— Есть раскладушка, — обнадежила гостеприимная хозяйка, по-своему истолковав мою нерешительность.
— На раскладушку согласен!
Капитуляцию подкрепили шутливо поднятые вверх руки.
— Хотите еще чаю? — встрепенулась Таня.
— Спрашиваете!.. А телевизор работает?
Мы пересмотрели все передачи и целомудренно улеглись в противоположных углах комнаты глубоко за полночь.
Наверное, я бы мирно отошел ко сну, не раздайся с тахты шепот:
— Мне холодно…
Ее тело и вправду била дрожь — то ли от холода, то ли от страха, то ли от желания… Скорее, от всего вместе!
Утром в агентстве я появился вторым — Геля запаздывала.
— Пижон! — взвился Никодимыч, не потрудившись ответить на бодрое приветствие. — «Увидимся утром», понимаешь ли! И трубку бросил, сопляк! Где ты шлялся вечером, а?
— Охранял свидетельницу от посягательств маньяка-убийцы!
Тон рапорта неожиданно охладил шефа.
— До самого утра? — язвительно спросил он и сам же ответил: — Пост, полагаю, находился в кровати несчастной!
— Про несчастную — обижаете! — не согласился я.
— Гелька узнает — задаст тебе, котяре, перцу!
Произнесено это было с нескрываемым удовлетворением.
— Сдадите?! А как же мужская солидарность?
— Эк, повернул!
— Запомните, шеф: у нас с Гелей чисто дружеские отношения.
— Видали мы те отношения! То-то она глазки отвести не может от твоей смазливой хари. — И серьезно, с укором, прибавил: — Сохнет ведь девка, а ты… — Никодимыч прервал нравоучение и расстроенно забарабанил пальцами по столу.
— Нельзя птицу вольную в клетку запереть! — перешел я в атаку. — Готов любить, готов ласкать, но мужем не созрел я стать!
— Сам сочинил?
— Экспромт!
— Оно и видно: уровень заводской многотиражки — тьфу!
Наконец-то шефа прорвало. Геля была дочерью его закадычного дружка — милиционера-пенсионера. Не чужая, чай! И красавица, и умница. А тут легкомысленный подчиненный — бабник и сердцеед — морочит девчонке голову. Как не переживать?
Держу пари, Никодимыч рвется в посаженные отцы! Зря…
Нет, по внешним данным претензий к ней нет — наоборот! Но характерец… Вкупе с моим собственным — «сахарным» — получится водородная бомба. Разве я виноват, что Геля, прожившая большую часть жизни вдвоем с батькой, решила командовать и всеми остальными представителями рода мужского? Увольте: под каблук — никогда!
Шеф, я уверен, и сам прекрасно понимал ситуацию, отчего маялся вдвойне.
— Рассказывай, — проворчал он, благоразумно переводя разговор на темы служебные.
До прихода Гели я уложился, и та застала лишь пространные рассуждения начальника: он или не он?
— Кто? — оживленно поинтересовалась любознательная девушка прямо с порога.
— Убийца, — скупо пояснил шеф. — По какой причине ты, красавица, изволила задержаться?
— Мы с Алиной поздно проснулись. Шампанское — коварный напиток… И домой надо было заскочить: привести себя в порядок и переодеться.
Она кокетливо поправила вороток белоснежной шелковой блузки, заправленной в туго обтягивающие летние брюки.
Выходит, не я один ночевал в гостях! Однако Геле про то знать необязательно, для чего я адресовал Никодимычу умоляюще-раскаянный взгляд.
Шеф достал пачку «Мальборо».
— Ты потратила на девчонку уйму времени.
— Так получилось.
— День на каждого человека из окружения покойников — чересчур расточительно!
— Алина того заслуживает…
Последующий монолог подтвердил это: наша талантливая коллега выудила из своей бывшей ученицы массу любопытных вещей, которые в совокупности с уже имеющейся информацией давали новую пищу для размышлений.
Итак, Алина с Замятиным познакомились полтора года назад. Буйство первых недель романа — частые и беспорядочные встречи — закономерно уступило место устойчивым и размеренным отношениям: Сергей Владимирович купил любовнице жилье и навещал исправно два-три раза в неделю. Иногда брал на деловые рауты с узким кругом приглашенных — не дай Бог, при большом скоплении гостей наткнуться на приятельницу жены! Периодически выезжали в столицу погулять и прибарахлиться. Замятин снабжал подругу и карманными деньгами — достаточными суммами, чтобы та ни в чем себе не отказывала. Таким образом, с организационной стороной — именно так выразилась Геля — все обстояло неплохо. В плане же духовном — сложнее. Сергей Владимирович не принадлежал к типу сентиментальных болтунов, плачущихся в жилетку и обсуждающих с любовницей свою личную жизнь. Лишь в последние месяцы, привязавшись к Алине, начал давать слабину: несчастен, мол, в семейном плане — женился необдуманно, жена как женщина не удовлетворяет, но привычка — вторая натура. Впрочем, делился в пристойно-сдержанном тоне, без особых подробностей.
О работе вообще помалкивал: вроде бы и не скрывал, когда Алина интересовалась, но избегал обсуждения конкретных деталей и тактично уводил разговор в сторону.
На квартиру к любовнице Замятин нередко приводил старинного друга Валеру — Валерия Ивановича. Мужчины крепко выпивали, разговаривали «за жизнь», пели. Алина при этом торчала на кухне — Сергей желал чисто мужского общения. Однажды изрядно захмелевший, он прогнал девушку… на улицу — зимней-то ночью! Алина обиделась, промерзнув час у подъезда, и ушла ночевать к подружкам в студенческое общежитие. Прощение потом дорого обошлось Сергею и в прямом и в переносном смысле слова.
Изредка на посиделки приглашался третий приятель — Рома Перевертышев. Все трое дружили со школы, но Роман после окончания уехал из города, избрав профессию фотографа: колесил по стране, сотрудничая в разных газетах и журналах. Лишь в самом начале «перестройки и гласности» вернулся на родину, устроился фотокорреспондентом в местную газету и восстановил связи со старыми друзьями. Правда, союз возобновился с некоторым перекосом в сторону тандема Замятин — Слепцов, которые покровительственно поглядывали на Романа, застрявшего на нижних ступенях общественной лестницы.
Сергея Владимировича и Валерия Ивановича многое связывало в жизни и помимо детских лет. Оба вступили в брак в зрелом возрасте — в тридцать пять — и свадьбы сыграли с интервалом в неделю. Жен выбрали немолодых и не красавиц, но самостоятельных и обеспеченных материально.
И еще объединяла двух мужчин некая тайна, содержания которой Алина не знала. Тем не менее по отдельным намекам, взглядам, жестам приятелей она твердо уверовала в существование таковой.
— А помните, что говорила Софья Александровна?
Геля испытующе посмотрела на нас с шефом.
— Что Слепцов охотно вспоминал при ней свою холостяцкую жизнь, упрямо опуская один период… — проговорил Никодимыч.
— Когда они с Замятиным на месяц уезжали из города, — поддержал я.
— Молодцы, мальчики! Правильно сообразили!
Фу, какая фамильярность! Я — ладно, но начальник… Нашла пацана!
— И было это незадолго до знакомства Слепцова с будущей супругой, — невозмутимо уточнил шеф, проявив, на мой взгляд, постыдное попустительство девчонке.
А та занялась подсчетами:
— Валерию Ивановичу стукнуло сорок три. С женой прожили восемь лет. До свадьбы, по словам той же Софьи Александровны, встречались месяц-полтора… Получается, что друзья путешествовали весной восемьдесят шестого.
Геля победно сверкнула зелеными глазищами.
— Приблизительно, — подсунул я из вредности ложку дегтя в бочку с медом.
— Приблизительно?! — возмутилась девушка.
— Подведем итоги! — решительно встрял Никодимыч, пресекая базар в зародыше. — Милиция проделала за вчерашний день колоссальную работу, просеяла массу людей, но ничего стоящего не нашла. Кстати, Геля, твоя ученица держалась с парнями из угрозыска столь же откровенно, как с тобой?
— Ни в коем случае! Зачем? Ответы на вопросы — не более того.
— Замечательно! Мы пока впереди. Теперь во что бы то ни стало необходимо выяснить, куда выезжали и чем занимались Замятин и Слепцов. — Тогда мы приблизимся к разгадке причины их смерти…
Редакция размещалась в двухэтажном старинном особняке на центральной улице города. Толстые стены, подобно термосу, сохраняли в помещениях прохладу, особенно приятную после поджаривания живьем на солнечном огне.
В отделе писем любезно разъяснили, где сидит Пруст, и заверили, что Георгий Спиридонович несомненно у себя.
В маленькой комнате на втором этаже находились два письменных стола, пара стульев, книжный шкаф и человечек, читающий развернутую газету. При моем появлении полные щечки еще больше округлились, раздвинутые счастливой улыбкой.
— Здравствуйте, Костя… — Его бас поразительно контрастировал с комплекцией. Мы обменялись крепким рукопожатием. — Какими судьбами к нам?
Журналиста явно заинтриговал приход человека, за которым он сравнительно недавно старательно бегал, стремясь взять интервью. А нынче тот, глядите, сам пожаловал!
— Вы навели на меня Слепцова?
Улыбка враз пропала.
— Ах вот оно что… Значит, Валерий Иванович проговорился…
— Вы не хотели этого?
— Слова не брал, но просил не ссылаться.
— Почему?
— Мне показалось, что вы не пришли в восторг от нашего прежнего общения, — смущенно сказал Пруст. — И мои рекомендации — не лучшая реклама для будущего клиента.
— Напрасно сгущаете краски, Георгий Спиридонович, — вы не правы.
— Да?! — обрадовался он, потирая пухлые ладошки. — Зовите меня Георгий — без церемоний!
— Хорошо знакомы со Слепцовым?
— Вовсе нет! Общался с ним несколько раз как с официальным лицом администрации.
— Не понимаю…
— Почему он обратился ко мне? — догадался журналист. — Некоторым образом случайно…
Фотограф газеты Перевертышев — с ним у Пруста сложились приятельские отношения в ходе совместной работы над материалами — посетовал, что друг попал в неприятную историю и нужна помощь смелого человека, имеющего опыт детектива. Вопрос деликатный и на милицию рассчитывать не приходится — огласка недопустима. Содержание проблемы фотограф перед журналистом не раскрыл, но имя друга назвал. Пруст удивился: величина все-таки по городским масштабам! И вспомнил о существовании сыскного агентства «Мистер Холмс», отличившегося в расследовании смерти банкира Носова. Перевертышев заинтересовался и вытянул у Пруста мои служебные и домашние координаты…