— Врачи не смогли спасти — умерла во время операции, — вздохнул Сысоев.
— Нож? — спросил шеф.
— Охотничьего типа. Лезвие широкое — задело сердце.
— Так в сознание и не приходила?
— Приходила…
Мы разом подались к майору.
— В машине на пути в больницу, буквально на несколько секунд…
— Что?!
— Лишь два слова врач разобрал: «Костя» и «знает». Все!
Теперь все одновременно посмотрели на меня.
— Врач не уточнил, слова в зависимости одно от другого или нет? — глухо проговорил я.
— Не уверен на все сто, но вроде бы между ними Таня произнесла еще одно…
— Какое?
— Увы…
Майор с сожалением развел руками.
— Свидетели? Следы? — заинтересовалась Геля.
— В подъезде три квартиры. В двух других жильцы крепко спали и ничего не слышали. Удалось установить троих, кто проходил по Садовой между двумя и тремя часами, никто из них и Тани с провожатым не видел, не то что возможного убийцу!
— Наверное, тот ждал в подъезде, — предположила Геля.
Сысоев не питал теплых чувств к женщинам-детективам, поэтому недовольно пробурчал:
— Не в подъезде, дорогуша, — там и спрятаться негде, — а во дворе…
— Я вам не дорогуша! — полезла в бутылку девушка.
Вмешался миротворец Никодимыч:
— Где — менее существенно, чем другое: почему Таня открыла убийце?
— Подумала, что друг притопал просить прощения, — пояснил майор. — Глазка нет…
— С учетом горького опыта должна была спросить «Кто?», — высказался я.
— Тебе виднее, — поддел Сысоев.
— Вот как?!
Лучше бы Геле молчать.
Майор (отдадим ему должное) ощутил неладное и вспомнил о мужской солидарности.
— Все произошло молниеносно, — заторопился он. — Таня открыла дверь, бандит прямо с порога нанес удар, поддержал оседающее тело во избежание шума от падения, закрыл дверь и убрался…
— Где долговязый псих? — со слабой надеждой спросил я.
— Лежит в стационаре… Хреново, друзья мои, — матерая «темнуха»[56]! — подвел итог сыщик.
— Не пойму, для чего убивать Таню? — задумчиво сказал Никодимыч, возвращая меня к прежней мысли.
Боялся, что засветился перед Таней при подготовке нападения на Слепцова, когда следил за нею, выверяя время и путь? Допустим, минувшие два дня вновь наблюдал — проверялся… И что же? Тогда он видел, как повязали психа и должен был успокоиться: девушка заметила таскающегося следом придурка, милиция заподозрила того в причастности к убийству заместителя мэра и сцапала. Сам же виновник чист — иначе бы не сняли охрану свидетельницы. Но он, наоборот, кидается в крайность…
— Возможно, убийца уверен, что Таня видела или знает нечто, способное вывести на него? — предположила Геля. — Она не придавала значения какому-то факту, не связывала с преступлением, но при определенных обстоятельствах могла прозреть.
Трое мужчин переглянулись. Ай да младшенькая! Во врезала! Мы-то с шефом не слишком удивились, но Сысоев… Он смотрел на сыщицу по-новому: недоверчиво и с интересом.
— Идея! — оживился Никодимыч. — Так называемая вторичная память!
Умный же у нас начальник — вон какие штуки знает!
— Плохо одно: правда это или нет, мы сможем выяснить теперь только у преступника, — посетовал майор. — Если поймаем…
— Зайдем с другой стороны, — предложил шеф, имея в виду Алика и остальное.
Слушал Сысоев внимательно, делая в блокноте необходимые пометки.
— Где? — задал он вопрос, обращаясь ко всем.
— Что где? — не сообразила Геля. Я, кстати, тоже.
— Перевертышев!
Никодимыч растерянно пошевелил губами и посмотрел на меня. На всякий пожарный я выглянул в коридор — скамья для посетителей пустовала:
— К девяти обещал… Наверное, из-за похорон не сумел.
Мое оправдание прозвучало не слишком уверенно.
— Посмотрим… — Майор потянулся к телефону, предварительно глянув на часы.
Существует теория, по которой убийцу зачастую тянет на место преступления. Аналогично — с похоронами жертвы. Положительные результаты получаются редко, но оперативники исправно шныряют на печальном обряде: смотрят, слушают разговоры…
— Сидоров? Ну-ка запроси, нет ли на церемонии дружка покойного, Романом зовут — фигура колоритная… Нет? Точно?! Ах его уже родственники Слепцова обыскались…
Мысли одна хуже другой лезли в голову: ладно бы сюда не пришел, но проводить друга в последний путь — святое! Определенно с Перевертышевым что-то случилось…
Наши мнения с шефом совпали.
— Пошли ребят на квартиру — пусть проверят, — обратился он к Сысоеву.
— Нет у меня людей пока, — возразил тот.
— Смотри — опоздаешь!
— Вы же сами не очень-то верите в теорию про Алика!
— И все-таки! — настаивал Никодимыч.
— Позже! — Майор дал понять, что закрывает тему.
Шеф сухо попрощался и вышел из кабинета, предлагая нам с Гелей последовать примеру.
У порога Сысоев придержал меня за локоть и прошептал на ухо:
— Сокрытие улик по делу чревато лишением лицензии — помни!
Судя по улыбке при этом, майор изволил по-дружески шутить.
— Как аукнется, так и откликнется — народная мудрость! — весело обнадежил я. — Не забывай!
— Едем? — спросил нас Никодимыч, устраиваясь за рулем. Куда — пояснять не надо. Мы и так поняли.
— Напомни адрес, — с удовлетворением сказал начальник, обрадованный царящим единодушием во вверенных ему войсках.
Перевертышев отсутствовал и дома.
Мы бы ушли несолоно хлебавши, если бы не шеф, обративший внимание на маленькую деталь.
— Замок — двойник нашего в офисе… — Он толкнул дверь — между косяком и створкой образовалась щелка.
— Захлопнут только на «собачку». Зайдем?
— Как? — испуганно шепнула Геля.
— Страхуй сверху, я — снизу. Давай, Костя!
Они разошлись на лестничные площадки, предоставив мне отдуваться.
Лезвие перочинного ножа не проходило — мешал выступ дверной коробки. После недолгих препирательств, Геля рассталась с пилочкой для ногтей. Я изогнул полоску металла по требуемой форме: щелчок и дверь тихо скрипнула. Мы вошли и заперлись.
Бог мой, такого кавардака давно не приходилось видеть!
Мебель цела, но остальное… Одежда из шкафа разбросана по комнате, большая часть фотографий снята со стен, изорвана и рассыпана по полу. Из цветочного горшка земля вытряхнута прямо на центр стола. Ужас!
Но самое потрясающее, что уцелела понравившаяся мне фотокартина с женской ногой…
— Ой, тут кровь! — позвала Геля, заглянув на кухню.
На салатного цвета линолеуме выделялось бурое подсохшее пятно размером с блюдце.
Шеф склонился к находке.
— Клюквенный сироп, — авторитетно сообщил он.
Настроение — хуже некуда! Про самый скверный исход думать не хотелось, но… В любом случае, с Романом стряслась беда.
— Что будем делать? — спросил шеф.
Заповедь любого руководителя: когда не в состоянии принять решение — посоветуйся с подчиненными. Потом, в случае промашки, всегда под рукой козел отпущения… Шучу-шучу!.. Данным пороком Никодимыч не страдал. Сейчас он просто немного растерялся, как и мы с Гелей.
— Вызываем Сысоева, — вздохнула Геля.
— Погодите, — встрял я. — Раз уж мы здесь — не мешает хорошенько осмотреться: последствий в таком бедламе никто не заметит. Вдруг да наткнемся на что-нибудь любопытненькое!
— Да, уголовка подождет, — согласился шеф.
— А отпечатки наших пальцев? — усомнилась девушка.
— Аккуратно!
Мы разделили квартиру на три сектора и приступили.
— Так-так! — воскликнула Геля через какое-то время. Мы с Никодимычем подошли и увидели конверт из-под фотобумаги с лепестками прилипшего скотча.
— Прилепил снизу ко дну тумбочки в хельге — кому придет в голову снимать цоколь!
— Тебе же пришло! — похвалил шеф.
Польщенная девушка извлекла фотографии.
— Ни фига себе! — невольно вырвалось у меня. Шеф ограничился «кхе», Геля пораженно молчала.
На дюжине снимков, выполненных с присущим Роману мастерством, была запечатлена… Алина! Она позировала в костюме Евы как в домашней обстановке, так и на фоне природы.
— Девочка отнюдь не проста! — заметил я Геле.
— Я-то думала… она… Ой, прическа другая…
Никодимыч недоуменно перебил:
— Вы ее знаете?
— Гелина ученица, — охотно пояснил я. — Уроки, безусловно, пригодились — какая пластика!
— Слушай, ты… — вспыхнула Геля.
— Спокойно! — призвал к порядку шеф. — Выводы… Либо это ничего не значит — Алина снималась из чисто спортивного интереса, либо все гораздо сложнее…
— Сомневаюсь, что Замятин знал, — ввернул я.
— Время дорого. Шуруем дальше — позже обсудим. Однако судьба нас больше не баловала…
Отсутствие в доме личных документов Перевертышева наводило на мысль, что их умыкнули. Могли забрать и прочее, о чем мы не знали, но чему бы обрадовались.
— Все! Закругляемся, — объявил шеф.
Конверт вернули на место, совершив несложную операцию по уничтожению собственных отпечатков пальцев. Пару фотографий из него Никодимыч изъял — пригодятся.
На волю выбрались без приключений.
В адресном бюро за обещание расплатиться шоколадкой удалось узнать интересующие меня адреса, а несколько телефонных звонков позволили определить, что из родственников Ларисы Хохловой в городе проживает один лишь отец-пенсионер.
К нему я и отправился, сделав ручкой Никодимычу и Геле, которые поехали в контору, дабы дипломатично посоветовать Сысоеву все же поискать Перевертышева.
Владлен Яковлевич жил в доме, называемом в обиходе «с улучшенной планировкой». Спорная формулировка — смотря с чем сравнивать. Взять за точку отсчета «хрущёбу» — тогда логично, а если брать, скажем, столичные хоромы власть придержащих — смехотворно! Лично моя берлога в документах домоуправления упорно именовалась «улучшенной», так как ванную и туалет разделяла тонкая перегородка.
Размышления на архитектурные темы пришлось прервать — открылась дверь.