— Не двигайся! Руки — на голову! — «попросил» сзади знакомый баритон.
Родители воспитали послушного сына, и я в точности выполнил приказание, позволив себе еще и повернуться.
«Бородатый» с пистолетом в руке стоял в дверном проеме, изучая меня через темные стекла очков. За его плечом пряталась испуганная Зеленская.
— Ты бы вместо газовой «пукалки» приобрел белую трость — слепой музыкант вызывает больше сочувствия, чем Карабас Барабас!
— Смотри, Ванда, какой юморист!
— И не нажми с перепугу на курок, а то в этом курятнике все вместе вдоволь наплачемся!
Бородач помешкал, но опустил руку.
— Предлагаю уединиться и поговорить, как умные люди!
Очки почти свалились с носа при утвердительном кивке.
— Продолжайте, ребята, — ласково посоветовал я остающейся парочке и добавил, обращаясь к девушке, кутающейся в простыню, — у тебя прелестная фигурка, милая! Как-нибудь полечишь и меня, ладно?
В офисе, как и везде, чувствовался стиль умелого дизайнера: красиво, строго, мягко.
«Бородатый» первым опустился в кресло и тем самым допустил оплошность: сорвать бороду с усами и парик — секундное дело. Очки же автоматически сами упали на пол.
Усталое лицо тридцатипятилетнего мужчины с дикими пронзительными глазами… Я никогда прежде не видел Репейникова, но узнал сразу благодаря описанию Олега.
Разоблаченный дернулся, получив тычок в грудь и откинулся на спинку кресла. Ванда сунулась было назад к двери, но окрик «Сидеть!» заставил ее упасть на банкетку.
Во мне медленно, но круто закипала злость, заваренная на ненависти к подонкам.
— Я не милиция — церемониться не буду! Начнете хамить — убью голыми руками.
Серьезность предупреждения усвоили. Репейников небрежно бросил пистолет на столик, а его подруга театрально всхлипнула и прикрыла ладонью глаза — прямо народная артистка республики!
— Что вы хотите? — спросил Репейников.
— Если честно, то пристрелить… По крайней мере, тебя!
— За что?!
— Где деньги?
— Деньги?!
— Взятые у Носова!
Оба разом подскочили.
Я внимательно посмотрел на них, и в душе возникло неприятное ощущение, словно бегу на последний автобус и понимаю, что все равно не успею…
Репейников расхохотался внезапно и мстительно.
— Идиот! — выкрикнул он и тише добавил. — Нет, идиот, скорее, я сам… Думал…
Он не договорил, подавившись новым приступом смеха.
Двинуть бы от всего сердца по довольной роже, но рука не повиновалась.
— Вот в чем дело! — сообщил он Зеленской. — Нас подозревают в убийстве Виктора!
Дама улыбнулась, но ее голова соображала медленно, поэтому улыбка получилась вымученной.
— На кого ты работаешь? — вопрос теперь адресовался мне.
— На себя!
Карточка частного детектива окончательно развеселила наглеца.
— А мы уж подумали невесть что…
Если он не играет — а похоже, так оно и есть — мы снова влетели в тупик. Злость не прошла, но стала какой-то тоскливой.
Собеседник внимательно посмотрел мне в глаза, сообразил, что переборщил и посчитал разумным разрядить атмосферу.
— Ванда, поди свари нам кофе. Фирменный, поняла? — не попросил, а приказал.
Мадам удалилась, обрадованно кивая, как японская гейша, счастливая от возможности угодить господину.
— У тебя, вероятно, есть веские основания считать, будто я… — он запнулся, подыскивая слова, — …будто за той трагедией стою я, коль ты прешь напролом?
Я промолчал, выжидая.
— Есть! — сам себе подтвердил Репейников. И независимо от того, на кого ты работаешь, наверняка имеешь контакты с «ментовкой»… В таком деле это неизбежно!
Логически мыслит, мерзавец.
— Поэтому постараюсь развеять ваши подозрения.
Слово «ваши» он подчеркнул.
— Но можешь передать друзьям в погонах, что под запись я никогда ничего не повторю и буду наотрез отказываться даже от самого факта сегодняшнего разговора с тобой. И еще условие: я тебя обыщу — маленькие диктофончики сейчас в моде.
— Держись скромнее!
— Тогда, увы, замолкаю.
Он скрестил руки на груди и отвернулся.
— Черт с тобой!
Диктофона не было, а послушать Репейникова не мешало.
Его пальцы сноровисто пробежали по одежде, посетили все мои карманы, после чего бизнесмен удовлетворенно заметил:
— Очень хорошо… Начнем! — он поудобнее развалился в кресле, предложив мне место напротив. — Рано или поздно вы докопаетесь, что банк Виктора отмывал деньги… э… некоторых деловых кругов столицы. Заправлял всем здесь, понятно, Носов. Других имен не знаю, да и знал бы — не сказал. Наличные доставляли Виктору прямо из Москвы, но механизмом не интересовался: меньше знаешь — крепче спишь. Золотое правило! Я снабжал наличкой местных, они ее прокручивали и возвращали на свои банковские счета. Моей руки нет ни на одном официальном документе…
Репейников достал пачку «Кэмела», предложил мне, но получив отказ, закурил один.
— Мы в курсе, в общих чертах, — не упустил поддеть я, тоже выделив «мы».
— Молодцы! Но мне-то плевать: против меня нет никаких доказательств, а люди, которые брали деньги, под пытками не проговорятся — какой дурак станет сам себе готовить тюремные нары. Понятно? — Он вещал так убежденно, что поневоле верилось. — Я и на процентах заработал неплохо. Вот это все, — он постучал пальцем по крышке столика, — оттуда! И, опять же, свидетельствовать против меня может только Ванда, что исключено!
Зеленская, легкая на помине, принесла две чашечки из слоновой кости, поставила на стол и тихо удалилась.
— Рискну предложить рюмочку!
Репейников воспользовался моим молчаливым согласием, подошел к бару-холодильнику и зазвенел бутылками.
— Коньяк? Виски? Ром?
— Коньяк, — выбрал я.
— А я больше люблю ром.
Выпили мы не чокаясь.
— Чудный кофе, правда?
Напиток и на запах, и на вкус оказался и впрямь великолепным, чего не скажешь о коньяке.
— Как ты понимаешь, ссориться с Носовым и перерезать самому себе золотую жилу — глупо, — продолжил рассуждения Репейников. — Деньги мне сейчас нужны как никогда! Его смерть для меня не катастрофа, но событие неприятное: надо снова крутиться, искать выгодные сделки… Москвичи со мной работать не будут, и руководство банком мне не потянуть. Да и подставляться не хочу.
— Красиво излагаешь. К чему же маскарад?
— Дань актерской молодости, — рассмеялся Репейников. — Это не умирает, поверь… Вот и репетировал по вторникам и пятницам!
— А если серьезно?
— Для конкурентов и компетентных органов. Не стремился афишировать наши деловые и… — он запнулся и отвел взгляд, — …личные отношения с Вандой. Хорошо, слушай, получилось: нас и в мыслях никто друг с другом не связывал. Даже Виктор!
Опять до противного логично.
— Понятно! За бизнес с девочками, мягко говоря…
Он нахально прервал:
— И это правильно! — как говорил наш бывший лидер Михаил Сергеевич…
— Почему ты меня испугался там, у Ванды дома?
— Я же не знал, кто ты! — воскликнул Репейников, недоумевая по поводу тупости собеседника. — Смотри: сперва какой-то болван — пардон, конечно! — напрягает Ванду насчет машины, потом заявляется повторно… Поневоле запаникуешь: у коммерсантов нынче врагов хватает!
Как просто! Правда, от которой хочется плакать…
— Интересно, как же ты меня вычислил?
— В каком смысле? — не понял собеседник.
— Я — про парней в подъезде.
— Парней? Ничего не понимаю!
Он озадаченно развел руками, заставив меня крепко призадуматься… Зачем запираться? До сего момента разговор шел открытый. В чем же дело?
Вдруг мысли начали путаться, мозг заволокло липким туманом. Лицо Репейникова стерлось, потом появилось вновь, но в странном негативном отображении.
— Обязательно передай все это друзьям в милиции, — донесся откуда-то издалека угасающий баритон. — Но сделаешь… позже, когда я буду далеко-далеко…
Перед глазами возник потолок, медленно опускающийся на меня всей своей необъятной белой громадиной.
— Хороший ты парень… Мой совет напоследок… Ищи того, кто слишком много знает про… — Про что знает — я не расслышал. Проклятый потолок обрушился на мое лицо.
Когда накануне позволяешь себе напиться в стельку, то при утреннем пробуждении иногда трудно вспомнить с кем пил, где, что при этом говорил и делал. Память отключается с какого-то определенного момента, словно торшер: до щелчка светло и все видно, после чего — сплошная темень.
Когда же сработал переключатель?
Вспомнился Репейников, обрывки нашего диалога… А вот и фраза, на которой потух свет: «Ищи того, кто слишком много знает про…» Что дальше? Тьма!
Одно радовало: проснулся в родной квартире. Иссеченные тюлем солнечные лучи касались ковра на стене — до полудня далеко. В майке — раздевался не сам, а то бы непременно снял. Обычная после попойки головная боль отсутствовала, но руки и ноги казались ватными. Что же произошло?
Ответ дал Никодимыч, появившийся из кухни в старом льняном переднике. Рукава рубахи закатаны до локтей, пальцы мокрые.
— Силен спать, соня!
— Сколько?
— Вечер, ночь и утро…
Он оседлал стул и пристально посмотрел на меня.
— Ты ничего не помнишь?
— Что именно?
— Как тебя нашли у Зеленской, как на «скорой» отправили в больницу, как промывали желудок и брали анализы… Как, наконец, ночью я привез тебя сюда, выкрав у медиков?
— Нет!
— Слава Богу, что в коньяк насыпали снотворное, а не яд! Так облажаться!
Возразить нечего: ни один уважающий себя оперативник на территории врага не станет пить с ним из разных бутылок… Когда Репейников сумел подсыпать дрянь в бокал?.. Ну конечно… То-то он чересчур долго наливал выпивку! Я обратил внимание, но выводов не сделал — простофиля!
— Погоди, доберусь до этого змия и…
— Не доберешься, — нахмурился Никодимыч.
— Сбежал?!
Вспомнилась еще одна фраза, произнесенная Репейниковым: «Расскажешь, когда я буду далеко-далеко…»