищеблока, имел женскую застежку, но кто будет присматриваться?
Медсестра скрылась в палате с подносиком для лекарств. Страж порядка не подавал признаков своего присутствия. Определить нужный номер оказалось проще простого — прямоугольник пластика с фамилиями больных сиротливо лежал на рабочем столике дежурной.
Первым, что я увидел, была ослепительно белая рука с темным пятном синяка на предплечье, вытянутая вдоль тела на голубоватой простыне. И только затем — лицо, бледное и похудевшее. Пахло лекарствами и духами.
Светка целую вечность смотрела на меня, словно не узнавала. Потом глаза наполнились слезами.
Я припал губами к тонким длинным пальцам и вздрогнул от их непривычной прохлады.
— Как ты?
— Ничего… — Губы скривились в подобие улыбки.
Хорошие добрые слова вертелись на языке, но я испугался неизбежных тогда слез, а время поджимало.
— У нас не более десяти минут до приезда сыщиков.
От напускной бодрости в голосе самому стало противно.
— Почему?
Наверняка охранник позвонил по инстанции и доложил о конфликте в приемном покое. Но я не стал рассказывать об этом Светке, а, пододвинув стул, сел и спросил:
— Разве они уже с тобой беседовали?
— Ночью врачи не разрешили…
— Вот! Теперь слушай и запоминай: два дня назад ты наняла меня проверить свои подозрения в неверности мужа. Работу я должен был начать с момента его приезда из командировки, но вчера утром ты не позвонила, а вечером, неожиданно, сообщила, что весь день тебя держали заложницей и только что отпустили…
— И ты меня… до сего момента не видел?
— Точнее, до того, как выбил дверь и нашел тебя дома в бессознательном состоянии.
— А той ночью?
— Я видел сны в своей постели!
— Понятно… Иначе будут неприятности?
Не знаю, как остальное, но голова у Светки работала нормально — сразу сообразила, куда клоню.
— Значит, врать…
Интонация мне не понравилась.
— Нет, говорить правду, выпустив один персонаж, абсолютно второстепенный.
Она вздохнула и прикрыла глаза. Я достал из кармана заполненный бланк договора с агентством и аккуратно расправил.
— Надо подписать.
Светка с трудом села и взяла документ.
— Голова кружится… Дай воды…
Графин с чаем стоял на тумбочке. Пришлось встать и обойти кровать.
Стакан заметно дрожал в ее руке.
Светка сделала три мелких глотка и обессиленно откинулась на подушку — я едва успел перехватить стакан.
— Ты еще слишком слаба. Позвать врача?
— Не надо…
Но врач пришел сам без приглашения. И не один: его сопровождали Сысоев, шатен в форме прокуратуры и сержант. Последний при виде меня схватился за кобуру.
— Это он, товарищ майор!
— Кто? — Сысоев хмуро изучал мою личность от макушки до носков ботинок.
— Про которого я звонил! — Тут милиционер сообразил, что физически не мог меня разглядеть там внизу и неуверенно добавил: — Наверное…
— И как он сюда попал? А, Рыжкин?
— Так… это…
Бедняга, полный конфуз!
— Изложите в рапорте! Пока же марш на пост!
Если б у служивого был хвост, то вид побитой собаки был бы еще колоритнее!
— Как это понимать?
Сысоев принялся за меня. Он, вообще-то, душа-человек, но не на работе. На службе — сущий зверь! Хотя раньше мы находили общий язык.
— Навещаю клиентку! — радостно сообщил я.
— Не понял! — густые брови взлетели вверх и почти достигли кудрявой шевелюры. — Давно?
— Минут пять!
— Я спрашиваю, давно ли она стала твоей клиенткой?
— Так уж третий день пошел.
Сысоев посмотрел на Светку. Лучше бы он этого не делал. Та, бедолага, смешалась и отвернулась к окну. Запахло предательством!
— Похоже, вам придется допросить и этого, — Сысоев кивнул на меня следователю прокуратуры. — Пока как свидетеля…
— Пока?!
Сысоев вежливо, но крепко вцепился в мой локоть и отвел меня в пустой кабинет врачей через три комнаты от Светкиной палаты, оставив на попечение провинившегося милиционера. Ежу понятно, как весело прошел следующий час в его обществе. С ненавистью, доходящей до сладострастия, Рыжкин упивался рассуждениями о райской жизни заключенных, начиная от пребывания в КПЗ и кончая зоной особого режима. Причем делал он это с таким знанием предмета, будто успел пройти все этапы в свои неполные тридцать лет вплоть до камеры смертников. Здесь случилась загвоздка: мое естественное любопытство про ощущения приговоренного к высшей мере поставило сержанта в тупик. Оттуда он не нашел выхода, исчерпав фантазию, и принялся излагать все сначала по второму кругу.
Явлению Сысоева я обрадовался, как приходу родной мамы.
— Покури пока…
Уходил Рыжкин с выражением сожаления на конопатой физиономии.
Майор оседлал стул напротив, угрюмо хмыкнул и сказал:
— Недонесение о тяжком преступлении и попытка обмануть следствие — уголовно наказуемые деяния. За каждое из них тебе грозит лишение лицензии. А то можно и на скамью подсудимых сесть!
— Спасибо! Сразу послать за адвокатом или подождать?
— Бравада в твоем положении совсем неуместна.
— А что уместно в моем положении?
— Искренность и желание сотрудничать с властями!
— Теперь ясно! Контракт при тебе?
Сысоев неожиданно улыбнулся.
— Все такой же… шустрый!
— Будешь… Есть-то хочется!
Майор понимающе кивнул и серьезно спросил:
— Не жалеешь, что ушел?
— До сегодняшнего дня сомневался, но общение с сержантом подавило остатки жалости.
Сысоев нахмурился, встал и прошелся по комнате.
— Так, что будем делать?
— Тебе виднее, — дипломатично обронил я.
— Вы, действительно, были близки?
Вопросик! Я аж поперхнулся от неожиданности. Светка?
— Нет, — словно угадал мои мысли розыскник. — Просто еще в свое время слухи ходили.
— Да, — согласился я. (Правду иногда тоже полезно говорить!)
— Понятно…
— Что?
— Причину, по которой ты влез в это дело.
— Давай по существу, а?
— Хорошо, — Сысоев вернулся на стул. — Кто-то ночью пытался ворваться в квартиру Носовых, зная об отсутствии Виктора. Светлана перепугалась, вызвала на подмогу тебя. Что случилось на чердаке?
Я рассказал.
— И никого не видел? — с некоторым сомнением уточнил собеседник.
— К сожалению… А Светка?
— Почему все время — Светка?
Правда, почему? Откуда я знаю? Всю жизнь так называл.
— Хорошо, пусть будет — Светлана. Она хоть что-то помнит?
— Помнит. Когда на чердаке ухнуло — вышла на площадку. Человек в маске втолкнул обратно в квартиру, вколол какую-то дрянь, от которой тотчас впала в прострацию…
— Наркотик? — предположил я.
— Вероятно. Более точно покажут исследования.
— Ага!
— Светлана отрывочно помнит, как везли на машине. Очнулась в грязном подвале, связанная. До полудня ее не трогали…
— До полудня?
— Это я сам прикинул в связи с последующими событиями.
— А-а-а…
— Снова — человек в маске, снова — укол, машина, потом — лес. От свежего воздуха чуть пришла в себя. Лежала на заднем сидении, видела через открытую дверцу, как подъехала вторая машина, но все — в сплошном тумане… Затем выстрелы, суета…
Сысоев умолк.
— Дальше, — попросил я, ощущая неприятную дрожь в теле.
— На обратном пути ее… изнасиловали на заднем сидении… Один или двое — не помнит, так как потеряла сознание. Очнулась под вечер на пустыре в кустах… До дома метров двести-триста.
Голова сделалась тяжелой-тяжелой и тянула меня вниз к полу.
— Добралась до квартиры, позвонила тебе и напилась снотворного…
— Неужели ни одного лица?!
— Нет!
— Голоса?
— Отдаленные — в лесу… Подвал, машину также не возьмется опознать.
Выть! Кусаться! Выстрелить бы в кого-то, в конце-концов!
— Дай ты нам знать сразу вчера утром — беды бы не случилось! Возможно, не случилось бы…
Вот оно — долгожданное обвинение! Но почему же неуверенное «возможно»?
Во мне закипела крутая злость.
— Скажи, Сысоев, у милиции, что, большой опыт борьбы с кинд… кинде… а, черт!.. с похищением людей?! Сколько случаев в городе? Двадцать, сто, тысяча?! Многих ли ты лично вызволил из лап вымогателей? Скажи, майор!
Он собрался возразить, но я не дал.
— Если бы я вам сообщил — через час Светки не было бы в живых из-за поднявшейся суеты: вперед, хватай, гони!!! При виде мелькания мигалок даже ребенок поймет: что-то стряслось из ряда вон выходящее. А не посоветуете ли, мудрый начальник, как тогда быть с запиской-предостережением?