Седой как лунь мужчина в добротном стеганом халате изучающе смотрел на гостя глубоко посаженными бесцветными глазами.
Я назвал себя, предъявил удостоверение и добавил:
— Представляю интересы семьи Слепцова.
Хохлов приподнял редкие брови, выражая некоторое недоумение, но скрипучим голосом пригласил войти.
В чистой и светлой гостиной стояла мебель семидесятых годов, пол покрывал дорогой ковер ручной работы. Данью времени на тумбочке красовались японский телевизор и видеомагнитофон.
— Да, все меняется… Когда-то частные детективы жили на страницах американских романов, — медленно проговорил он, опускаясь в мягкое кресло, и мимолетом скользнул глазами по книжным полкам. — Садитесь.
Второе кресло раскрыло мне плюшевые объятия.
— Доходное ремесло?
— По-всякому… — уклончиво ответил я.
— Чем, так сказать, могу?
— Валерий Иванович учился в одном классе с вашей дочерью. Где она сейчас, что поделывает?
Вопрос словно кувалдой вбил Хохлова в кресло по самую макушку. Тело съежилось, веки опустились, руки плетьми упали с подлокотников.
— Вам плохо?
Я вскочил, озираясь в поисках аптечки или пузырька с сердечными каплями — пожилые люди, как правило, хранят их на виду.
— Сядьте! — неожиданно потребовал он тихо, но внятно. — Надеюсь, вы руководствуетесь не праздными соображениями…
— Конечно!
Владлен Яковлевич разлепил веки.
— В баре коньяк — плесните себе и мне.
Он пригубил поданную рюмку и аккуратно поставил ее на журнальный столик.
— Лариса умерла…
— Как — умерла?! — не поверил я. — Когда?!
— Одиннадцать лет назад.
— Извините…
Мы помолчали. Где-то глубоко-глубоко в моей голове шевельнулись неясные подозрения.
— Владлен Яковлевич, понятно, как вам тяжело говорить, но… Отчего она умерла?
Хохлов с трудом поднялся, подошел к серванту и достал из тумбочки коробку плоской формы из-под конфет. Порывшись в лежащих там бумагах, вынул одну и подал мне.
Чуть пожелтевшая газета… 1983 год… Орган Архангельского и так далее… Ага, вот оно — обведенная черной пастой короткая заметка с пугающим заголовком:
Жители поселка… нашей области потрясены циничным и кровавым злодеянием, подобного которому не помнят даже ветераны правоохранительных органов.
Поздним вечером маньяк проник в здание местной средней школы, где оставались дежурная вахтерша и задержавшаяся за проверкой тетрадей молодая учительница. Задушив пожилую женщину прямо в гардеробе, он поднялся в комнату преподавателей, где напал на беззащитного педагога и зверски зарезал ее. Убийца пытался скрыться из поселка, но благодаря умелым действиям сотрудников милиции был задержан.
В настоящее время следствие закончено — дело передано в областной суд. Трудящиеся области требуют сурово покарать рецидивиста-нелюдя, растоптавшего все нормы социалистического общежития и посягнувшего на самое святое — жизнь советской женщины-матери.
— Кто он?
От звука моего севшего голоса Владлен Яковлевич, перебиравший документы в коробке, вздрогнул и поднял голову.
— Степанов… Альберт… Бывший одноклассник, который…
— Не надо — я в курсе.
Не хотелось травмировать Хохлова тяжелыми воспоминаниями. Но он сам продолжил разговор:
— Лариса вышла замуж за офицера, уехала с ним… туда… — тычок пальцем в газету. — Подонок сидел первый срок в тех же краях, второй… Свихнулся на желании отомстить… Как-то смог найти дочь и…
— Его расстреляли?
— Да… Есть вторая газета — в ней описан суд и назван приговор.
— Разрешите посмотреть?
Статья в номере, вышедшем через три месяца, не содержала новых сведений об обстоятельствах преступления.
— А муж Ларисы? — снова поинтересовался я.
— Служит на Дальнем Востоке, женился во второй раз… Внук с ними. А вот мать Ларисы пережила ее всего на год — сердце! — Хохлов смахнул слезу и с болью сказал: — Не понимаю, какое отношение это имеет к Слепцову?
Я собрался с духом.
— Каким оружием убили Ларису?
— Зачем вам?!
— Дело в том, что Слепцов был заколот кинжалом, похожим на средневековый…
Старик захлебнулся, схватился за горло, но справился с приступом.
— С голубым камнем на рукоятке… — прошептал он.
— Голубым?!
Через десять минут мы простились, но перед уходом я задал еще один вопрос…
— У нас в городе нет близких родственников, а друзьям — их немного — сказали, что Лариса умерла. В подробности не вдавались — так хотела жена, — ответил на него Хохлов.
Что же, все встало на свои места…
Геля скучала в агентстве в гордом одиночестве, лениво шелестя страницами газеты «СпидИнфо». На титульном листе среди других анонсов номера выделялся заголовок «Как увеличить бюст».
— Волнующая проблема, да? — приветливо поинтересовался я.
— Какая? — не сообразила девушка.
— Про наращивание груди!
— Ты меня с кем-то путаешь…
Она сладко потянулась, выгнувшись и набирая в легкие побольше воздуха для подтверждения своих слов. Я с трудом отвел взгляд от натянувшейся блузки и спросил:
— Где шеф?
— В управлении у Сысоева — скоро подойдет.
— Алинку навестила?
— Решили не лезть на рожон и не открывать карты. Пусть милиция воюет, а там посмотрим…
— Уговорили-таки Митрича вломиться к Перевертышеву?!
Геля кивнула и тихо рассмеялась.
— Чего ты?
— Вспомнила, как шеф выкручивался, намекая про фотографии и одновременно выводя нас из-под удара. Цирк!
— Ну?!
— Есть, мол, у нас оперативная информация, но сами мы добраться не можем, уважая закон — ха-ха-ха!
— Клюнул?
— С трудом, однако бригаду на квартиру отправил.
— Нашли конверт?
— Не знаю… — Геля обиженно поджала губки. — Меня послали сюда встречать Ваше Величество.
— Зачем?
— Чтобы удержать от опрометчивых поступков: велено сидеть и ждать возвращения начальства.
— До каких пор?
— До победного конца! — ехидно обнадежила девушка.
Стало грустно, захотелось есть…
— Свари, пожалуйста, кофе, душечка.
Геля неохотно поднялась, всем своим видом давая понять, что выполнит просьбу из вежливости, хотя другая женщина, на ее месте, с учетом «некоторых обстоятельств», с чистой совестью послала бы меня очень далеко.
Я перегородил дорогу к тумбочке, где хранился кипятильник и прочие чайные принадлежности, и заключил коллегу в объятия.
— Пусти! — потребовала она холодно, не делая попыток вырваться.
Уничижительное презрение — да и только!
Наверху хлопнула входная дверь. Я отскочил в угол комнаты, окончательно упав в собственных глазах.
— Глупец! — высокомерно бросила Геля.
И ушла в туалет за водой, прихватив из тумбочки литровую банку.
Пребывая во власти пережитого унижения, я не отреагировал должным образом на величайшее событие — явление Сысоева в этих стенах — и ограничился почти равнодушным «Ух, ты…», оброненным себе под нос. Никодимыч, шедший следом, многозначительно поиграл бровями за спиной майора.
Начавшийся затем обмен мнениями «под кофе» заставил раненое сердце обрести привычный ритм.
Сотрудники угро изъяли снимки и без церемоний предъявили Алине, потребовав объяснений. Как я и предполагал, та разревелась, сославшись на свойственные ее натуре любопытство и тягу к острым ощущениям: Перевертышев предложил — она, дура, и согласилась… Но взаимоотношения с Романом никогда не выходили за рамки: мастер — модель. Оба с уважением относились к Замятину и «думать не думали о каких-то глупостях».
Самого Перевертышева никто не видел со вчерашнего вечера. Получалось, что последним его собеседником был я.
Отпечатки пальцев и другие следы в квартире принадлежали исключительно хозяину.
На розыски пропавшего, равно как и на поиски убийцы, брошен весь гарнизон милиции — результатов, увы, нет.
Отсутствовали у Сысоева и какие-либо зацепки оперативного характера, поэтому мое извещение о беседе с отцом Ларисы Хохловой взбудоражило и майора, и Никодимыча.
— В информационном центре областного управления есть сведения лишь о первой судимости Степанова, — воскликнул сыщик. — Надо срочно запрашивать Архангельск!
Он воспользовался телефоном и передал своим подчиненным необходимые распоряжения. Мы молча наблюдали.
— Высшая мера все же, — высказалась Геля, когда гость повесил трубку. — Не колония какая-то…
— Вот-вот! — поддакнул майор, остывший после первичного всплеска эмоций. — Ерунда это, мальчики… и девочки.
Существенное дополнение: рейтинг Гели явно вырос в глазах Сысоева.
— Ерунда?! — изумился Никодимыч. — В жизни и похлестче вещи случаются! Лично я допускаю, что Алик остался жив: помилование там или иная какая хреновина! Отсидел срок, приехал в город детства и учинил расправу над давними обидчиками… Не удивлюсь, если Перевертышев мертв, а труп валяется где-то в лесу.
— Со стрелой в горле? — скептически усмехнулся майор.
— А не мог ли сам Рома убить друзей? — неожиданно брякнула Геля.
— Точно, Геля!
По имени назвал — потрясающе!
Между тем майор серьезно занялся построением версии:
— Родители Ларисы не распространялись о гибели дочери, но это не значит, что тот же Перевертышев не имел возможности узнать подробности окольными путями, а потом использовать аналогичный антураж для устранения Замятина и Слепцова!
— Тогда он узнал и о приговоре Степанову, — упрямо заявил шеф. — К чему спектакль? Нестыковочка!
— Роман долго колесил по стране. Возможно, случайно наткнулся на живого Алика или выяснил другим способом, что тот жив, — сказала Геля.
— Вы забываете, коллеги: главное — мотив! — напомнил я. — Зачем Перевертышеву убивать школьных товарищей?
— Над этим стоит подумать, — невозмутимо произнес Сысоев. — Говоря словами твоего командира о превратностях жизни…
— Я не Маркс, чтобы меня цитировали! — огрызнулся шеф.