Пар вышел. У меня — с криком, у Сысоева — тихо. Мы молчали, дуясь друг на друга. Отдаю должное: он первым сделал шаг к примирению.
— И как же ты представлял свои действия, умник?
— Не очень четко, признаюсь, но кое-что мы сумели предпринять.
Теперь я выложил ВСЕ.
— Тебя спасает одно — машина. Если бы ты еще вчера нам ее не сдал, то… — сыщик не уточнил, какая кара меня ожидала, но добавил: — Мы уже занимаемся владельцами…
— Соседей-то опросили?
— Никто ничего той ночью не видел.
— Лебедева и Путну не нашли?
— Пока нет. Опять же тебе, дружок, спасибо!
Иронию я пропустил мимо ушей — пусть себе!
— Но вот насчет бородатого дядьки, нанявшего парнишек с тобой разобраться, — это занимательно, — задумчиво протянул Сысоев. — Носова не берется утверждать, но вроде бы заметила под маской хмыря со шприцем бороду!
— Советую сосредоточиться на Седом и парикмахерше. Остальные — пустышки.
— Советчик, мать…! — вновь вспылил майор. — Ты — ладно, но Никодимыч!!! Он-то, тертый хрен, о чем думал?
— Обязательно передам комплимент!
— Как он там? — смутившись, спросил Сысоев.
— Твоими молитвами!
В дверях возник следователь и сообщил, что закончил снимать показания с пострадавшей. Парень рвался в бой!
— Подождите, пожалуйста, Федор Эдмундович — мы уже завершаем беседу.
Сама вежливость! Эдмундович скривился как от зубной боли и ретировался.
— Родственник?
— Чей? — не понял майор.
— Железного Феликса?
— Не придуривайся! Лучше думай, что ему расскажешь!
— Разве можно кое-что утаить?
— Тьфу, зануда!
Я поднялся со смиренным видом, заложив руки за спину.
— Понял, начальник, — только правду и ничего, кроме…
Он перебил.
— Не беру обещания не соваться в расследование — все равно наврешь! Но если опять будешь путаться под ногами и, пуще того, попытаешься скрывать какие-нибудь факты…
Сысоев выразительно положил увесистый кулак на раскрытую ладонь. Но мне почему-то показалось, что в кулаке зажата индульгенция…
Никодимыч с Гелей запивали булку кефиром. Трапеза настолько увлекла их, что приход любимого напарника остался незамеченным. Только протянутая к горбушке рука наконец привлекла внимание — оба уставились на меня, как родители на возвратившегося блудного сына.
— Простите, мама! — проникновенно попросил я, смахивая со щеки воображаемую слезинку.
Геля поперхнулась, зажала рот ладошкой и стремглав убежала в каморку, где у нас помещались сантехнические удобства.
— Нет, правильное название этого полотна — «Не ждали!»
— Чего? — Никодимыч проглотил-таки последний кусок и шмыгнул длинным носом.
— Так, мысленный экскурс в искусство…
— Ты где целый день шляешься, философ?
— Неужели по моему измученному виду нельзя понять, что я с трудом выполз из-под пресса родимой Фемиды?
Во избежание дальнейших упреков я дал шефу полный отчет о проделанной работе, если ее так можно назвать. Про «тертый хрен» предусмотрительно умолчал.
— Надеюсь, хоть перед следователем ты не открыл все карты? — язвительно спросила Геля, которая успела привести себя в порядок и услышать большую часть доклада.
— Надейся и жди — вся жизнь впереди!
Друзья говорят, что у меня неплохой голос. Но у Гели, оказывается, имелось собственное мнение на сей счет.
— Паяц! Нашел время! Мы по уши в дерьме, а ты…
До этого момента мне удавалось загонять боль куда-то глубоко, одев сердце в броню из иронии и сарказма. Иначе боль свалила бы меня уже вчера возле беспомощного тела близкого мне человека. Но сейчас броня лопнула снаружи под натиском двух других близких мне людей, и горячая волна обожгла сердце, устремившись в мозг.
Видимо, Никодимыч в последний миг рассмотрел что-то у меня в глазах. Он резко вскочил, схватил меня за плечи и буквально выволок наверх, на улицу.
Мы сидели на лавочке, молчали и курили «Беломор», подставив лица влажному ветру, разносящему окрест остатки утреннего дождя. Затем вернулись в контору, и шеф заставил принять полстакана водки. Сам он пить не стал, бережно спрятав бутылку в железный шкафчик, служивший нам сейфом.
Геля затаилась за своим столом, время от времени виновато посматривая в мою сторону. Когда наши взгляды встретились, она шепнула «Извини!» и неуверенно обозначила улыбку уголками полных губ.
— У тебя отпадная юбчонка!
— Правда? Сама сшила!
— Только ходить, наверное, трудно?
— Почему? — в зеленых глазищах мелькнуло подозрение.
— Так мужики штабелями падают — замучаешься перешагивать!
Миленькая мордашка Гели порозовела от удовольствия.
Никодимыч, наблюдавший за нами, усмехнулся.
Напряжение ушло. Я осознал, что прихожу в себя. Хорошие они ребята, мои компаньоны!
Как и обещал Никодимыч, Геля с утра занималась отработкой банка и деловых связей Виктора.
Эта девчонка — всего-то двадцать четыре! — успела выучиться на культпросветработника и вела драмкружок в одном из ДК. Там на сцене шеф и увидел ее первый раз, получив наводку от Гелиного отца — еще одного милицейского пенсионера. Предложение работать в сыскном агентстве окутало воображение юной режиссерши дымом романтики и приключений, да и материальный выигрыш представлялся внушительным. Не успел Никодимыч ахнуть, как она уже сидела на месте секретаря-делопроизводителя, смущая клиентов великолепными ногами и шокируя клиенток весьма смелым стилем одежды. Дальше — больше! Острый ум, словно губка, впитывал теорию сыскного дела, а внешние данные плюс артистические навыки позволяли эффективно применять полученные знания на практике. Очень скоро мы остались без секретаря, но приобрели полноценного коллегу.
Вот и сегодня Геля кое-что раздобыла.
Во-первых, в коммерческих кругах поговаривали о странных операциях с наличными деньгами некоего владельца частного предприятия по фамилии Репейников. Он ворочал большими суммами, ссужая предпринимателей под проценты. Долги же предпочитал получать безналичными средствами на свой счет в «Инвабанке». Сам по себе факт, возможно, не играл никакой роли в нашей истории, если б не маленькая деталь: Репейников был близок к Виктору до такой степени, что заявлялся в его рабочий кабинет в любое время дня без предварительной консультации у секретаря. И самолюбивый банкир не роптал — явное наличие неких общих интересов!
Во-вторых, продолжала Геля, многие высказывают сомнение. Да, Виктор богат, но предложенный размер выкупа и для него Сумма. Собрать такую за полдня маловероятно.
— Не в этом ли причина конфликта в лесу? — произнес Никодимыч.
Оч-чень может быть…
— Напрашивается версия: Виктор отказался от моей помощи, поехал собирать деньги. Где-то в процессе этого похитители вошли с ним в контакт и назначили обмен в полдень. Носов переоценил свои возможности, всей суммы не собрал, но все же поехал в лес — поторговаться. Те не уступили, тогда он взялся за пистолет, убил одного из бандитов и погиб сам.
— Похоже, — согласился шеф.
Он поправил ладонью светлые волосы и загрыз по-обыкновению папироску.
— У меня новости тоже имеются… Отыскал я кооперативчик с названием «Эсфирь»…
— Что-то библейское, да? — уточнила Геля.
В этой области человеческих знаний Никодимыч ориентировался слабовато, поэтому сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Кооператив — полуразвалившийся вагончик на территории домостроительного комбината. Председателем там был Лебедев Василий Семенович по прозвищу Седой.
— Был?!
— Да, был! Со вчерашнего… нет, с пятницы контора закрылась.
— Временно? — с надеждой переспросила Геля.
Шеф пожал плечами.
— Лебедев забрал портфель с документами, показал квитанцию об уплате за аренду помещения коменданту комбината и тепло распрощался. Заявил, что уезжает из города и надолго.
— А другие работники кооператива?
— Единственная работница — Люба — со скорбью поведала сторожихе о своем увольнении. Даже всплакнула на плече у старушки…
— Секре-туточка?
— Ну, ваа-ще! — фыркнула целомудренная Геля.
— Извините… Делопроизводитель?
Настал черед фыркнуть шефу.
Маленькая, но ниточка! Я приободрился.
— Адресок девицы есть?
Никодимыч протянул листок из блокнота.
— Слушайте, братцы! Не та ли это бабенка, у которой Седой жирует?
— Чего-чего делает? — заинтересовалась наша младшенькая.
— У командующего спроси! Так я побежал, начальник?
— Давай! — согласился шеф. — Геля! Тебе надобно поближе познакомиться с бухгалтером банка и…
Его рука описала в воздухе сложный пируэт, значение которого до меня не дошло.
— Понятно! — радостно выдохнула Геля и торопливо схватила сумочку.
— Но не очень-то… — уточнил шеф.
— Ну, вы даете, ребята! — восхищенно воскликнул я. — Прямо экстрасенсы! А для дураков можно по-русски?
Девчонка хитро подмигнула, лихо вильнула бедрами и отправилась на тропу войны.
— Хороша! — улыбнулся стратег.
Опоздания бывают разными. Если вас задержал трепом знакомый и вы не успели сесть в такси, которое через минуту сталкивается с КАМАЗом, то это опоздание счастливое. Если вы замешкались и пропустили в очередь к киоску «Спринт» мужчину в шляпе, и поэтому ему, а не вам, достался билетик с немыслимым выигрышем, то это досадное опоздание. Если же вы опоздали на поезд, где в ваше купе судьба продала билет «единственной на свете женщине», — это катастрофическое опоздание.
Я опоздал ровно на тридцать секунд. Он пролетел мимо меня вниз по темной лестнице подъезда и скрылся в бесконечных переулочках старого города. Всего полминуты! И догонять бесполезно… Кто-то там что-то говорил про завидную интуицию?
— Хреновина какая! — Я машинально добрел до нужной двери, кляня себя за ротозейство, позвонил и высказался как раз тогда, когда хозяйка возникла на пороге.
— Это вы мне?!
— Конечно нет! Пардон!