Как на грех, на них набрела пара прогуливавшихся одноклассниц, к одной из которых Алик давно и безнадежно «подбивал клинья». Лариса — дочь директора крупного завода — неизменно отвечала на попытки неуклюжих ухаживаний насмешками, зачастую обидными для самолюбия парня.
Одним словом, распаленный вином Алик вознамерился отыграться. Валера, Сергей и Роман сперва приняли его приставания к девушке за очередную шутку — жестокую, но шутку. И даже, похохатывая, удерживали подружку, не давая вмешаться. Тем более Лариса, хоть и сопротивлялась отчаянно, однако не кричала и не звала на помощь… Не понимали тогда, глупцы, причины… Так и хихикали до тех пор, пока Алик не повалил девушку на землю, срывая одежду. Тут наконец дошло!
Подружка вырвалась и с криком убежала, Слепцов и Замятин оттащили дружка от бьющейся в истерике Ларисы. Алик потерял голову от злости — завязалась драка.
На помощь подоспела учительница с остальными ребятами: Алика связали, отвезли в город и сдали в милицию.
Заботливые родители отмазали своих балбесов, сделавшихся, по сути, соучастниками попытки изнасилования. Скандал замяли, предав суду одного Алика. Он получил пять лет колонии…
— Что же потом?
Перевертышев уже пять минут молчал, погруженный в невеселые воспоминания.
— Окончили школу… Валера и Сергей поступили в институт, а я увлекся фотографией — уехал в столицу искать счастья. Вернулся в конце восемьдесят шестого и нашел друзей, обремененных семьями и общественными заботами…
Он грустно улыбнулся.
— И все эти годы…
— Не виделись, — ответил Роман, угадав вопрос.
— Тебе что-нибудь известно о судьбе Алика?
— Абсолютно ничего, со дня суда. Мы никогда не касались в разговорах с Сергеем и Валерой той истории — по молчаливому согласию наложили табу.
— Его отец?
— Слышал, что давно помер, других родичей у Алика в городе не было.
— Н-да… — пробормотал я. — Лариса?
— Слепцов как-то вскользь упомянул: вышла, де, замуж за военного и уехала с ним на Север… на учительницу выучилась.
— Куда конкретно?
Роман пожал налитыми плечами.
— И ты меня хочешь убедить, будто бы Слепцов взял с тебя клятву относительно школьных дел столетней давности?!
Перевертышев бросил вороватый взгляд из-под густых бровей и протянул:
— Не-ет…
— В чем же дело?
Он смутился и уставился на видневшуюся в окно крону дерева.
— Повторить вопрос?
— В связи с убийством Сергея я подумал про Алика… А когда Слепцов пришел ко мне, поделился опасением, что за ним следят и решил нанять детектива, чтобы в этом разобраться, я высказал подозрение… Но Валера посмотрел на меня, как на чумного, и ответил дословно: «Выкинь чушь из головы — такого не может быть!»
— Почему?
— И я спросил то же самое, а он разозлился внезапно и заорал: не смей даже имени Алика, мол, вслух произносить в милиции или где бы то ни было еще! Я поклялся…
— Странно… Слово ты дал, но сам-то думаешь по-другому, да?
Роман переменился в лице.
— Ты панически боишься Алика, дружок!
— Да, боюсь!!! — крикнул Перевертышев. — Его взгляд тогда при оглашении приговора… Он смотрел в нашу сторону не мигая!.. Это были глаза дьявола!!!
Я заглянул в контору и правильно сделал: шеф терпеливо дожидался отчета о выполнении задания. Геля, как выяснилось, успела «отстреляться» и ушла домой.
— Полагаешь, Рома все сказал? — спросил Никодимыч, выслушав про Алика.
— Да! Троица косвенно виновата в том, что Степанов попал на скамью подсудимых: если бы друзья сразу пресекли дурные поползновения парня, а не пускали слюни, пока он мял девушку, — ничего бы страшного не произошло. А вышло так, что, с точки зрения Алика, именно они предали его и сдали в милицию.
Шеф согласно кивнул.
— Страх погнал Романа из города, — продолжал я. — Слепцов и Замятин — более толстокожие — остались… И вернулся Перевертышев лишь спустя годы, которые притупили остроту неприятных воспоминаний. Однако с гибелью Замятина страх вспыхнул с новой силой. Разговор со Слепцовым приглушил его, но смерть второго друга подняла в душе Романа настоящую панику!
— Не забывай: фотограф на допросе в управлении об Алике умолчал! — поощрил Никодимыч на дальнейшие размышления. — И остался сидеть на месте, не приняв мер предосторожности.
— Есть такой термин — боязнь страха. Нечто подобное испытывал и Перевертышев: боялся не Алика как такового, а собственного страха перед ним! Настолько, что ни пальцем пошевелить, ни слова сказать!
— Мудрено излагаешь, — усомнился шеф. — И ты явился своего рода штопором, вырвавшим пробку и выпустившим ужас из бутылки наружу?
— Верно! И заметь, Роман стал похож на нормально боящегося человека. Утром пойдет к Сысоеву и даст показания — обещал!
Никодимыч закурил и, прищурившись, изучал расползающееся облачко дыма.
— Послушай! — обратился он ко мне, прервав увлекательное занятие. — Ведь следующей жертвой вполне может стать сам Рома!
— Теоретически… Но красивая версия про мстителя из глубины веков похожа на сказку… В основе убийств, вероятно, лежат причины более прозаичные…
— Например?
— Некие события, происшедшие там, где пропадали Замятин и Слепцов… К сожалению, Перевертышев не в курсе — я напоследок его пытал. Поэтому трагедия вряд ли касается Романа.
— На Севере… — как бы невзначай обронил шеф.
— Что на севере?
— Пропадали на Севере, в районе Архангельска.
— Но откуда…
Никодимыч заулыбался, довольный произведенным эффектом.
— Геля истопала за день прелестные ножки, наговорилась с уймой родственников обоих и нарвалась на мужа двоюродной сестры Замятина, который и сказал.
— Жена не знает, а десятая вода на киселе…
Шеф перебил, прогоняя сомнения:
— Действительно, никто ничего не знал — Геля напрямую спрашивала. И только парень этот припомнил, как однажды при общении с Сергеем упомянул, что служил в армии у Белого моря, а Замятин и проговорился: «Я в тех местах…», но фразу не закончил, смутился и перевел разговор на другую тему.
— Хлипковато…
— Геля перепроверила: другие близкие про поездку в «те места» и слыхом не слыхали, хотя припомнили о командировках в Москву, в ряд городов центра России. Учти, что Замятин обмолвился непроизвольно и без натяжки, — это серьезно, Костя!
— И неутешительно… Где и как искать в Архангельске их следы?
— Поживем — увидим, — рассудил Никодимыч. — Утром нам придется идти на поклон к Сысоеву: без его служебных возможностей не обойтись и уж тем более не узнать о судьбе Алика.
Но утром, едва трое детективов «подтянулись» в контору, майор позвонил сам.
— Сыскное агентство «Мистер Холмс», — пропела Геля тоном хорошо вышколенной секретарши.
Дежурная улыбка сползла с ее физиономии, уступив место недовольной гримасе.
— Великий начальник требует кого-нибудь из мужчин. Разговаривать с женщиной — ниже его достоинства!
Она не потрудилась прикрыть ладонью микрофон, предоставив возможность Сысоеву услышать о себе «лестное» мнение.
На правах старшего к телефону подошел Никодимыч. Он поздоровался и бесконечно долго слушал, храня молчание и бесстрастное выражение на худом аскетичном лице.
— Через полчаса будем, — произнес шеф единственную фразу и повесил трубку.
Затем сел на стул и почему-то внимательно посмотрел на меня.
— Ночью совершено нападение на Татьяну…
— Что?!
Казалось, бомба разорвалась… От грохота заложило уши… Я видел шевелящиеся губы Никодимыча, но слышал лишь отдельные слова:
— …мертва… рядом с сердцем… много крови…
Состояние глушеной рыбы владело мной всю дорогу, пока мы ехали на разрушающейся «Волге» шефа до управления милиции. Только здесь, на ступеньках крыльца, вдохнув влажного от прошедшего дождя воздуха, я более-менее очухался.
Геля посмотрела в мою сторону озабоченно и настороженно. Женщины тонко угадывают появление соперницы на любовном фронте… Появление? Господи, теперь ей не о чем беспокоиться…
Девушка хотела о чем-то спросить, но передумала и легко взбежала вверх к входной двери. Милиционеры, курившие у входа, одновременно поперхнулись дымом при виде ее лихо взлетающей юбочки.
Майор проводил инструктаж сотрудников — пришлось подождать. Мы молча сидели на скамье в коридоре, думая каждый о своем…
Таня-Танечка… Как же я просчитался?.. За что же тебя?! Все-таки убийца боялся… Боялся оказаться узнанным тобою… Значит…
Размышления прервал Сысоев, пригласивший нас войти.
В его владениях ничего не изменилось за исключением количества цветочных горшков: два прибавилось — общая численность растений в оранжерее достигла двадцати.
Я склонился к бегонии, желая получше рассмотреть цветок.
— Не трогай руками! — приказал сыщик. — То, к чему ты прикасаешься, последнее время имеет тенденцию гибнуть!
— Не понял?!
— Имена перечислить? Пощади цветы!
— Я права, — тихо проговорила Геля с грустным удовлетворением, озабоченная все той же мыслью.
— Прости, но и ты, Митрич, обречен! — зло огрызнулся я, похлопав майора по спине.
— К черту эмоции! — рявкнул неожиданно Никодимыч. — К делу!
Сысоев заговорил.
Около двух часов ночи Танин приятель пришел в киоск, чтобы проводить подругу домой. Девушка пребывала не в лучшем настроении, поделилась обрушившимися на нее несчастьями и попеняла парню на частые отлучки, из-за которых вынуждена ходить домой в одиночку по темным улицам — пригрозила найти другого, более внимательного ухажера. Поругались… Тем не менее до дома он девушку довел, но расстались холодно и, вопреки обычному, в ночлеге приятелю было отказано. Тот ушел расстроенный и примерно час бродил по улицам, затем вернулся, собираясь помириться и просить прощения. В окне горел свет.
Это удивило: неужели не спит? Позвонил раз, другой — в квартире тишина. Подергал дверь — не заперта. Несколько раз окликнул подругу… Не получив ответа, вошел и обнаружил залитую кровью девушку на полу в прихожей. Воспользовался телефоном — вызвал «скорую» и милицию…