— Так уж и вытянул? — усмехнулся я.
— Ну-у… Да-а… Но-о…
Очень красноречивое мычание!
— И со Слепцовым вы не разговаривали?
— Конечно!
— Когда Перевертышев получил мой адрес?
— На прошлой неделе…
Есть о чем подумать… Слепцов заявился ко мне поздним вечером и упомянул о звонке неизвестного и назначении свидания как о событиях паручасовой давности… То есть я интересовал Валерия Ивановича в качестве громилы-охранника для обеспечения безопасности мероприятия. Но, если верить Прусту, неделю назад Слепцову требовался специалист иного амплуа — квалифицированный сыщик! Зачем? Какую работу намеревался поручить ему заместитель мэра?
— Позже вы с Перевертышевым вопрос не обсуждали?
— Нет! Я уехал в район на несколько дней: готовить цикл статей о фермерских хозяйствах. Вернулся лишь позавчера вечером, в день убийства… С Романом не виделся. А вчера он взял отгулы, чтобы помочь с похоронами.
— Завтра?
— Да, в полдень на Западном кладбище.
— Адрес Перевертышева есть?
Пруст продиктовал по памяти и доброжелательно предупредил:
— У Ромы сложный характер — общий язык трудно найти.
— Вы же нашли!
— Профессия! — улыбнулся снова Георгий Спиридонович.
— Ан-налогично, — заверил я.
Спешить с визитом к фотографу не хотелось по двум причинам. Во-первых, человек занят печальными хлопотами и до вечера дома скорее всего не появится, учитывая кощунственно-муторную систему проводов в последний путь. Во-вторых, утром удалось созвониться с Сысоевым и уломать его выделить сотрудника для охраны свидетельницы хотя бы на день — следовало проверить, как майор выполняет обещания.
Увы…
Вблизи крыльца, на игровой площадке, на дорожке вокруг детского сада, на всей остальной прилегающей территории, которую я тщательно прочесал, не встретилось ни единой души, отдаленно напоминающей работника милиции. Разве что поставили глубокого пенсионера, переодев в дворника, уныло гоняющего полуразвалившейся метлой пыль по асфальту.
Страшные проклятия обрушились на голову Сысоева. Они падали нескончаемым потоком, пока сам я рыскал по сонным коридорам в поисках Тани — у детей начался тихий час.
Нашел ее в столовой в кругу молодиц, гоняющих чаи. Девушка заметно смутилась и поспешно вытолкнула посетителя за дверь под любопытствующий шепоток остальных воспитательниц.
— С ума сошел! — сконфуженно выпалила она, плотно прикрыв створку.
— Все в порядке?
— Его поймали!
— Где?
— В кустах у веранды!
Прости, дорогой товарищ Сысоев! Прости за плохие слова…
Таня возбужденным шепотом сообщила, как в половине десятого к ней пришел молодой человек в штатском, отрекомендовался сотрудником милиции, пообещал контролировать вход в здание и прилегающую улицу и строго-настрого запретил подопечной куда-либо выходить без его сопровождения. Примерно час тому назад милиционер притащил в фойе упирающегося парня в наручниках, в котором Таня признала назойливого преследователя. Прибыла машина и увезла задержанного вместе с отличившимся охранником.
— По-моему, он сумасшедший!
— Охранник?!
— Не-а! — прыснула девушка. — Длинный!
Я ласково улыбался Тане, демонстрируя радость от окончания ее неприятностей, но в голове бродили невеселые мысли.
Длинный, как его окрестила девушка, мог следить, мог заявиться домой под влиянием, возможно, больного воображения, но убивал Слепцова и Замятина не он! Прятаться в кустах возле садика — исключительный идиотизм, а настоящий преступник обладает, напротив, дьявольской сообразительностью и расчетливостью…
— Откуда можно позвонить?
Она отвела меня в пустующий кабинет заведующей.
— Ну что? — коротко спросил я по телефону, не потрудившись назваться: мы с Сысоевым могли опознать голоса друг друга по первому «Да?».
— В молоко! — ответил майор. — Самый натуральный псих! Состоит на учете в диспансере.
— Социально опасный?
— Какое там! Тихий придурок, страдающий комплексом неполноценности к женскому полу. Таскается за понравившимися бабенками, подгадывает момент, чтобы остаться с ними наедине и представиться.
— Что сделать?!
— Здрасьте, я, мол, Вася! — засмеялся Сысоев. — Потом разворачивается и довольный уходит.
— И никогда не прибегает к насилию?
— Никогда.
— Но он же пытался ворваться к Татьяне!
— Нет, уважаемый, не ворваться, а не дать двери закрыться, чтобы успеть произнести магическую фразу!
— Скажи, Митрич, парень получал… — я покосился на внимательно слушающую Таню, — э… удовлетворение?
— Ага!
— Бедненький…
— Замнем. — предложил майор. — Инцидент исчерпан.
— Другие новости?
— Работаем…
Ответ уклончивый: то ли темнит, то ли результаты нулевые.
— А у вас? — вкрадчиво спросил Сысоев.
— Ан-налогично! — повторил я второй раз за сегодня выражение персонажа знаменитого мультика, где «следствие ведут Колобки».
— Плохо, — недовольно буркнул майор и разъединился.
— Хорошо все то, что хорошо кончается, — с грустью проговорила Таня, провожая меня до крыльца.
— Ты сегодня торгуешь? Проводить домой?
— Не надо… За мной придут…
— Ах да…
— Спасибо! — девушка привстала на цыпочки и мазнула губами по моей щеке.
Затем повернулась и с достоинством удалилась исполнять долг перед подрастающим поколением.
Молодчина! Ни «прощай» дрожащим голосом, ни «до свидания» с затаенной в глазах надеждой… Золотая женщина!
Но сердце все-таки уколола иголочка уязвленного мужского самолюбия.
Самое скверное: не догадался узнать у Пруста приметы. Вот и приходилось нырять в подъезд вслед за каждым субъектом в брюках. В промежутках между этим маялся вынужденным бездельем под сенью раскидистой липы в центре двора — жара сохранялась, несмотря на опустившийся на город вечер.
Дверь открылась на тринадцатом юбилейном нажатии кнопки звонка.
Роман был крупен, плешив и хмур.
— Кого надо? — недружелюбно спросил он, дыхнув свежим водочным перегаром.
Объяснение не удовлетворило — за порог он меня пускать не собирался.
— Удобнее будет беседовать с милицией? — «нажал» я.
— О чем?.. К тому же вчера вызывали…
— О том, почему Слепцов хотел нанять частного детектива.
Перевертышев с минуту поколебался и молча отступил, освобождая проход.
В комнате хозяин тяжело опустился в потертое кожаное кресло и указал мне на стул у стены.
— На кого ты работаешь?
— На жену Слепцова. Ты дружил с мужем — сам Бог велит помочь!
Перевертышев криво ухмыльнулся.
— С подходцем! Недаром Жора тебя так нахваливал.
— Мерси на добром слове, но давай по существу.
— По существу, говоришь… Только пойду умоюсь.
Роман выгонял хмель холодной водой, а я тем временем осматривался.
Однокомнатное холостяцкое жилье, вполне чистое и местами ухоженное. Стандартная стенка, люстра, какие выпускают на местном заводе. Новый ломкий палас на полу.
Индивидуальность квартире придавали фотографии, в изобилии развешанные на стенах, расставленные на книжных полках и даже на телевизоре. Ощущались вкус и мастерство художника, одинаково славно делающего и портреты, и пейзажи. Отдельный и значительный раздел выставки составляли фотоработы с обнаженной натурой. Исключительно черно-белые, они казались цветными за счет потрясающей игры полутонов и отличались какой-то таинственной эротичностью. Особенно привлекала внимание одна: буйство раздуваемых ветром языков черного шелка, в котором угадывалось очертание нагой женской фигуры — совершенной формы ножка освободилась из плена темных сил и звала зрителя поспешить на помощь узнице, спасти и остальную прекрасную плоть…
— Нравится? — раздалось за спиной.
— Да.
Короткий искренний ответ вместо дилетантских хвалебных разглагольствований пришелся по душе Роману. На его не лишенном приятности лице мелькнули гордость и удовлетворение.
— Ты не глуп, если выбрал эту! Кофе хочешь?
Мы переместились на кухню, где Перевертышев занялся кофеваркой.
— Ты часто общался с Валерой после смерти Замятина?
— В те дни, что занимались похоронами, — Иваныч тоже помогал. И еще пару раз до… его…
— Как Слепцов воспринял убийство друга?
— Известно, как…
— Жене Слепцов говорил, что Замятин пал жертвой маньяка. Но, с учетом желания прибегнуть к услугам детектива, не все так просто.
Я умолк, ожидая ответного хода.
— Валера взял с меня клятву никому ничего не говорить…
Рома протянул чашку, но я резко отвел его руку, расплескивая кофе, и четко произнес:
— Ты уверен, что смерть Слепцова — последняя?
Естественно, это был элементарный блеф, основанный на каких-то подсознательных ассоциациях. Но удар попал в точку: Перевертышев побледнел, его большое тело била дрожь.
— К-кого т-ты им-меешь… в… в… в виду?
— Тебя! — уточнил я в прежнем контексте.
Он осел на табурет, едва не промахнувшись мимо.
— Не бери греха на душу, Рома!
— Хорошо… — с трудом пролепетали толстые губы…
Они дружили со школы: Валера, Сергей, Роман… и Алик. (Четвертый?!) Трое первых из семей, которые принято называть благополучными. Алик же рос без матери, жил вдвоем с отцом-пьяницей, спившимся окончательно, когда сын учился в восьмом классе. Живчик, задира, не ахти какой здоровый, пацан отменно выучился драться — его побаивались и ребята постарше, а троице льстило покровительство, да и весело было: вечно Алик Степанов что-то выдумает такое… Пай-мальчикам иногда надоедала насаждаемая родителями благообразность — тянуло на остренькое.
Вопреки всем и вся, Алик не ушел в ПТУ и остался доучиваться для получения среднего образования: подрабатывал, воровал — выкручивался, добывая средства к существованию.
Перед выпускными экзаменами поехали классом на природу набраться сил для последнего испытания. Алик захватил «бомбу» краснухи. Тайком от сопровождавшей учительницы четверка друзей удалилась подальше в чащу леса, где и расправилась с пойлом. Точнее, львиную долю употребил Алик, остальные с восторгом и страхом пригубили. Захмелевшего заводилу потянуло на подвиги…